Садись. Луна взойдет, с нами петь будешь. Что, как мулла, один ходишь?
Азиз смутился и, отмахнувшись, побрел дальше, но Абдуллоджон догнал его и, обняв за талию, проводил вдоль арыка.
Что стало с тобой, Азиз? ловя в темноте выражение его глаз, говорил Абдуллоджон. Тихий ты, и нигде тебя не видно по вечерам: в чайхану не ходишь, в красный уголок тоже не ходишь, с нами так разговариваешь, словно у тебя улитка во рту. Сейчас мы вернулись с работы на новом участке, Лола-хон спрашивала, где ты, мы не знали, что ей ответить, ты, как камень в реке, исчез.
В Румдару ходил я, впервые солгал Азиз, отстраняясь от недоумевающего приятеля, и демонстративно ускорил шаг.
На другой день, недовольный собой, решив во что бы то ни стало преодолеть свое чувство, Азиз не пошел к Озоде. Вечером, не зная, куда себя девать, он долго бесцельно блуждал по кишлаку и наконец надумал пойти поработать на новом участке.
Пришел? не то с одобрением, не то с насмешкой встретила его Лола-хон. Все-таки стыдно стало тебе!.. Вон, смотри, твои парни работают. Мы уже не ругаемся с ними.
Азиз, иди к нам, становись сюда! высунув голову из-за бугра, крикнул Абдуллоджон. Уж не с женами ли ты собрался работать? Мы сегодня их перегоним!
Азиз молча перебрался через бугор, взял лопату, спустился в траншею, надавил на лопату ногой. Женщин и мужчин разделяла стена остаток бугра толщиной метров в пятнадцать. Стену венчал массивный скалистый зубец. Азиз с сомнением поглядел на него, соображая, что лопатами вряд ли удастся подкопать его в основании.
Вечерняя тьма сгустилась, и комсомольцы, стеснившись в узкой траншее, работали в темноте. Двое из них стояли с лопатами наверху, принимая и отбрасывая землю, вышвыриваемую к ним снизу. Всем было не до разговоров. С другой стороны стены доносились женские голоса и смех. Изредка, наталкиваясь на вкрапленные в землю камни, позвякивало железо.
Взошла луна, осветив наискось лица и плечи работников. По лицу Азиза, смешиваясь с пылью, струился пот. Мысль о напрасно ожидающей Озоде придавала злобную напряженность его движениям. Ему было жаль самого себя.
Когда луна поднялась высоко, комсомольцы прекратили работу, повтыкали лопаты в землю и, угощая друг друга папиросами, выбрались из траншеи.
Ну, как у вас, рафикон? До моей метки дошли? появилась на гребне стены Лола-хон.
На полметра дальше прошли! небрежно заявил Абдуллоджон, указывая на деревянный клин, воткнутый в край траншеи. У тебя как?
У меня? Лола-хон поманила его сверху рукой. Иди посмотри!
Комсомольцы двинулись через бугор и смешались с женщинами. С этой стороны траншея ушла от такой же отметки на три четверти метра.
На четверть метра опять обогнали вас, поддразнивающим тоном заключила Лола-хон. Хвастались!..
Нас восемь человек, а вас девять, возразил уязвленный Азиз.
Пусть вас десять будет, все равно не обгоните! воскликнула Розиа-Мо, поправляя свою паранджу, которую снимала на время работы. Вам сусликов в помощь надо!
Молчи ты, слепая. Сама в этом чачване как крот!
Я и в чачване вижу, что у тебя, точно у муллы, руки трясутся, устал. И колени, как у старого верблюда, дрожат.
Женщины расхохотались. Азиз хотел было поостроумней ругнуться, но Лола-хон подтолкнула его в спину:
Идем!
Они пошли вместе, и Азиз не знал, с чего начать разговор. Лола-хон заговорила первая:
Ты что же, чужой мне стал? Обещал помогать во всем, а сам где пропадаешь?
А что, я не работал сегодня?
Сегодня, сегодня А вчера где ты был? А позавчера? Слабое у тебя сердце, Азиз Ну, пусть Раз пришел все-таки. Дело есть у меня к тебе.
Говори, Лола-хон, какое? обрадовался Азиз переходу с неприятной для него темы.
Надо тебе в Румдару сходить Дальше рыть трудно, там посередине скала большая.
Я сам смотрел. Лопаты ее не возьмут.
Надо взрыв маленький сделать. Если скажешь товарищу Хураму, он к нам человека пришлет. Один маленький взрыв, как рвут камни, когда строят дорогу. Пойдешь?
Завтра пойду к Хураму, скажу.
И еще скажи: через несколько дней на участок можно будет воду пустить, но земля тяжелая. Надо, чтоб к нам пришли тракторы, без тракторов как успеем мы ее приготовить?
Лола-хон, ты знаешь, в наш колхоз не полагается тракторов.
Почему не полагается?
Политотдел говорил: в каком кишлаке много лошадей и быков, какой кишлак с ними без тракторов может справиться, туда не давать. Потому что в нашей МТС тракторов очень мало, пойдут в другие кишлаки, где тягла нет.
Я знаю. Но если сказать товарищу Хураму, что новая земля в плане нет тяжелая земля, неужели товарищ Хурам не даст? Я думаю, даст.
Я тоже думаю так Завтра пойду просить.
Не обманешь, как прошлый раз?
Нет, Лола-хон. Дело важное, слово мое, пойду.
Лола-хон и Азиз вступили в залитый лунным светом кишлак.
Азиз, зайдем ко мне домой Быков тебе покажу, один заболел немножко, не знаю что сделать.
Пойдем.
Еще хочу у тебя спросить. Мои женщины теперь по утрам тоже работать начали. Ну, я уговорила их, дала им семена очищать, в бригаду Ахуна включила А вчера такой случай, ты пропадал, я тебе не могла сказать Сидим, очищаем. Все в одну кучу семена сыплют. Одна Джалила жена, совсем плохо работает. Я говорю всем: нельзя в одну кучу сыпать. Джалилова кричит: «Врет она, всю кучу поровну разделим, всем по одной части выработку будем считать» Я спорю с ней. «Это неправильно, объясняю. Ты меньше работала, а хочешь как мы получать? Надо, чтобы каждая в свою кучку сыпала, тогда сразу видно будет. Да?» Вот начался шум. Джалилова кричит: «Так бригадир велел, Ахун старый дехканин, наверно, лучше тебя понимает!» Я Ахуна позвала. Он говорит: «Правильно, в одну кучу». Я очень с ним поругалась. Сегодня утро пришло, никто не хотел работать. Я еле уговорила, сказала в сельсовет на Ахуна жаловаться пойду. Вот ты секретарь сельсовета. Как скажешь? Я решила своим умом, а может быть, есть постановление другое?
Скажу тебе, серьезно ответил Азиз, нет постановления такого. Коммунистическая партия говорит: нельзя уравниловку Одна куча это, по-моему, уравниловка. Вот. Значит, врет Ахун. Ты правильно рассуждаешь.
Тогда пусть сельсовет распоряжение сделает. Без распоряжения как мне ругаться с Ахуном? Напишешь?
Завтра еще товарища Хурама надо спросить. Тогда напишу
Оба вошли во двор. Лола-хон зажгла фонарь «летучая мышь», поднесла его к понурым сонным быкам. Рой мух с обиженным жужжанием закружился над ней.
Смотри, какие у меня быки стали: ребер не видно, скоро можно пускать под ярмо Только вот, я хотела тебе показать, у этого большая болячка, гляди!
Лола-хон оторвала виноградный лист от круглой набухшей язвы.
Салом мазала, не помогает. Ты знаешь?
Не знаю, ответил Азиз, внимательно разглядывая мокрую язву. Скажу фельдшеру, чтоб пришел. Лекарство такое есть.
Ты не забудь. Лола-хон тщательно залепила язву листом. Ладно. Это дело оставим. Теперь немножко о другом поговорить с тобой хочу.
Лола-хон вынесла подушки на глиняное возвышение перед домом. Азиз оперся на них. Лола-хон подсела сбоку и долго молчала, обдумывая слова.
Слушай, Азиз Ты немножко умный, Азиз, хоть ты и моложе меня. Большим всегда другом был. Лола-хон снизила голос. Всегда хорошее слово все о тебе говорили Да?
Дальше что? нетерпеливо пробормотал Азиз, не понимая, куда она клонит.
Ты только сердитым не будь. Почему над тобой смеются теперь: заболел головой наш Азиз?
Как это так заболел?
Лола-хон еще, почти до шепота, снизила голос:
А почему к этой собаке, сестре Шафи, ходишь?
Застигнутый врасплох Азиз покраснел:
Кто говорит?
Так говорят Дехкане видели
Азиз потупился.
Ходишь? Да? уже пытливо, в упор спросила Лола-хон.
Азиз приподнялся на локте, опустил голову, принялся теребить угол подушки. Хотел солгать и не мог.
Хожу ответил он медленно и сразу же заторопился: Лола-хон, ты не думай криво. У тебя злые глаза. Не смотри так, смотри правильно. Я ничего никому не сказал, потому что ишаков у нас много, с толстыми, как шкура, мозгами. Ты считаешь: враг Озода? Я тоже так считал. Потом, один раз, разговор пошел. Она просто мне на сердце рука так говорит: «Вы думаете, я враг? Я женщина, никто со мной по-комсомольски не разговаривал. Я тоже хочу слушать комсомольские разговоры. Я молодая женщина, темной быть не хочу»