Я тоже персонаж из этой не очень-то веселой пьесы, грустно улыбнулся Огиенко. Но там и вправду все страшно запутано. Не знаю даже, с чего начать
Сам сказал, все закрутилось с того совета. Вот с него и начни. Только не пей больше, невольно поморщившись, попросил Крымчак.
Огиенко сделал вид, что не расслышал.
Совет А что, может, и в самом деле оттуда? Хотя он далеко не начало всему. И сам совет Все случилось неожиданно. Да это был и не совет Гром среди ясного неба. Вот ты объясни мне, что такое память. Иногда то, что случилось три дня назад, не помню. А тот день
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Небольшой кабинет не мог вместить всех, и Денис Иванович Майдан, директор проектного института, предложил перейти в малый зал заседаний. В зале всего десять рядов кресел. Народу набилось яблоку упасть негде, многие толпились в коридоре, оставив дверь приоткрытой.
Те, кто стоял в коридоре, видели только спины и краешек стола президиума, но слышали все. За столом сидел Майдан, высокий, с сухим неулыбчивым лицом, черными малоподвижными глазами, нацеленными сейчас куда-то поверх голов. Лицо его было неподвижным и, возможно, от этого казалось недобрым. Одни считали, что это маска, позволяющая ему обособиться от всех панибратства Майдан не терпел, другие уверяли, что он и вправду такой нелюдимый. Здоровался всегда еле-еле, только глазами, редко посещал институтские вечера и избегал приглашений в гости, зато в театре его видели частенько, жена у него была актрисой, и сам он, как поговаривали, неплохо играл на пианино. Под старость такие люди, трудно сходясь даже с собственными детьми, становятся очень одинокими. Когда Майдан наклонял голову, на макушке в седоватых волосах просвечивала лысина. Возможно, он не знал об этом: да и кто решится сообщить директору такую не очень приятную весть! От передних рядов, где сидели члены комиссии, веяло холодом, а в зале, особенно в тесно набившихся последних рядах, тревогой, там перешептывались, и кто-то раз за разом тихо, волнуясь, откашливался.
Заседание было вроде бы обычным, однако так казалось лишь на первый взгляд; тревога, как туча на горизонте какой еще будет гром? повисла в воздухе. Есть категория людей, предпочитающих пережидать грозу в уютном укрытии, под громоотводом, наблюдая, как она остервенело хлещет зазевавшихся прохожих, срывает листву с деревьев, ломает сучья и со злостью швыряет их на мокрую землю, а тебе ничто не угрожает, и ты можешь спокойно представить себя на месте случайно застигнутых бурей бедолаг, зрелище легкое, чем-то приятное, а иногда немного и страшное. Над кем на этот раз разразится гроза, знали все, но какая этого не предвидел никто. Правда, чужая беда радость небольшая, да и было видно, что тех, кто поглядывал на тучу с нетерпением и затаенным злорадством, очень мало. Каждый думал о себе, о судьбе своих проектов, своих будущих работ.
Несколько осторожных взглядов, брошенных как бы невзначай в угол около двери, выдавали виновника этого заседания Сергея Иршу. Он сидел, наклонив голову, русые волнистые волосы мягко растеклись на обе стороны. Его чистое, с нежной, как у девушки, кожей лицо было бледным, пальцы рук нервно сплетены.
Рядом с Иршей сидел Решетов, инженер из одного с ним отдела, он что-то шептал ему, вероятно, подбадривающее, ироническое, тонкие губы насмешливо кривились в улыбке. Ирша, скорей всего, просто не слышал его.
Наконец Майдан объявил о начале заседания, предоставив слово председателю комиссии Басу. Тот поднялся из первого ряда, шагнул к столу, четко, почти по-военному повернулся, резким движением положил на стол папку, раскрыл ее. Степан Митрофанович Бас всегда возглавлял подобные комиссии. Прямой во всем, он, казалось, рисовался своей прямотой, а может, и не рисовался, а просто не давал послабления ни себе, ни другим. Носил один и тот же потертый костюм устаревшего покроя, черную сорочку без галстука, роговые прямоугольные очки. Был он невысок, густые, припорошенные сединой волосы подстригал «ежиком», держался уверенно, даже слишком уверенно, и не скрывал, что эту тяжкую и неприятную для других обязанность почитает за честь.
Особенно он любил всякого рода тайны и бдительно хранил их. Если вы побывали с ним вчера на конфиденциальном совещании, а сегодня захотели уточнить, что сказал по интересующему вас вопросу тот или другой оратор, он обязательно ответит: не слышал или не помню.
Комиссией установлено: архитектурный объем нетрадиционен, решение спорное и неожиданное для такого сооружения. Техническое заключение геологов не уточнено. Обстоятельства сложились так, что от вибрации турбогенератора стал проседать грунт. Вы знаете, станция построена на намывном суглинке песок уплотнился и просел. Фундамент опустился, в ночь на девятнадцатое мая дал трещину, случилась авария перекос турбогенератора. Одна лопасть пробила крышу и вылетела во двор. Человеческих жертв нет, но дежурный механик получил травму покалечен. Проект выполнял инженер Ирша.
Группа, прозвучал от дверей глуховатый женский голос.
Все оглянулись: голос принадлежал Клаве. Хотя она и не была членом совета, но сидела независимо, положив ногу на ногу, смотрела на Баса в упор.
Группа под руководством Ирши, принял и не принял поправку Бас. Но строительство велось по его проекту и под его авторским надзором.
Это его первый проект, уже тише, не столь уверенно сказала Клава.
Прошу не перебивать, спокойно попросил Майдан.
Первый, надеюсь, и последний, холодно отпарировал Бас и провел ладонью по седому ежику. Вся ответственность лежит на нем.
На всех! На всей группе.
На этот раз Майдан просто не обратил внимания на реплику.
Все расчеты здесь. Бас положил руку на папку. Если потребуется, я зачитаю. Но руководство института и комиссия с ними ознакомились. Дело ясное.
А для меня нет, решительно поднялся со своего места главный инженер института архитектор Василий Васильевич Тищенко, «Два В», как называли его в институте. Разрешите? Не дожидаясь разрешения, уверенный, что получит его всегда, широко шагнул вперед, загородив собой Майдана. Был он плотный, весь будто скроен из прямых линий, составляющих углы; крупную голову держал немного набок, словно прислушивался к чему-то. Кустистые, широкие брови, тяжелая копна рыжеватых волос, в серых, широко поставленных глазах одержимость и решительность.
Тищенко считали самым заядлым спорщиком в институте: раззадорить его ничего не стоило вспыхивал от одного слова, как порох от спички. Многих удивляло, откуда в нем столько огня, столько энергии, темперамента. А сколько идей! Майдан не всегда успевал просеивать их через свое рационалистическое сито. Как только Тищенко начал говорить, впечатление угловатости еще больше усилилось, теперь во всем словах, жестах, поворотах головы выпирали острые, колючие углы.
Но говорил он четко, твердо, в словах звучала убежденность.
Прежде всего хочу сказать, что проект к слову, очень свежий и оригинальный по своему замыслу с самого начала находился под моим контролем. От начала и до конца. Там есть исправления, внесенные моей рукой.
Майдан поморщился от досады.
Василий Васильевич, мягко прервал он Тищенко, мы знаем твою честность и твою привычку все взваливать на свои плечи, но тут ты забываешь, какая это ноша Чужая ноша.
Не забываю!
Я тебя прошу, не торопись, Майдан сказал рассудительно, веско, даже дружелюбно. Так беседуют друзья наедине, пусть даже о вещах очень серьезных. Таким тоном Майдан разговаривал далеко не с каждым. Тищенко был исключением. Здесь криминал, знаешь
Не знаю. На мой взгляд, выводы комиссии серьезно не обоснованы. Огромная доля вины ложится на плечи геологов, сваливающих сейчас все на проект.
Майдан положил тяжелую руку на стол.
Еще раз прости, устало, но уже с некоторым нажимом сказал он. Ты, правда, как главный инженер несешь ответственность, и мы все Я тоже И все-таки, думается, в данном случае ты лишнее взваливаешь на себя. Хочу тебя предостеречь. Прошу Потом, возможно, будет поздно. Конечно, здесь не суд. Мы примем во внимание твое заявление, только и ты рассуждай трезво.