Так уж и все. Не стоит плохо думать о людях.
А Вечирко? с суровой беспощадностью, призывая посмотреть трезво на вещи, спросила Ирина.
Я и сам не понимаю, расстроенно развел руками Тищенко.
Тут все понятно. Ирша опять сел на тахту. Мы с ним жили в общежитии в одной комнате. Он шел на курс старше. Золотой медалист, еще в восьмом классе на республиканской математической олимпиаде занял первое место. Отец врач, в домашней библиотеке Аристотель и Платон в позолоченных переплетах. На втором курсе купил шляпу и галстук. У нас только пятикурсники носили шляпы, и то не все. И носил не для того, чтобы понравиться девушкам, а «по праву». Пришел уже из школы гением, а что думал о своем будущем можно представить. Все мы для него мужики-лапотники. Оттого и всегда такой улыбчивый. Это сложная улыбка. На третьем курсе мы включились в конкурс на проект дома культуры для шефов. Он один не захотел: что для него сельский дом культуры! И все улыбался, похлопывал меня по плечу. Сергей поднял голову, и грустная усмешка искривила его губы. Нужно было видеть, его лицо, когда мой проект получил поощрительную премию!.. Пришел к нам в проектный институт и опять этот Ирша-лапотник получает первую премию. К несчастью, как теперь видите. Я в институте ходил в солдатской шинели брата. В кирзе и сшитом из итальянского одеяла пиджаке. А он в заграничной курточке И вот я стал руководителем мастерской, а он моим подчиненным. Он меня ненавидит смертельной ненавистью. И не только меня. Риту Клочкову тоже. Неудовлетворенное честолюбие просто съедает его. Я Вечирко раскусил давно.
Тищенко смотрел на Иршу с удивлением.
А почему Риту Клочкову? спросил.
Та же история Этакий муравей, а талантлива страсть! Им приходится работать вместе. И все, что делает она, лучше
Но ведь она такая несчастная горестно покачала головой Ирина.
Чужая болячка не болит, усмехнулся Ирша.
Тищенко сел в громоздкое кресло-кровать (держали специально для гостей), и оно прогнулось под его тяжестью почти до пола.
Что мы знаем о человеке, задумчиво сказал он. Все ходила в черном А мы даже не поинтересовались как следует почему Сначала муж. Потом сын Парализованный и неполноценный
Это страшно, когда остаешься один и думаешь, сказал Ирша. Мысли тогда черные. И все по кругу. Бегут и бегут. В этом вихре только мы, смерть и еще что-то
Ты-то откуда знаешь? подавшись вперед, спросил Тищенко.
Сегодня понял: вот так вдруг прозрел может, замахнулся слишком высоко. Говорила мне мама И замолчал.
Тищенко улыбнулся. Не иначе, и ему вспомнилось, как наставляли его родители. Честно служи, ни с кем не ссорься, остерегайся плохих людей. Они гордились его успехами и пугались их. И снова наставляли: не выделяйся. И теперь еще раз уже в который! снова почувствовал родственность судьбы своей с судьбой этого парня. Он тоже долгое время преклонялся перед авторитетами, долго и медленно освобождался из этого плена, потом как-то вдруг понял, что и сам не глупее других, признанных и известных. И на многие прославленные проекты смотрел уже без трепета, отмечая просчеты и несовершенства. Это не породило гордыни, потому что умел ценить работу и титаническую и просто большую, которой пока не изведал сам. Но от преклонения перед именами освободился, смог уже раскованно думать, осмысливать созданное другими, а это, понимал, было тем фундаментом, на котором, если хватит сил и таланта, он возведет свой, давно взлелеянный в мечтах солнечный дом-башню.
Так что тебе говорила мать?
Да не имеет значения. На лице Сергея отразилось колебание. Я сегодня понял очень многое и пришел к вам только потому, чтобы Он снова задумался, подбирая слова: Лишь бы вы Вам нужно сказать, что вы не разглядели меня. Не разобрались
Тищенко решительно поднялся.
Вот что я тебе, парень, скажу: не мели глупостей. Знаю, вы все считаете меня либералом, ну и считайте. А я я не либерал! Я еще поборюсь и докажу, на чьей стороне правда. А сейчас давайте обедать. Ирина, там что-нибудь есть у тебя?
Есть колбаса, перец в томате. Можно яичницу. Она думала о другом.
Спасительница наша яичница. Единственное блюдо, которое превосходно готовит моя жена.
Ирина обиделась.
Еще умею пюре, макароны
Тищенко снова улыбнулся открытой, почти детской улыбкой, и его большое, тяжелое лицо стало нежным и немного смущенным.
Ну что ты оправдываешься! Ты мне вместо всех этих борщей и вареников подарила столько Знаешь, Сергей, я до женитьбы был страшным сухарем.
Неправда, быстро перебила Ирина. Ты и тогда был таким же отчаянным сорвиголовой и взбалмошным. Всем восторгался
Глупостями.
Почему же глупостями? так же твердо и серьезно не согласилась Ирина.
Начала таскать меня по концертам Правда, симфонической музыки я так и не воспринял. Его глаза вмиг сверкнули воспоминанием и радостным вдохновением. А «Весть»? Ты видел, Сергей, «Весть» Чюрлёниса? Ирина объездила всю Прибалтику
За твои деньги, по-прежнему упрямо пробиралась куда-то в мыслях Ирина.
Тищенко шутливо отмахнулся от нее.
Я поначалу не оценил. А потом Гора в тумане, и рядом с ней огромные крылья. Птица. Да нет, Сергей, до Ирины я просто не жил! Он смотрел влюбленно и благодарно. Не замечая этого, гордился Ириной перед Сергеем и этим доставлял ей лишние муки.
Василий! взмолилась Ирина. Было заметно, что выдержать эту пытку она долго не сможет.
Видишь ли, Ирочка. Может, это действительно сентиментально Я тебя понимаю: экскурсантов по закоулкам своей души водить не следует. Но Ирша свой, и пусть этот старый холостяк знает, в чем счастье. Мне сегодня, если бы не жена, было бы в десять раз тяжелее. А вот иду и знаю, что есть человек, который ждет меня всегда и верит мне беззаветно. Ирина побледнела, хотела что-то сказать, но он, мягко коснувшись ее плеча, остановил: Нет, с тобой нелегко. Ты непростая штучка. И повернулся к Сергею. Пошли как-то на концерт. Возвращаемся. Спрашивает, о чем я думал во время концерта. Ну о чем, говорю. Сначала ни о чем, а потом о подстанции: если кирпич будет плохой, все насмарку. А она: ты же глухой, тупой и вообще дурак. Это же осужденный шел на эшафот!
«Дурак» не говорила.
Не хватало еще этого хмыкнул Тищенко. Да если бы сказала
Побил бы?
Василий Васильевич смотрел на нее, как смотрят мужья на любимых жен, когда первое безумие любви прошло, все устоялось, утряслось и сложилось так хорошо, сплелось в такое тихое многоцветье, что, ежедневно всматриваясь в этот венок, открываешь для себя все новые и новые краски, с трудом веря, что тебе так повезло.
А Ирина взглянула на себя со стороны, представила всю картину он, она и Ирша и увидела во всем этом не только трагическое, но и что-то шутовское, лживое, и рот ее свела судорога. Тищенко в эту минуту перевел взгляд на Сергея.
Сама знаешь, что нет, сказал обезоруживающе мягко и как-то беззащитно. И именно эта беззащитность пронзила сердце, толкнула Ирину к обрыву, она балансировала на краю пропасти и только этим спасалась.
А может, было бы лучше, если бы бил. Может, тогда бы
Ну что ты! Сергей, ты слышишь?
Ирша хмуро смотрел на обоих.
Женщину бить нельзя. Как и птицу. Василий Васильевич засмеялся своему счастью, удачно сказанной фразе, даже удивился: она была рождена любовью, раньше бы он так не сумел.
Жизнь это не только поэзия, но и борщ. Поэзия проходит все так же хмуро сказал Ирша и пристально посмотрел на Тищенко.
Ирине показалось, что в этот момент он его ненавидит, ненавидит как своего соперника, он не раз говорил ей об этом, мол, стоит ему представить, как она возвращается в свой дом, к мужу Она подумала: сейчас нужно спасать Сергея, он может выдать себя, и сразу успокоилась, нашла силы сосредоточиться, приготовилась в любой момент прийти ему на помощь.
Поэзию нужно искать в себе, сказал Тищенко. Ладно, давайте обедать. Он начал ставить к столу стулья, в беспорядке сдвинутые в угол. Тяжелые, старомодные стулья брал одной рукой и переставлял как игрушечные. Широкоплечий, неповоротливый с виду, он был сильный и ловкий, оживленно-веселый даже сейчас. У меня есть план