Вчера они решили, что Серафима уйдет в горное село к тетке, и девушка подумала, что мать наконец-то успокоится. Но Госка долго не могла заснуть, ворочалась в постели, вздыхала, потом сказала: «Как же ты пойдешь одна? Хоть бы попутчик какой-нибудь нашелся Мне, что ли, пойти, проводить тебя?» Серафима молчала, и мать, обидевшись, буркнула: «Тебе и дела ни до чего нет»
А девушка думала в это время о Таурзат, как прискакала та на коне, одетая в мужскую одежду и по-мужски сидящая в седле, а конь всхрапывал, перебирая ногами. Потом, когда люди разошлись со двора правления, Серафима подошла к Таурзат и попросила:
Возьмите меня с собой.
А ты знаешь, куда мы уходим?
Нет.
Мы организуем партизанский отряд.
Я тоже хочу с вами.
Господи, ну какая же из тебя партизанка?! засмеялась Таурзат. Ты ведь слова громкого не можешь сказать, не то что винтовку взять в руки
Серафима не сказала матери об этом разговоре Госка бы тоже посмеялась над ней, а потом, рассердившись, отругала
Девушка встала, умылась кое-как, наспех причесалась, накинула старое пальто, в котором давно уже не выходила даже во двор. Госка не любила, когда дочь ее надевала старые вещи, но теперь она и платок разрешит повязать дочери, и самый обшарпанный чемодан даст в дорогу. Скажет, вздохнув:
Потом будешь наряжаться. Придет еще время
Серафима знала, что возьмет с собой. Мать уже отобрала вещи и чемодан приготовила, а потом, наверное, побежала к соседям. Что, интересно, она у них выпросит? Может, головку свежего сыра, может, банку топленого масла
Девушка подождала мать, но так и не дождавшись, вышла на улицу. Нужно было перед отъездом проститься с соседями, и она заколебалась у ворот пойти ли ей сначала к Уалинка, к Маро или к Дзиппа? Подумав, она решила: «Пойду сначала в дом Кайти»
Вот уже неделю, а то и больше, Серафима не была там. Как-то Дунекка, встретившись с ней, схватила ее за руку, хотела потащить к себе, но Госка взглядом показала дочери: не соглашайся, не ходи. Когда Дунекка ушла, мать сказала:
Я не хочу сказать о них ничего плохого. И относятся они к тебе хорошо, и приглашают от души. И ты не ребенок вольна поступать как знаешь Обычаи наши не вчера появились и не завтра умрут. Не хочу я, чтобы кто-то мог сказать, что ты между их домом и своим протоптала тропу
Но к сегодняшнему дню это не относилось. Мать сама не отпустила бы дочь, если бы та не попрощалась с соседями. И не только с соседями сегодня Серафима прощается, со всем селом. Кто знает, когда она вернется сюда и кого застанет в живых?
В дом Уалинка девушка попала не сразу. Покосившиеся ворота их были плотно закрыты, и сколько Серафима ни стучала, никто из дому не вышел. По обычаю не полагается, подойдя к дому, выкликать женское имя, произнести же «Кайти» почему-то было очень трудно Девушка постучала еще, потом бросила в окно камешек и тотчас же услышала скрип отворяемой двери.
Иду, иду! с крыльца сбежала, зашлепала большими галошами, надетыми на босу ногу, Уалинка
Дом соседей, если ты дружно живешь с ними, бывает знаком тебе, как твой собственный. И голоса его обитателей, и запах пищи все тебе привычно здесь и близко Дом Кайти стоял неподалеку от дома Госка, но для Серафимы ни Уалинка, ни Дунекка не были просто соседями, и девушка будто не во двор к ним вступала, а в свое светлое будущее. На широкое цементное крыльцо, казалось, не сама поднималась, а шаферы вели ее, бережно поддерживая под руки, и она ступала осторожно, боясь запутаться в подоле своего длинного свадебного платья Серафиме всегда хотелось, чтобы Кайти жил где-нибудь подальше, в другом селении, чтобы впервые она переступила порог его дома под радостную свадебную музыку
Это ты, Серафима? Входи, входи! не дошлепав еще до калитки, заговорила Уалинка. Ну и жизнь! Целыми днями ворота не открываем! Даже на улицу выйти не хочется!.. О, господи, за что обрек ты нас на такие муки?
Пока Уалинка возилась с задвижкой, Серафима раздумывала, не зная, входить ей или не надо, и, в конце концов, решила попрощаться здесь, у ворот.
Заставила ты меня поскучать! Сколько времени ты не была у нас? Уалинка схватила Серафиму за руку, притянула к себе, обняла. Иной раз думаю, может, обиделась она на нас Сама ведь знаешь, солнышко мое, ты мне дороже единственного сына
Трудно глядеть, не отрываясь, на солнце, но еще труднее смотреть в глаза Уалинка. Если бы она не так часто сыпала словами, может, радость ее и не казалась такой нарочитой, не напоминала бы вещь, выставленную на показ.
Удивительный ты человек! Держи тебя хоть до завтра посреди двора, и то ты будешь молчать Пойдем в дом!
Я так забежала
А я и не говорю, что ты возьмешь наш дом и взвалишь его на плечи!
Мне бы увидеть Дунекка Я тороплюсь
Идем, идем! У меня тесто как раз подошло, будем лепешки печь. Уалинка, не отпуская руку девушки, вела гостью через двор. Дунекка, дочка, смотри, кто к нам пришел!
Занавеска крайнего окна отодвинулась, и в раме появилось веснушчатое лицо Дунекка.
Всегда ее волоком надо тащить!
В коридоре на самодельной вешалке висела латаная-перелатанная телогрейка, которую носили по очереди то Уалинка, то Дунекка. Под вешалкой на чисто вымытом полу стояло две пары галош. В дальнем углу коридора раньше была дверца, ведущая в подвал. Летом, когда Серафима заходила к ним, Уалинка проворно спускалась в подпол, выносила оттуда в деревянной чаше холодное домашнее пиво. Не допить до конца считалось неприличным, а осушить чашу до конца сил не хватало; чаша казалась Серафиме бездонной. Теперь в этом углу стоит сундук, который, наверное, принадлежал свекрови Уалинка. Слеза от сундука филенчатая дверь. Серафима с радостью открыла бы ее и вошла, потому что дверь эта вела в комнату Кайти. Но распахнулась не эта дверь, а другая, справа, и Серафима увидела Дунекка и ощутила приятный запах свежего теста. А Дунекка выхватила из печи дымящуюся поджаренную лепешку и бросила ее на непокрытый, дожелта выскобленный стол.
Здравствуй, долгожданная гостья, Дунекка подвинула к столу табуретку, покачала головой, как бы давая понять, что Серафима своя ей, а свою можно и пожурить. Присядь, сделай милость!
Я в горы еду, Дунекка.
Посиди пока с нами, а потом хоть в Тбилиси, хоть в Ереван, куда хочешь езжай, Дунекка, видно, не собиралась слушать гостью. Она глянула в окно, задумалась, спросила: А куда мама делась?
Мне нужно еще к соседям зайти
А твои спутники все готовы? Где они ждут тебя?
Что я, маленькая, что ли? В каждом селении у нас родственники Будут у меня попутчики или нет, я все равно пойду. Ночью буду останавливаться у родственников, а днем шагать себе потихоньку
Серафиме хотелось поговорить о предстоящем пути, утвердиться в своем решении, почувствовать дорогу, ожидающую ее.
Бросаешь нас, бежишь?! перебила ее Дунекка. А кто в селе останется? Только те, кто в сумерки нос из дому боится высунуть? Ладно, махнула она рукой, идите, все равно от врагов вы нас не защитите!
Зачем ты так говоришь, Дунекка? Я же ничего плохого не сказала
Может, Таурзат под тобой костер развела? Подпалила тебя? Уговорила? Может, и мне с вами уйти? Говорят, шашлык, нарзан и горный воздух очень полезны для здоровья!
«Вот, Дунекка, и проговорилась ты, подумала Серафима. Долго, однако, ты таила эти слова, глубоко прятала их»
Если бы Таурзат взяла меня с собой, я была бы счастлива, с несвойственной ей резкостью ответила Серафима. Она не могла заставить себя посмотреть Дунекка в глаза. Все лучшие люди ушли с Таурзат
Дунекка отошла от печи, подвинула стул к столу, села, опустила голову на руки, ухмыльнулась, собираясь сказать что-то язвительное, но вдруг вскочила, бросилась к двери, выкрикивая что-то невразумительное. Серафима испуганно оглянулась. Порог, через который она только что нехотя переступила, исчез, исчезла дверь, сколоченная из толстых досок, исчезли свежепобеленные стены Кайти вошел в комнату, Кайти заполнил собой все
Можно к вам? услышала Серафима.
Да, это был Кайти, но из-за плеча его не торчал штык, на голове не было пилотки со звездочкой, не было на нем кожаного ремня с отчеканенной на бляхе звездой