Дунекка окаменела, не добежав до двери. Серафима, вскочив, испуганно глядела на Кайти.
Гость это посланец бога. Дунекка, почему ты не усадила нашу гостью?
Это говорил чужой, украденный у кого-то голос. Настоящий голос Кайти остался где-то в далеком прошлом. Раньше, застав Серафиму у себя дома, он весело кричал:
У нас в гостях дочь Алдаровых! Носите ее на руках! Тащите ей кресло из слоновой кости!..
Никогда, даже в самую сырую погоду, Кайти не надевал галош, даже в самые лютые морозы не носил шерстяные носки, никогда его брюки не пузырились на коленях: отутюженные до блеска стрелки напоминали острия кинжалов Раньше до первых холодов Кайти расхаживал в доме и по двору в беленьких маечках, обтягивающих его и подчеркивающих силу, которой, казалось, для одного человека было многовато Сейчас Кайти стоял в старой отцовской рубахе, тысячу раз стиранной, бесформенной, линялой. Давно не стриженные жесткие волосы его неряшливо кудрявились на шее и на висках и были тусклыми, как шерсть старого Байтугана.
Иди к матери, покосившись на сестру, сказал Кайти.
Серафима испугалась того, что может остаться с ним наедине. Нужно было сообразить что-нибудь, найти предлог, чтобы выйти вместе с Дунекка. Но пока она размышляла, Дунекка успела выскочить из комнаты
Серафима, будто из-под земли она услышала голос.
«Шлеп-шлеп», еще услышала она и отпрянула, давая дорогу галошам. Она взглянула на него Кайти, улыбаясь, тянул к ней руки, будто между ними ручей журчал и Серафима собиралась прыгнуть через него.
Нет, если бы она прыгнула, то только в другую сторону.
Серафима, я не верю У тебя же не каменное сердце Хочешь, письма твои наизусть повторю?
Упав на колени, он ползал где-то внизу, слезы катились по его щекам и падали на пол.
Руки!.. Серафима только сейчас заметила, что руки его неестественно бледны, будто их никогда не касалось солнце Раньше эти пальцы, как клещи, зажимали перекладину турника на школьном дворе, и Кайти вертелся, пока у зрителей, таких же, как и он, парней, не начинали от зависти кружиться головы Бледные руки тянулись к Серафиме, как щупальца.
Между девушкой и Кайти вырос вдруг стол с резными ножками. Кайти, будто отброшенный, упал на стул, схватился руками за голову.
Я будто на крыльях летел сюда, мечтал об этой встрече. Кайти поднял голову, скрежетнул зубами: Мне же, как собаке, бросили черствый чурек!
Серафима чувствовала себя, как на островке посередине разлившейся, бурлящей реки: и уйти ей было некуда, и суши под ногами оставалось все меньше и меньше
Серафима, руки Кайти вяло легли на стол, набрякшие веки опустились на глаза, честное признание избавит меня от мук или загубит окончательно Знаю, этого не миновать
Вздох Кайти послышался откуда-то из-под самых ног. И во вздохе и в словах, произнесенных с такой печалью, сквозила явная фальшь. Серафима не знала такого Кайти, который гнулся бы под тяжестью собственной вины.
Ты одна была в моих думах, продолжал он. Нас разделяли поля, леса, горы и море Но тогда я был ближе к счастью, чем теперь. Тогда я верил наградой за все мои страдания мне будет улыбка любимой
«Ночью возле реки я видела Кайти, подумала Серафима. Это был он».
Едва она поверила в эту мысль, как давний страх возродился, и уже не Кайти виделся ей, а ночной призрак, живое воплощение ужаса.
Мы стояли на одном берегу, на одном! Я слышал твое дыхание, слышал, как бьется твое сердце! С тех пор я считаю твои шаги Что еще суждено испытать мне? Стою под солнцем, а оно не греет меня Ничего в мире нет такого, что я пожалел бы отдать, чтобы хоть раз взглянуть на тебя Той ночью, когда ты пришла за водой Едва я узнал тебя, как ты исчезла. Даже слово мое тебя не догнало
«Когда ранним утром ко мне явилась Дунекка, терзалась Серафима, почему я не задумалась ни о чем, не усомнилась?»
Война делает взгляд человека пристальным, снимает пелену с его глаз. Война открывает настоящую цену правды Ты притворяешься слепой, пытаешься не видеть то, что давно уже яснее ясного, пытаешься обмануть себя
Учитель осетинского языка в каждом слове искал большую идею. Предложения, которые придумывал Кайти, учитель заглавными буквами выводил на доске
Мы ни в чем не виноваты Жизнь преподносили нам, как сплошной праздник, нас учил и говорить лозунгами Осетин расправил плечи и выбрался из темного ущелья!.. Отобрали его надежду лошадь и плуг, загнали в колхоз Солдата бросили в огонь, подставили под пули. Солдат должен остановить стального великана, солдат, вооруженный несчастной винтовкой
Отметки Кайти всегда были украшением классного журнала. Когда перечисляли лучших учеников школы, Кайти называли первым. Кайти всегда умел красиво говорить. Одни слова забываются, другие остаются навеки. Как-то раз она поспорила с Кайти и, как всегда, проиграла. «Счастливая ты, снисходительно улыбнулся он, чему тебя учат, тому ты и веришь А в жизни не все так просто Разве можно всех причесывать под одну гребенку? Близнецы и то хоть чуть, но отличаются друг от друга, а ведь не все вокруг нас близнецы Одни стоят ниже, а другие забрались выше ледников Казбека Вот они-то, сильные, и должны быть хозяевами жизни». Пафос, с которым произносилось все это, не оставлял сомнений в том, что Кайти относит себя к последним
Земля уже столько крови впитала, говорил он теперь, что не сможет больше ни капли принять Семиглавой России отрубили шесть голов, душа ее на волоске держится К утру немцы будут здесь. Твоя Таурзат пусть хоть в медвежью шкуру залезет, и то не напугает их. Пустые наши дома задрожат от их смеха
Когда-то Уалинка сидела за столом там, где сидит сейчас Кайти, а Госка сидела напротив, и Уалинка, помахивая комсомольским билетом сына, ворчала: «Это же игрушки-погремушки, которыми забавляют малышей»
Дверь в комнату была чуть приоткрыта в щель не пролез бы и мизинец. Над медной ручкой блеснул чей-то глаз, и дверь тихо затворилась. Серафима не поверила бы, если бы ей сказали, что все это время ни Дунекка, на Уалинка не стояли за дверью, не подслушивали, приложив ухо к щели. Девушка решительно шагнула к порогу.
Мне надо идти
Ей показалось, что не пошла она, а побежала. Но Кайти оказался еще стремительнее вскочил, встал между девушкой и дверью.
«Э-эх», скрежетнул он зубами, и Серафима подумала, что он схватит сейчас, что попадется под руку, ударит ее
Дороги после школы были одна заманчивее другой. Серафиме сказали дома: «Учись либо на врача, либо на учителя». Желание старших совпало с ее собственным, и Серафима поступила в педагогический институт
Кайти как мальчик из легенды выбрал из множества дорог три. Сначала назвал финансовую школу; если эта мечта не сбудется, он станет инженером; если не получится тогда юридический институт Но вышло так, что-в руках Кайти оказались ручки плуга Кайти колхозник, Кайти учетчик, бригадир Кайти гордость села, его будущее, его опора
«Не то удивительно, откуда взлетает орел, а то, куда он прилетит!» как зачин поэмы была эта фраза Кайти. Он выбрал самого быстрого из колхозных скакунов, оседлал его, взял кнут, выплетенный хитро, с султанчиком на кнутовище. Щелканье этого кнута долетало до самого города, до Серафимы
Ты обманула меня. Солнце грело тебя с одной стороны, а ты смотрела в другую Впрочем, когда и какой женщине хватало одного солнца?! Не трону тебя, не бойся, еще не дошел до того, чтобы женщину ударить Скажи-ка, Маро тебе письма приносит или ты сама к ней ходишь?..
Кто это ему сказал? Дунекка! Больше некому. Она видела, как Серафима читала письмо Канамата.
Говори, какими надеждами тешит себя твой Канамат? Наверное, и точный срок победы сообщил тебе?..
Кайти подскочил к ней, обнял цепкими руками, прижал ее к себе.
Никому не отдам тебя, никому!.. Я судьба твоя, судьба!.. Я появился между тобой и рыбами! Я тебя спас!..
Отпусти меня!.. Серафима уперлась локтями в его грудь, пытаясь вырваться. Оставь меня!..
Когда Серафима входила в коридор, она не заметила ничего подозрительного. Теперь же догадалась, что дверца, ведущая в подвал, спрятана под сундуком, а дно сундука, наверное, выбито Когда-то в этом сундуке прятали деньги, кинжал прадеда, приданое невесты Теперь он стал дверью, ведущей во тьму