Хурам остановился.
Товарищи Надо прекратить драку Давайте держаться вместе Где Винников?
Вон он стоит, указал пальцем Арефьев на Винникова, который в нерешительности остановился у выхода из кишлака.
А ну его! раздраженно крикнул Шукалов. С него проку мало, не видишь, он трусит.
Ладно, скороговоркой вымолвил Хурам. Так не разделяться! Если что, стреляй в воздух Пошли, Шукалов.
Все вместе на полном бегу ворвались в бушующую толпу.
Прекратить сейчас же! в ярости крикнул Хурам, хватая за руки облепивших его людей. С ума сошли!..
Воздействовать на распаленные страсти было, однако, не просто. Острый камень ударил Хурама в шею. Дерущиеся лезли через Хурама один на другого. Хлопнул короткий и звучный выстрел, и Хурам, оборотясь, увидел Шукалова, устремившего в небо свой револьвер Рядом трижды грянул из револьвера Арефьев. Толпа раздалась.
Кто сейчас же не прекратит драку Слышите? Чтоб сразу же тишина!
Ворча и переругиваясь, толпа присмирела. Схватившиеся люди отпустили друг друга. Все обернулись к политотдельцам и образовали вокруг них тесный круг. Но, едва набираясь спокойствия, Хурам собрался заговорить, раздвинув толпу, выкатились два сцепившихся старика; не удержав равновесия на пустом месте, оба полетели на землю к ногам Шукалова.
Стойте вы, оглашенные!.. Шукалов деловито сунул кулак между ними и вдвоем с разгоряченным Арефьевым попытался их расцепить. Один стиснул зубами бороду противника и исцарапанными руками растягивал в стороны его уши. Зрелище было настолько нелепым и диким, что Хурам не удержался от смеха:
Вот до чего дошли Смотрите хороши аксакалы?
Возбуждение гневной толпы мгновенно улеглось. С непосредственностью детей дехкане разом расхохотались. Шукалову и Арефьеву удалось наконец растащить стариков. В одном из них Хурам с изумлением узнал Одильбека. Другой, судя по шелковому, изодранному в клочья халату, был оббиорцем. Обессиленные, удерживаемые за локти, с ненавистью обмениваясь горящими взглядами, старики не замечали окружающего и старались доконать друг друга плевками.
С трудом подавив смех, Хурам подождал, пока старики не пришли в себя.
Вот никогда я не думал, что тебя, Одильбек, вместо овчарки можно выпускать на волков Мы тебя на собрании ждем, а ты вон чем здесь занимаешься Ай, ай! Это называется уважаемый председатель колхоза!
Одильбек смущенно рассматривал свои покусанные и исцарапанные руки. Кто-то из толпы решил за него вступиться:
Он правильно делал, рафик Хурам, не надо смеяться. Зачем старые собаки нас оскорбляют?..
Сам собака! раздалось в толпе, готовой снова воспламениться.
Тише! Опять? повелительно крикнул Хурам. Что бы ни случилось, нет закона лезть врукопашную А ну, Одильбек, сам расскажи мне, в чем дело?
Одильбек рванулся из рук Шукалова и гордо выпрямился:
Пусть молчат Я расскажу. Зачем драка? Драка неправильно. Я не начинал. Они начинали. Зачем начинали? Пришли помогать? Хорошо. Я говорю спасибо. Когда такое несчастье, старые споры надо забыть. Раз к нам пришли помогать значит забыли. Спасибо. Я говорю: наша душа болит, хлопка не стало. Они говорят: «Хлопка не стало, потому что вы к Советской власти подлаживались, вперед всех себя показать хотели, пророка забыли». Я отвечаю: не указчик нам ваш пророк, вы сидите на коране, читаете его, а работу забыли. Он кричит: «Не смей говорить о нашем коране. Вы, проклятые исмаилия, что поняли в премудрости корана?» Вот так оскорбляют меня. Правильно, так было?
Правильно. Все слышали. Так сказал, загудели хунукцы.
А ты что ответил? выкрикнул в бешенстве кто-то из оббиорцев. Что ты, пес, ответил?
Слышишь, рафик Хурам? Зачем пес? снова вскинулся Одильбек. Я ответил, я святыми словами ответил: «Я взял коран, выбрал из него весь мозг, а кожу выбросил для собак». Вот вам, собакам суннитам, есть эту кожу!
Старики оббиорцы, осыпая Одильбека ругательствами, замахали руками, расталкивая толпу.
Довольно! сурово произнес Хурам. Мне все понятно. С этого началась драка?
Одильбек, не слушая, продолжал в гневе:
Я не оскорблял. Святой Бедиль говорил: «Пей вино, сожги священные книги, предай огню Каабу, поклоняйся идолам, но не обижай человека». Так говорил. Я только повторил святые слова. А эти сунниты ударили нас обидой. У нас горе, они кричат: хлопка не будет, они берут камни, они поднимают палки на нас. Мы будем стоять смотреть? Нет, мы тоже поднимаем палки и берем камни. Вот драка Рафик Хурам! Я председатель колхоза. Мой сад погиб, и мой дом погиб, и мой хлопок погиб. Дай мне говорить. Это ничего. Я сначала об скалу хотел разбить свою голову. Я не хотел смотреть на людей, потому что весь хлопок колхоза погиб, а я председатель, я каждый день всю весну всех торопил работать. Я, как горный дэв, в их душу входил, дразнил душу: счастье придет, свет придет, богатство придет, большая радость для нашей Советской власти работать. У нас нет баев, нам не мешает никто, сдадим хлопок, Советская власть даст нам богатство и великую радость. Рафик Хурам, рафикон Одильбек, зажигаясь от собственных слов, говорил уже вдохновенно и обращался уже не к Хураму, а к толпе, и был полон тем достоинством, которое всегда заставляло всех слушать его, и уважать, и верить в его величавую искренность. Рафикон, вот они смеются над нами, хитрые их сердца, маленькие их головы, они Советской власти не верят, они байское стадо На нас силь пришел. Это беда, мы слабее силя На нас идет их большой смех Мы не дадим наши сердца их собачьему смеху, когда хлопка у нас не будет. Рафикон! Я все ходил, все смотрел. Я каждый кусочек земли трогал моими руками. Я считал, сколько шагов сделает солнце от страны восхода до страны заката. Я считал, сколько камней лежит на нашей земле. Я считал, сколько у нас людей. Я все сосчитал. Рафикон, слушайте меня, что я скажу. Я скажу: мы не поверим силю и не поверим смеху суннитов. Я скажу: мы будем работать. Я скажу: я жить не могу, и есть не могу, и пить не могу, и спать не могу, если мы не будем работать. Мы снова возьмем кетмени, и впряжем в омачи быков, и своротим в сторону камни, и пустим воду между руками. Мы скажем солнцу помогай нам, как Советская власть А этих суннитов мы, рафикон, прогоним. Не надо их помощи, не надо от них обид, пусть к нам не ходят в кишлак. Рафик Хурам, ты им прикажи, чтоб они к нам не ходили в кишлак. Стыда от них не хотим. Собачьей веры их не хотим. Завтра Первое мая, как будто не было силя. Пусть будет праздник, как мы хотели. Пусть рафик Хурам, и рафик Шукалов, и все товарищи останутся здесь как гости. Мы снова засеем наши поля. Мы соберем хлопок, как будто не было силя. Во славу наших душ, которые раньше жили в змеях, в зайцах, в лисицах, а теперь, спасибо аллаху, живут в человеке. Во славу нашей великой Советской власти, которую мы, как хлопок, сделали своими руками. Кто скажет слово против меня?
Одильбек, умолкнув, стоял гордый и вызывающий, устремив вдохновенные глаза сквозь толпу. И грязный, рваный его халат только подчеркивал стройность горской жилистой худобы его крепкого стариковского тела. Так рваное, грязное знамя украшает бойца, призывающего к победе после изнурительного и тяжелого боя.
Хунукцы, зажженные великолепным пафосом его слов, закричали с неожиданной веселой и твердой уверенностью:
Правильно, Одильбек! Как камень правильно сердце твое говорит. Мы будем работать, все будем работать Кто может посмеяться над нами?.. Спасибо твоим словам
Оббиорцы, смущенные и понурые, медленно поодиночке просачивались сквозь толпу, выбираясь на заваленную камнями дорогу. Хурам заметил это и глядел на них прищуренными, понимающими глазами. Затем, облегченно и протяжно вздохнув, порывисто подошел к Одильбеку и ласково обнял его плечи рукой:
Хорошо ты сказал, Одильбек. Завтра Первое мая. Мы все останемся здесь, все будем работать!.. Вон, гляди, видишь там под скалой? К нам идет караван. Это то, что послала вам Румдара Пойдем встретим их.
Глава шестнадцатаяНЕИЗВЕСТНЫЙ ПЕРЕСЕЛЕНЕЦ
С каждым днем Хурам все пристальней приглядывался к действиям Баймутдинова. Двойственность первого впечатления о нем постепенно превратилась в недоверие. Оно укреплялось странным отношением к Баймутдинову румдаринских дехкан: о нем говорить не любили, хотя все его знали отлично. Хурам и сам не мог бы сказать, к чему именно сводились его подозрения, но был убежден, что чутье его не обманывает. Несколько раз он высказывал свои сомнения и Леонову и Арефьеву. Те, однако, только пожимали плечами: старый партиец, центр ему доверяет, стоит ли сомневаться?!