О чем?
Обо всем и ни о чем. Кстати, если тебе придется выступить на митинге, посвященном пуску комплекса, что скажешь?
Радин не знал, улыбаться ему или возмущаться. Рассуждает о вещах, которые ему в такой момент и в голову не пришли бы.
Рассказывать с выражением?
Выражения за мной. Дуй!
Пожалуйста. Товарищи! Сегодня отечественная металлургия переживает, можно сказать, поворотный момент в своей истории. Впервые в мировой практике мощные конверторы соединены в единой технологии с установками непрерывной разливки стали, способными разливать миллионы тонн металла
Хорош, мыслишь верно. Только вот что, старайся всегда говорить слова, которые через сердце прошли.
В дверь заглянула секретарша:
Николай Васильевич, вас вторично приглашает на свое совещание тот усач, помните, из Общества охраны на водах.
Передай ему, милая, я лично плаваю только в ванне. Прийти не могу. Очень занят. У меня начальник цеха. Так и скажи: у него начальник крупнейшего в мире металлургического комплекса, не до Освода, почти весело закончил Дорохин. Едва за девушкой закрылась дверь, прищурился, явно довольный собой. Здорово звучит: «крупнейшего в мире!»
Звучать-то звучит, но как вспомню о цехе
Дорохин прошел к задернутому шторкой холодильному шкафчику, вмонтированному в стену, отворил его. Достал термос, расписанный яркими индийскими цветами, налил два стакана чаю, отрезал по ломтику лимона.
Прежде чем задать последний вопрос, напомню: пуск назначен на двадцать два ноль-ноль?
Правильно.
Сейчас, Дорохин покосился на часы, двенадцать сорок две. В комнате иностранных специалистов, четвертый этаж, третья дверь налево, тебе приготовлена роскошная кровать. Учти, на ней отдыхали коронованные особы. Через пять часов тебя разбудят. Сколько ложек сахара в чай кладешь? Три? А я одну.
Заварку покрепче, пожалуйста.
Наоборот, послабее. Спать будешь плохо. А нужно отоспаться. В цехе твой первый заместитель. Будько ведь сам готовился пускать комплекс.
Секретарь парткома опустил глаза, пил чай молча. Ждал и Радин, отлично понимая, что не ради этой пустяковой беседы он приглашен сюда.
Тэкс, тэкс, Дорохин покрутил ложечкой в стакане, помнишь партийный актив? Здорово изложил ты свою программу действий: «Я оставляю сталеварам один путь путь освоения установок непрерывной разливки стали. Приказываю убрать из цеха изложницы». Категорично, ново, смело!
По-моему, не смешно.
Не обижайся. Конечно, слово специалиста, да еще работавшего в министерстве, должно высоко цениться. Только трудно представить воздушных гимнастов без страховочной сетки, машины без тормозов. Конечно, шоферу можно сказать: сняли тормоза, чтобы ты на них не надеялся, осваивай безаварийную езду.
Мы говорим о разных вещах.
Вряд ли.
Вы, наверное, хотите спросить, не отказался ли я от своего намерения? Может быть, отменить приказ?
Читаешь мои мысли, Дорохин произнес фразу шутливым тоном, лишь глаза смотрели на Радина серьезно, даже настороженно. Покусывая кончик карандаша, ждал, когда Радин ответит на свой же вопрос.
Нет и еще десять раз нет!
На чем основывается твоя стопроцентная уверенность? быстро спросил Дорохин.
Ого, как на допросе! Не хватает слов: клянусь говорить правду и только правду. Это длинный разговор, Радин накрыл ладонью солнечный зайчик. Думаешь, поймал, а он сквозь пальцы и ушел. Если слова руководителя будут мельтешить, как эти зайчики, грош ему цена в базарный день.
Зайдем с другого конца, Дорохин и впрямь обошел стол, присел рядом. Из любого положения, утверждают японцы, есть пятьдесят шесть выходов. Ты предлагаешь только один отнять у шоферов возможность тормозить. Не слишком ли?
Ученые шли к этим установкам сто лет. Раз! Институтские опробования дали отличные результаты. Два! И наконец, я утверждал, что в новом комплексе можно увеличить выплавку стали на сотни тысяч тонн в год. Я! А не вы! Поэтому прошу не мешать! Это три! Оставим для подстраховки изложницы дадим сталеварам и разливщикам козырь в руки, затянем освоение, расхолодим, наконец, людей.
В чем-то ты прав, Дорохин, прищурясь, смотрел на Радина, психологически мыслишь верно. Право слово. Дорохин встал. Жаль, смотришь только со своей колокольни. Итак, выходит, не договорились?
Выходит, нет.
Ну что ж, иди отдыхай!..
Проводив Радина, Дорохин некоторое время сидел, задумчиво глядя в угол кабинета. Потом вынул из стола заветную тетрадку, долго крутил авторучку, прежде чем записал первую строку:
«Почему-то вспомнил о новой науке бионике. Птицы не ошибаются в выборе пути. Рыба идет метать икру в ту речушку, где родилась. А человек? Чем руководствуется он? Опытом, самолюбием? Что движет им? Всегда ли точный расчет и уверенность? Конечно, Радин рационалист. Плохо это или хорошо? Почему-то я не принимаю, не понимаю этих рационалистов. Они мыслят, не страдая. Рассчитали и хоть трава не расти. Парень еще наломает дров».
Дорохин перечитал написанное, спрятал тетрадь. Набрал номер телефона Будько. Пока искали Тихона Тихоновича, думал о Радине. Думал со смешанным чувством. Наконец Тихон Тихонович подошел к телефону.
Разговор состоялся. Радин непреклонен. Посему поживей размещай свое хозяйство.
Изложницы? зачем-то спросил Будько, хотя отлично понимал, о чем шел разговор.
Нет, духовой оркестр.
Молчит на другом конце провода Будько, тихонько посапывает. Дорохин не торопит. Понимает: сделать так, как они задумали с Тихоном, значит открыто выступить против начальника комплекса. А не сделать?..
Смотри на жизнь шире, Тихон. Наши с тобой чувства ничто перед авторитетом советской марки. И потом кто сказал, будто мы посягаем на приказ Радина? Право слово, Тихон, ты становишься идеальным эластиком. Первая разливочка пройдет без задоринки, вторая, третья, мы и вылезем из подполья, поступим, как учил нас мудрый Радин, посмеемся вместе с ним над нашими страхами, вывезем изложницы из цеха, порежем их на куски и в металлолом отправим. И навсегда забудем об этом случае.
Так-то оно так Ну, лады, будь по-твоему
8
Цех быстро заполнялся людьми. Голубые лучи прожекторов выхватывали то серые махины сталевозных ковшей на платформах, то киношников, деловито располагающих аппаратуру в самых неподходящих, местах, откуда их обязательно попросят сталевары. Все сегодня сместилось в сознании, прошлое куда-то исчезло, казалось, впереди, начиная с этого самого часа, будет сплошной праздник узнаваний, торжества и еще чего-то необыкновенного.
Возле конторки мастера стоял Дербенев в окружении журналистов. Мелькали вспышки блицев, стрекотала кинокамера. Михаил Прокопьевич держался солидно, чуть-чуть снисходительно, с полуулыбкой отвечал на вопросы, поглаживая лысеющую голову.
Скажите, пожалуйста, а подобные цехи где-нибудь есть в мире?
О таких не слышал.
Где закуплены установки непрерывной разливки стали?
Наши. Сами сконструировали.
В чем неповторимость цеха?
В ней и есть, в неповторимости.
Радин, на минуту остановившийся рядом, взглянул на часы, чувствуя, как в груди поднимается досада на журналистов, на Дербенева. Спешат ударить в литавры. Решительно вклинился в толпу.
Михаил Прокопьевич!
Слушаю.
Радин чуть отвел сталевара в сторону:
Не рановато интервью даете?
Дербенев искоса глянул на него:
Я не суеверный И в бригаде порядок.
Пройдите на рабочее место!
Понял! заторопился Дербенев. Да и вас заждались на пульте
И правда, на пульте управления перед обзорным стеклом уже толпилось начальство: Иван Иванович, директор завода, Дорохин, руководители строительных организаций. Поздоровавшись, Радин прошел к машинисту дистрибутора, бывшему майору танковых войск, сидевшему у приборов.
Настроение, Кузьма Федотович?
Кузьма Федотович курчавый, плечистый, чуть начинающий полнеть внешне был совершенно спокоен. Снизу вверх посмотрел на Радина, сдерживая улыбку. Будто так и хотел сказать: сам волнуешься, а меня спрашиваешь.