В июне Михаил известил родных, что удачно защитил диплом, и больше ни слова, ни намека, будто и не было Марии в живых!.. Там, без нее, раскрылись перед ним другие цели, прежние планы переменились окончательно, и в них теперь не отводилось ей никакого места.
Тотчас пробежал по селу слух, что Мишка Авдентов уже инженер и, судя по всему, не вернется больше на родину. Узнал об этом и старый Олейников.
Нет, он и раньше как-то плохо верил в Авдентова, не видя в нем проку для Марии, и ясно иногда намекал ей на это Но она не понимала или, скорее всего, не хотела понять Теперь он почувствовал себя обворованным, обесчещенным
Он заторопился из школы домой, чтобы переговорить сперва с женой, и всю дорогу не мог собрать в одно вспугнутые, разлетевшиеся мысли Что-то треснуло в нем, переломилось; в борьбе с самим собой он как-то сразу устал и начал задыхаться Чтобы отошло сердце, он остановился посреди дороги и раскрытым ртом хватал воздух Потом еще медленнее, осторожнее, глядя себе под ноги, пошел к дому.
У жены сидела старуха соседка, дружившая с нею, и это расстроило его еще больше. Незваная словоохотливая гостья просидела вплоть до той поры, когда вернулась Мария.
Олейников пождал еще немного, но ему не терпелось, и тогда он велел дочери пойти с ним в сарай, «чтобы помогла перебрать слежавшееся сено». И при этом взглянули на нее с тревогой его большие серые глаза.
Мария шла за ним узенькой садовой тропкой, заросшей малинником, смотрела на его сутулую широкую спину, свалившуюся набок седую голову, что-то злое, нетерпеливое было в его нетвердой, шаткой походке.
Отпирая замок, дрожали, не слушались его руки, он отшвырнул ногой лежавшие у ворот грабли и, когда оба вошли в сарай, опять посмотрел на нее долгим, каким-то странным взглядом, будто не узнавал ее.
Его глаза, пронзенные тревогой, подсказали ей многое, она поняла теперь, зачем он позвал ее сюда, насторожилась, ожидая, что будет, с чего он начнет
Обдумывая, что и как надо в ее положении ответить ему, чтоб избежать возможной ссоры, которая каждому из них будет тяжела, Мария готова была признаться отцу во всем. Невысказанное горе тяжелее носить в себе.
Что?.. домолчалась! вдруг гневно спросил он дочь.
Он упрекал ее за слепоту, за глупую доверчивость к парню, но тут прибежала и мать, надеясь хоть слезами помешать расправе: именно расправы боялась она сегодня, хотя прежде никогда не бил детей Семен.
Что тебе говорил, то и сбылось. Ищи теперь, лови, гоняйся!.. А то подавай на суд, сказал он, косясь на ворота, как бы кто не подслушал.
И подадим, вступилась мать, страдальчески морщась. Она стояла теперь так, чтобы в опасный миг загородить собою дочь.
Молчи ты, потатчица!.. резко повернулся он. Жизнь судом не устроишь, протоколом не скрепляют ее Твое было дело учить ее жизни заблаговременно! А ты нянчилась только, не давала ветру на нее дунуть, не сумела приучить к откровенности теперь уж поздно.
Наверное, с еще большой горечью раскаянья и гнева он и самого себя ругал за то же самое. Он тоже, как и мать, не сумел подобрать ключей к нраву дочери.
В селе во все колокола звонят, а мы молчим, молчим себе на беду, и только.
Мария сидела на досках, положенных в углу на короткие жерди, и, слушая глухой срывающийся голос отца, не находила, что ответить Ну чего они хотят от нее?.. В чем она виновата?
С откровенной прямотой, присущей его нраву, он спросил: одна ли она осталась?
Дочь промолчала опять.
В запальчивости, не понимая сам, что говорит, он ударил в землю тростью:
Выгоню, если что!..
Мария вскочила, щеки у нее запылали и, глядя прямо ему в глаза, крикнула:
И сама уйду!
Оба теперь отец и дочь, такие разные и вместе с тем такие похожие, стояли напротив близко друг к другу, но разъединенные, далекие. Теперь обличала Мария.
Я жить и одна сумею без вашей помощи. Дожили до седых волос, а понять, в душу заглянуть не умеете или не хотите Ушел он!.. Он ушел от меня, а я уйду от вас!.. Уйду!..
Она говорила точно в бреду, и угроза ее была для стариков всего страшнее.
Мария взглянула на отца, и ей показалось, что он сейчас упадет: глаза остекленели, лицо вытянулось и помучнело, а синие губы подернул серый налет. Высокое, грузное тело его шаталось, опираясь на палку, и вот-вот она треснет под ним. В черной, потертой толстовке с обвислыми карманами, высокий, весь седой, с побелевшим от гнева лицом и растрепанными волосами, он был страшен и жалок в эту минуту. Вот так же он стоял у двери, переступив порог избы, когда вернулся с долгих и напрасных поисков сына. В одно мгновенье пронеслась у ней в голове эта мысль
Мать схватила отца за руку:
Что вы, что вы делаете?.. Родные ведь!.. помиритесь, помиритесь скорее. Ну я прошу вас пожалейте меня хоть. И сморщив заплаканное лицо, трясла сжатыми кулаками.
Старый Олейников отвернулся, молчал с минуту, но эта минута казалась каждому из них вечностью, потом, точно борясь с собой, он произнес примиренно:
Да-а Оступиться просто, да вставать трудно а я уж старик, начал было он, обращаясь к дочери. Тебе бы
Я сама знаю, что мне надо делать, прервала Мария, не поняв, о чем он хотел сказать. И бросилась из сарая вон
Старики придавленные, растерянные остались одни, и, как-то не о чем стало им, прожившим вместе и дружно тридцать пять лет, говорить друг с другом. Молча брела за ним старуха, когда шла садом домой.
Вечером Мария вернулась поздно и прямо прошла в свою комнату. Ни в этот вечер, ни утром, когда завтракали все порознь, никто не нашел таких слов, чтоб хоть немного смягчить отчужденность.
Молочно-розоватой пеной окутались вишневые сады, цвела и старая черемуха у покосившегося плетня. Мохнатые ветви цеплялись за волосы и плечи, но Мария, не замечая их, медленно шла тропой.
За садовой калиткой начинались гумна, за ними густая березовая роща, где столько раз встречались с Михаилом
Сегодня в роще она бродила одна, точно прощаясь с любимыми родными местами Вот здесь, под светлым на опушке кленом, сидели они, мечтая о будущем, и были счастливы оба О, как давно все это было! И в то же время так памятно, близко, ощутимо до боли, будто происходило вчера
Где-то вблизи, на конце улицы, молодые голоса запели песню, прозвучавшую в сердце, как напоминанье о далеком:
Ноч-ка е-ще не на-ста-ла.
Бу-ду я ми-ло-го ждать
Мария слушала эту тягучую знакомую песню, полную грусти и ожидания, и тоска все прибывала. Здесь, в этом огромном мире беспокойном и непонятном не было теперь ни одной близкой, родной души, а весна, пришедшая не для нее, еще более усиливала горькое чувство одиночества.
Сломив березовую ветку, она бесцельно шла краем рощи, и ей казалось, что ветер, перебирая по листочку, сдувает с деревьев пыль, что под большим камнем на луговине непременно кто-нибудь схоронен, хотя ни от кого она об этом не слыхала. Вынырнув из кустов, босой, в черной рубахе, бежал от мельницы мальчишка, и ей почудилось, что там произошло какое-то несчастье.
«Как странно устроена жизнь: родиться, отведать счастья, а потом умереть стоило ли для того родиться?.. Так было здесь, до меня, так будет и после Так же будут расти хлеба, цвести сады, шуметь березовая роща, и солнце, такое же, как нынче, взойдет опять», думала она с тоскою.
Подгоняемая настойчивой, неотвязной мыслью, она приблизилась к берегу и тут, у крутого обрыва, поросшего кустами, остановилась.
Берег почти отвесно падал к воде. Река текла тихо, огибая рощу, но сюда доносился оглушительный водопадный шум с плотины. И вдруг в этом гулком шуме Мария услышала собственный голос: «Так лучше да и некому будет жалеть» В мутном забытьи она еще ближе подошла к обрыву, подмываемому водой, он не испугал ее, и ждала, что вот сейчас ей надо сделать последний шаг, земля обвалится, рухнет, и все на этом кончится!..
Зажмурясь, она уже почти висела над этой пропастью, нащупывая ногой неровный травянистый край обрыва, и вдруг вскрикнула, услышав глухой всплеск воды и страшную тишину, наступившую вслед за этим. Мгновенно открыла глаза: неподалеку от нее, где обвалилась глыба земли, расходились по воде круги. Мария в испуге отпрянула от берега, представив себе свою гибель.