Северное море где?спросил штурман Гена, внимательно сверяя карты со списком.
Внизу.Пожилая и усталая женщина показала пальцем под стопку карт.
А Ла-Манш?
Смотрите как следует,недовольно хмурилась женщина.Все на месте.
Побережье Африки есть?
Есть, есть. Вот оно, побережье Африки,показала на карты женщина.Все по списку, молодой человек.
Северное море, Па-де-Кале, Дуврские меловые скалы, Ла-Манш, Гавр, Брест... Мы пойдем теми местами, где жили и боролись герои книг, которыми я зачитывался на крыше сарая на маленькой далекой сибирской станции, мечтал вместе с ними путешествовать, сражаться на шпагах, скакать на быстроногих арабских скакунах, плыть по бурному морю... Вот и сбываются мечты детства.
Будем проходить мимо Франции, где когда-то, еще в шестнадцатом году, был мой отеццарский солдат, воевавший на стороне французов против немцев...
Лоции Балтийского моря?продолжал штурман Гена.
И лоции все на месте. Что вы на самом деле!совсем уж потеряла терпение пожилая женщина. Я никак не мог понять, что ее сердит.
Работа уже окончена, а вы пришли. Еще бы позднее заявились.
А-а, вот оно что, оказывается!
Она посмотрела на круглые корабельные часы, висящие на стене.
И каждый день вот так,ворчала она.Торопятся, кричат, а все равно отходят через неделю.
Сегодня отойдем,заверил штурман Гена.
Еще послезавтра прибежишь, что-нибудь забудешь.
Молод, горяч,сказала вошедшая женщина. Она была молода, красива вызывающей броской красотой, что достигается косметикой и немалыми усилиями при уходе за своим лицом. Она ласково-оценивающе окинула штурмана Гену медлительным взглядом. На губах ее таилась неопределенная улыбка.
Штурман Гена враз ожил, засветился, тоже оценивающе оглядел молодую женщину, и такая же неопределенная улыбка коснулась его губ. Они сделали стойку друг на друга, почувствовав единство взглядов. Сошлись родственные души.
Еще прибежит,сказала пожилая женщина молодой, надевая пальто и давая этим понять, что нам пора уходить, что рабочий день в картографическом отделе окончен.
Неплохо бы, неплохо,произнес штурман Гена, не отводя глаз от молодой красавицы.
Мы свернули карты в рулоны, связали бечевками, взвалили на плечи. Рулоны оказались тяжелыми и скользкими. Пока дотащили до траулера, упрели. По пути штурман Гена дважды спросил бывалого матроса:
Отойдем или нет сегодня, Дворцов?
У нее муж рыбмастером ходит,сказал в ответ бывалый матрос.Сейчас на Кубе.
М-м,промычал штурман Гена и со вкусом пожевал полными спелыми губами...
Никак не могу уснуть.
«Катунь» кричит, и гудок этот тосклив и тревожен. И меня охватывает беспокойное чувство, такое знакомое в последнее время, так часто настигающее меня в самых неожиданных местах: в кино, в поезде, на собрании и особенно ночью, в одиночестве. Чувство неудовлетворенности. Может быть, оно и погнало в море? Чего-то стало не хватать. Видимо, жизненного накала, какой-то обжигающей струи, постепенно увяз в трясине благополучия, в мелочах жизни, в нелепой и ненужной суете. Начал просыпаться ночами с тревожным ощущением ограниченности отпущенного судьбой времени, с обнаженной ясностью понимая, что годы прошли и ничего не сделано. «Не закрывай трусливо глаза, Гордеич,осталось не так уж и много. Лучшие годы разбазарены». Спешить, спешить, чтобы хоть что-то успеть сделать!
Бессонными ночами чувствовал, что уходит талант. Да и было-то его отпущено самую малость, самую кроху, и тоткак песок сквозь пальцы. Да и не талант это вовсе, а лишь некие литературные способности.
«И даль свободного романа я сквозь магический кристалл» совсем еще не различаю. Да и будет ли роман? Почему обязательно роман. А если просто записки рулевого?
И все же какой леший несет меня за тридевять земель, за «море-океан» не на день, не на неделюна полгода? И не созерцателем, а простым матросом. Эксперимент? Утверждение личности? Что ядесятиклассник! Романтика простительна молодым. Не поздновато ли в моем возрасте?
Но странное дело, как только окончательно созрело решение пойти в море матросом, именно простым матросом, так ощутил я какое-то раскрепощение. Как только ступил на палубу, так отодвинулись все земные заботы и всякие недоделанные дела. Вдруг почувствовал себя, как в молодые годы, матросом, за которого думает начальство. Оно знает, куда послать, что заставить делать. Мое дело теперьвыполнять...
«Катунь» покачивается, ревет. Двигатели молчат. Стоим. Значит, туман еще не рассеялся и капитан в рубке. Неуютно сейчас там. Ветер в открытое лобовое окно. Бр-р! Усну я сегодня, нет?
И вдруг вспоминаю, как меня застраховали перед отходом в рейс. Не успел я еще и оглядеться в каюте, как без стука решительно вошли две женщины.
Член экипажа?почему-то строго спросила энергичная полная дама в рыжем заграничном парике.
Несколько растерянно, потому как еще не привык считать себя членом экипажа, я все же ответил утвердительно.
Застрахован?
От чего?
От всего.Полная дама многозначительно изломила густую и по-мужски широкую бровь.
В море первый раз?спросила женщина помоложе, с натуральными волосами.
Я пояснил дамам, что последний раз был в море двадцать два года назад.
Перебор,заключила дама в парике, видать любительница карт, и разложила на столике бумаги. У меня возникло ощущение, что каюта теперь не моя и мое присутствие здесь возможно только с разрешения этих женщин. Весьма энергичные дамочки.
Итак, на три тыщи рэ!безапелляционно заявила дама в парике.Заполняю.
Я попытался было выяснить и об этих «трех тыщах рэ», и о страховке вообще.
Вы знаете, что такое море?с вызовом спросила дама в парике и строго посмотрела на меня. Взгляд у нее пистолетный, не всякий выдержит.Это шторм (загнула палец), это ураган (загнула другой, с золотым кольцом), это волны (загнула третий, с перстнем). Вышел на палубуи тебя уже нет (загнула еще один палец, опять с кольцом). Что скажет жена? (Загнула последний, и перед моим носом оказался довольно крупный кулачок и, видимо, крепенький.) Ну?!
Я посмотрел на этот милый кулачок с золотым кастетом из колец и перстней и подумал: «Бьет. Мужа бьет». И сдался.
Они мигом оформили документ, и моя драгоценная жизнь была надежно застрахована. Теперь нам не страшен серый волк и волны, которые только и ждут, когда я появлюсь на палубе.
Обворожительно улыбаясь, дамочка помоложе вручила мне на память листок с годовым календариком на одной стороне и с белоснежным лайнером на другой. Видимо, это тоже входило в заботу о человеке.
Все же дорого я стою. Три тыщи рэ! Шутка ли! Запоздало пытаюсь объяснить, что я, так сказать, не совсем настоящий матрос, я всего на один рейс, и, возможно, стою гораздо дешевле.
Понимаем, понимаем,перебила дама в парике.Из надзора. Все равно страховаться надо.
То за комиссара меня принимают, то за работника рыбнадзора. Почему-то внешний вид мой никак не тянет на матроса. Когда энергичные дамочки удалились, я посмотрелся в зеркало над умывальником, пытаясь понять, отчего все же меня никак не хотят признать за рядового матроса траулера «Катунь»? Наверное, из-за седины. К моим годам рядовыми матросами никто не плавает. Все уже достигают каких-то чинов. А я чего достиг? Эй, парень, ты чего-нибудь достиг в этой жизни? Молчишь.
Зато не молчала судовая радиотрансляция. Второй штурман ругался с портом, с какой-то девицей.
Когда воду дадите?спрашивал он.
После «Карла Линнея»,отвечала диспетчер.
Это еще почему? Он сутки брать будет, а нам сегодня отходить.
Перетягивайтесь на двадцать четвертый причал,посоветовала диспетчер.
Да вы что!отчаянно вскричал второй штурман.У нас на причал промвооружение отгружено, куда мы от него пойдем!
Значит, без воды будете. Говорят вамдвадцать четвертый!повысила голос девица.
Судовая радиотрансляция не отключена, и все разговоры, которые ведутся из рулевой рубки, слышны по всему траулеру.
Начал убирать каюту. Соседа моего еще нет, и кто поселитсянеизвестно. В каюте хлама от прежних жильцовгоры. Видать, жили мотористы: в шкафах промасленная ветошь, под койкой тоже, оттуда же вытащил я огромные рыбацкие бахилырезиновые сапоги по пояс. Поразмыслив и смекнув, что они мне могут пригодиться в море, засунул на прежнее место. Мусору нагреб целый ворох. Задумалсякуда его деть? Выглянул в иллюминатор, прямо под нимпричал. Нет, сюда нельзя. Выйдем в моревыброшу. Море, оно все вытерпит.