Глухая ночь. Студеный ветер врывается в открытое лобовое окно, возле которого сидит на откидном стульчике капитан в полушубке с поднятым воротником и в надвинутой на глаза фуражке.
Сырой, с брызгами «норд» гуляет по затемненной рулевой рубке, пронизывает насквозь, а мне жарко. От неподвижного стояния у рулевого пульта закаменели мускулы ног. Чувствую, сейчас сведет судорогой. Этого еще мне не хватает!..
Курс?
Вздрагиваю, гляжу на картушку компаса и холодею. На руле триста два градуса вместо трехсот семи! А приказано влево не ходить. Сейчас что-то будет!
На курсе, спрашиваю!хриплый капитанский голос подстегивает меня.
На курсе триста два,безнадежно лепечу я почему-то сразу пересохшим ртом.
Отстранить от руля!жестко приказывает капитан.
Есть отстранить от руля!громко и четко повторяет команду вахтенный штурман.
Мог бы уж так и не стараться. Голосовые связки демонстрирует, что ли! И чего они тут все громкоголосые такие!
Гордеич, уйди,тихо и извинительно шепчет он мне.
Отступаю в сторону, штурман становится на руль.
Курс?
Триста семь, Арсентий Иванович!
Возьми право три,уже спокойно говорит капитан, но голос еще вздрагивает. (Довел я его, однако!)Влево не ходи. Течением сносит.
Есть влево не ходить! На курсе триста десять!четко докладывает вахтенный штурман, и уже по одной интонации ясно, что на курсе именно триста десять градусов и ни секундой меньше, ни минутой больше.
Стою рядом с вахтенным и смотрю, как почти неуловимым движением рук подворачивает он штурвал и удерживает судно строго на заданном курсе. Легко у него получается, щеголевато даже. Будто играет. Мне бы так!
По судовой роли онвторой помощник капитана. Лыс, молод, слегка заикается. Зовут Филиппом Николаевичем или просто Николаичем. На море своя форма обращения. Всех, кто годами или должностью старше, зовут по отчеству. Кроме капитана, конечно. Его полностьюи по имени и по отчеству. Капитан у нас Арсентий Иванович Носач. Грозный и вспыльчивый морской волк. Он уже много часов подряд не покидает места у открытого лобового окна рулевой рубки, напряженно всматривается в темноту ночи и хриплым голосом бросает отрывистые команды, с выполнением которых я не справился.
А еще раньше ему не потрафил второй рулевой, мой напарник по вахте Серега Лагутин. Капитан его тоже турнул. Серега не расслышал команды. Капитан то грозно рыкает, то невнятно бурчит под нос. Тут держи ушки на макушке. Серега «зевнул»и в результате стоит рядом со мною, сопит, переживает свою оплошность. А меня это, признаться, утешает. Все же Лагутин опытный матрос, не единожды за свою рыбацкую жизнь стаивал на руле. Не то что я, зеленый, вторую вахту всего и вышел-то на руль. Зеленый по стажу, по годам-то я в два раза старше своего напарника.
Постоянных рулевых на траулере нет, стоит на руле кому прикажут. А на промысле, когда «идет большая рыба», когда дорога каждая пара рук, тогда на руле чаще всего никто не стоитвахтенные штурманы сами управляются или же капитан крутит-вертит, а все остальные вкалывают на шкерке, в рыбцехе, на палубе. Но по правилам судовождения все матросы должны уметь стоять на руле. Среди них есть и асы. Вот за таким и посылает капитан.
Лагутин, разбуди Царькова. Скажи, капитан зовет. На один час.
Серега сбегает по трапу вниз, в жилые палубы, где спят матросы, а Носач говорит, неизвестно к кому адресуясь:
Сейчас самый паршивый участок начнется.
Много лет водит он здесь корабли и знает эти места назубок.
В рубку поднимается разбуженный Царьков. Им оказывается тот самый матрос, с которым три дня назад шел я вечером с «Катуни». Пока шагали по затихшему порту, выпытывал я у него о рыбацкой жизни, а он отмалчивался или отвечал односложно «да», «нет», «нормально». А у самой проходной заявил: «Врете вы все о нас, когда книжки пишете». Стало ясно, что мое инкогнито на судне раскрыто. «Почему обязательно врем?»обиделся я. «В книжках все мы у вас бичи».«Так уж и во всех книгах!» встал я на защиту собратьев по перу. «Сочинять-то легче, чем в моря ходить»,сказал напоследок Царьков, вскакивая на ходу в рейсовый автобус, уже за воротами порта.
Он мне тогда не понравился. «Посмотрим в морях, что ты за птица»,подумал я три дня назад.
А теперь вот стою с ним рядом и вижу, как легко и уверенно ведет он траулер точно по курсу, хотя румбы капитан меняет ежеминутно. Знал Носач, кого поднять на вахту.
В рубке темно, только слабо светятся приборы: матово горят зеленые, красные, желтые кнопки на пульте. Подсвеченное отраженным светом компаса, недвижно висит в темноте круглое, сосредоточенное и слегка припухшее со сна лицо Царькова. У лобового окна, подняв воротник полушубка, темным бугром горбатится капитан. Николаич то припадет к локатору, то бежит в штурманскую глянуть на карту или в лоцию, то возле капитана торчит, напряженно всматриваясь вперед, и они о чем-то вполголоса переговариваются.
Мелко дрожит под ногами корпус судна. Там, внизу, мощно и ровно работают лошадки, загнанные в цилиндры двигателей. Не одна тысяча лошадок, не один табун трудится там. В машинном отделении, конечно, тепло, светло и мухи не кусают. А тут «норд» вольготно гуляет по рубке, и хотя мы одеты в толстые рыбацкие свитера, в телогрейки, в ватные стеганые штаны, все равно продувает насквозь. Ветерок с Северного полюса. А за бортом тяжело чернеет, отражая огни, студеная вода. Бр-р-р1
Справа залитый электрическим светом берег Швеции, где один город сливается с другим, подтверждая, что Европа густо заселена. Слева, прямо из воды, возникает Копенгаген. Идем совсем рядом. Разноцветные неоновые вывески и рекламы, на окраине видны очерченные пунктирами красных и синих огней взлетные дорожки огромного аэропорта. Говорят, самый крупный в Европе. Но самолетов не видно, ни взлетающих, ни садящихся. Нелетная погода. Черное небо заволокло хмарью.
Целый час ползем вдоль морского порта. Кораблей в нем набито «под завязку». Странное ощущениеДания все же рядом! Земля принца Гамлета. Где-то в этих местах замок Эльсинор, где-то тут бродила тень убитого короля, здесь страдал Гамлет...
Дания! В детстве любил капли датского короля. Теперь уж и не помню, от какой хворости их прописывали. Помню, что служили они деревенским мальчишкам вместо сладостей, и я всегда сожалел, что мать так скупо накапывает их в ложку. В далекой сибирской деревне не ведал я тогда ни о Дании, ни о Гамлете, ни о Шекспире. А вот о Летучем голландце слыхивал. И сейчас почему-то все время кажетсявот-вот появится корабль-призрак, таинственно-жуткая мечта детства. Голландия ведь тоже тут близко. По нашим сибирским просторам, где в один степной район свободно уместятся две-три европейских страны вроде Бельгии или той же Дании,совсем рядышком.
Петр Первый был здесь тайно, под чужим именем, отсюда, по сути дела, начался флот российский. С мечтой о создании отечественного флота и посетил эти места великий государь, дабы выучиться у иноземных корабелов строить суда, постичь тайны парусного дела, овладеть азами морской науки. Отсюда царь, что «на троне вечный был работник», звал в Россию корабельных дел мастеров и бородатых шкиперов, отсюда прилетел свежий морской ветер в прорубленное Петром окно в Европу и выдул из матушки-Руси застоялый дух боярства...
И Летучий голландец, и Петр Великий«дела давно минувших дней, преданья старины глубокой»... Сейчас двадцатый век, современность, НТР, ревущие буи, мигающие маяки, неоновые рекламы портовых городов, разноцветные ходовые огни кораблей.
Полюбопытствуй,предлагает Николаич заглянуть в локатор. По голосу слышу, что ему неудобно за капитана, выгнавшего меня с руля.
Сую нос в резиновый тубус локатора и на маленьком темном экране, как в телевизоре, вижу светящиеся извилистые линии береговшведского и датского, а между ними в узкой горловине россыпь крохотных продолговатых серебряных бляшек. Красиво как!
Что это?
Корабли,уныло поясняет Николаич. Он совсем не в восторге от такого зрелища.
Боже мой! И через всю эту толпу должны мы продраться, никому не вмазав в бок и не своротив скулу! Уступая дорогу, останавливаясь или, наоборот, прорываясь вперед, угадывая маневр идущего навстречу судна, мы обязаны еще и помнить, что места тут богаты мелями, течениями и фарватер извилист и сложен. Вот уж где глаз да глаз! Сейчас малейшая оплошность капитана или рулевогои... При такой толчее на фарватере Носач не только обязан был отстранить меня от руля, он должен был в шею вытолкать меня из рубки, поганой метлой гнать, чтоб и духу моего тут не было! Сейчас судно надо вести по струнке, ни на миллиметр вбок от указанного курса, а я шарахал траулер из стороны в сторону, как гонщик свой мотоцикл по пересеченной местности.