А в рубке остался капитан. Он будет там, пока не рассеется туман. Двое суток уже, как он не спит. Сейчас вахта старпома, мог бы и доверить. Такое впечатление, что капитан больше ценит второго помощника, а не старпома. Может быть, мне только кажется? Ладно, поживемувидим.
«Катунь» покачивается на волне и периодически ревет. Там, наверху, ледяной ветер, мгла, люди напряженно вглядываются в туман, а я блаженствую в тепле, в чистой постели, над головой горит маленький плафончик для чтения. Красота! Только вот уснуть что-то не могу.
Вспомнилось: три дня назад ехал на автобусе в порт и размышлял о том, как резко иной раз может жизнь изменить направление. Думал ли я всего месяц назад, что уйду на полгода в плавание к берегам Африки!
Я размышлял о превратностях судьбы, а впереди меня парень с длинными, до плеч золотыми волосами держал на руках дворняжкучистенькую, черно-белую,нежно прижимал ее к себе и спал, всхрапывая. По одежде сразу можно было определить, что это матрос, а так как автобус шел только до порта, то ясно было, что моряк возвращался на судно. Матросы в городе выделяются своим загаром среди зимы (пришли откуда-нибудь с экватора, из Дакара или с Кубы или еще и подальше где-нибудь промышляли), яркими куртками, пыжиковыми шапками и заграничными нейлоновыми пальто. Всегда с распахнутой душой, щедрые, ходят они шумными группками, курят дорогие сигареты или диковинные трубки. Ну, и бороды у них, конечно, шкиперские.
Дворняга поскуливала, таращила глазенки в окно. Заприметив собачонку на улице, тявкала, матрос просыпался, говорил строго:
Тихо, Чиф!
И опять дремал, уткнув нос в шерсть своего друга.
В проходной порта мы оба предстали перед молоденьким розовощеким милиционером. И оттого, что был он розовощек, чист и молод, он хмурил белесые девичьи бровки и напускал на детское лицо значительность и озабоченность,
Спиртное есть?спросил он меня, пронзив чемодан взглядом детектива.
Нет.
Спиртного действительно не было. Милиционер поверил и не стал потрошить чемодан.
А вы что?спросил он матроса.
Тихо,ответил тот, по-моему продолжая еще дремать на ходу.
Я вам дам «тихо»!построжал милиционер.Что это?
Судовой Чиф,проснулся матрос.Представитель млекопитающихся.
Чиф смотрел на грозного стража порядка и приветливо вилял хвостом.
Не заискивайся, упрекнул его хозяин. Веди себя достойно.
Милиционер улыбнулся песику и смилостивился:
Ладно, идите, представители млекопитающихся. Еще раз увижу в таком виде, отберу пропуск.
Фортиссимо,сказал на это матрос.
Что-что?насторожился милиционер.
Я говорю: сильно сказано,пояснил моряк.Чрезвычайно сильно.
Милиционер вспыхнул, как красна девица, но тут же подавил гнев и твердо сказал:
В порту ведите себя достойно.
Тихо!Матрос спустил заскулившую дворнягу на землю. Песик нетерпеливо засеменил к первому же столбику.
Андрюша! Жив, земеля!вдруг широко раскрыл объятия встречный пижон в шикарной куртке с молниями вдоль и поперек. На всех местах молнии. Я такой еще не видывал.
Вася!окончательно проснулся мой попутчик.Сколько лет, сколько зим!
Они сплели шкиперские бороды в долгом прочувствованном поцелуе.
Откуда притопал?отдышавшись, спросил Андрей.
Из Дакара,ответил Вася.Ремонтироваться будем. А ты?
Я с Гаваны. Как жизнь?
О'кэй! улыбнулся Вася.План рванули на сто восемнадцать процентов. Ребята замолотилигрех обижаться.
Чего гребли?
Все, что попадало... А ты женился, нет? На Люське собирался.
А ну ее!.. Вот моя жена. Друг человека.
«Друг человека» деловито омывал столбик, на всякий случай подперев его короткой ножкой.
Вася закурил, угостил Андрея, ловко выбив щелчком пальца сигарету из яркой иностранной пачки.
Смотрю я на тебя, Андрюша,с любовью и гордостью сказал он,и не узнаю голодного паренька, которого подобрали мы на вокзале четыре года назад.
«Дела давно минувших дней...»задумчиво улыбнулся Андрей.
А ведь это я тебя сделал рыбаком, Андрей Ивонтьев!патетически сказал пижон.Помнишь, как паспорт моряка потерял?
Они засмеялись...
Усну я сегодня, нет? «Катунь» стоит на месте, волны бьют в борт. Ревет тифон. В каюту глухо доносятся гудки судов, затерявшихся в тумане. Сколько их здесь!
Три дня назад прибыл я собственной персоной на «Катунь» с предписанием отдела кадров. У трапа меня встретил вахтенныйкрепкий, рыжий, доброжелательно улыбающийся матрос.
Капитан у себя?
Капитана нет, старпом на судне,подтянувшись, ответил он четко и вежливо полюбопытствовал:Выпервый?
Чегопервый?не понял я.
Выпервый помощник?
Вон, оказывается, что! Он принял меня за первого помощника капитана, то бишь за комиссара.
Нет, я матрос.
Вахтенный с недоверием оглядел меня, но, видимо что-то прикинув в уме, обрадованно хлопнул по плечу:
Тогда сменишь меня у трапа. Я уж сутки стою.
У меня екнуло сердце. Такая перспектива не улыбалась. Черт его знает, какие обязанности вахтенного у трапа!
Шла погрузка. К борту подъезжали грузовые машины с тралами, с барабанами толстого троса, с какими-то ящиками, с продуктами в мешках и коробках. На палубе работали несколько матросов. Судно было сплошь завалено мешками с картошкой, кочанами капусты, тяжелыми железными плитами (потом я узнал, что это«доски» для трала). Всюду картонная тара под рыбу, которую нам еще предстояло поймать, связки полиэтиленовых белых мешочков, пустотелые пластмассовые шарыкухтыли и куча тралов разной расцветки. Ругались матросы с шоферами, над головой предупреждающе звонил портальный кран, опуская на палубу связку сосновых досок, по трапу двое парней вносили на судно тюки со спецодеждойтелогрейки, ватные штаны, сапоги. И всем этим распоряжался, как мне показалось, вахтенный у трапа. Может, кто-то и другой командовал, но я никого больше не видел.
Вечером должны были уйти в рейс. Это мне сказали в отделе кадров, когда вручали предписание. Правда, бывалые моряки заверяли, что в понедельник ни за какие коврижки не отойдем от причала. Ни один капитан не согласится на это. Будет тянуть волынку, находить всякие причины: то груз взят не полностью, то воды нет на борту, то документы не подписаны; будет тянуть, пока не дотянет до вторника. Хоть две минуты после «ноля», но чтоб вторник был, ибо существует испокон веков моряцкое суевериев понедельник в море не выходи, рейс будет худой.
Я в это верил и не верил. Но уже знал, что отход «Катуни» несколько раз откладывался. И все же бесконечно отодвигать его нельзя. Судя по тому, как лихорадочно загружалось судно,должны отойти. Я притащил с собой тяжелый чемодан с барахлом. Пока донес его от проходной до судна, стоящего, как нарочно, в конце порта, у самого дальнего причала, упрел. Но самое обидноевсе, что я напихал в чемодан, не пригодилось потом в рейсе.
«Катунь» производит впечатление. Траулер пришел после ремонта из Штральзунда как с иголочкивыкрашен, надраен, блестит. У судна красивые современные обводы, легкость и экономность линий, своей строгостью и стремительностью напоминает военный корабль. На борту этого красавца мне предстоит проплавать шесть месяцев.
Пока я соображал, что же ответить вахтенному насчет подмены его у трапа, он вдруг заорал во всю луженую глотку:
У тебя чтоглаза на затылке!
Я опешил. Не сразу сообразил, что это не мне. Крановщик, поднимая тяжелую катушку с тросом, шаркнул ею по светло-серому нарядному борту и оставил грязный мазутный след. Всю красоту испортил. Эх!
Где начпрод, где шеф-повар?крикнул кто-то грозным голосом сверху («Наверное, боцман»,подумал я и не ошибся).Чего они продукты не уберут!
Машинист крана снайперским ударом сбил ящик с верхушки большого вороха всякого инвентаря, и капустные кочаны вольготно и весело раскатились по палубе.
Эй-эй!закричал, появляясь в дверях, румяный парень в белой короткой куртке нараспашку и в поварском колпаке.Чего ты делаешь!
На вальс приглашает, не видишь,пояснил боцман. Он сидел в шлюпке и сматывал в бухту тонкий капроновый конец.