Молодец! отставив тарелку, вытирает она мои губы салфеткой, словно только этим всю жизнь и занимается.
Мальчик или девочка? я открываю глаза, но голову больше поднять не могу. Такая слабость. У тебя?
Мальчик. Три с половиной года. Зовут Максим. А у тебя есть дети, Алекс Берг?
Нет.
А Вика? Жена?
Не будем про неё.
Но ведь ты женат?
И это единственная причина, по которой я ещё, дышу, живу, ем эту противную кашу, отворачиваюсь, чтобы она не видела моё лицо. Её тёплая рука сжимает мою ладонь.
И слава богу, что тебе есть ради чего жить, Алекс Берг.
Только не обольщайся на мой счёт, наши пальцы скрещиваются, но я забираю руку. И даже сам чувствую, как леденеет взгляд, который я обращаю на неё. Это единственное, что у меня осталоськрасивое имя. Я беден, слаб, болен, я потерял всё, что имел. Жалок, измучен, брошен, одинок. Но хуже всего, что у меня больше нет сердца.
Мне не нужно твоё сердце, Алекс Берг, демонстрирует она ямочки на щеках. И я не охотница за богатством. У меня и так есть всё. Ну, или почти всё. И даже не знаю кому из нас больше повезло, что я оказалась рядом. Так что обращайся, если тебе понадобится поддержка, или дружеский совет, или переваренная каша.
Она достаёт из сумочки телефон и кладёт поверх него на тумбочку визитку.
Полина, я хочу сказать ей так много, но у меня просто нет сил. Спасибо!
Не за что, Алекс Берг, целует она меня в лоб, когда я снова откидываюсь на подушку. Береги силы. Я ещё зайду.
Слышу, как за ней закрывается дверь. Сквозь приоткрытые веки вижу, как пришедшая следом медсестра возится с капельницей. Ещё чувствую, как по вене начинается струиться холодный раствор и тонкое одеяло укрывает меня до самого подбородка, а потом знакомое забытьё утягивает меня туда, где есть она моя Вика.
2. Виктория
Поезд прибывает строго по расписанию.
Утро. Шумное, апрельское, неожиданно холодное. Зябко кутаюсь в курточку, громыхая чемоданом по привокзальной площади, как мешком с костями.
Ну, здравствуй, большой город!
Город чужой. Негостеприимный. Злой. Равнодушный. Не прощающий ошибок. Не любящий слабых. Не верящий слезам.
Город, которому я не нужна.
Город, в котором мне некуда даже пойти. Он выплюнул меня, как ставшую невкусной жвачку. Но я приехала не покорять столицу. Вернулась не для того, чтобы кому-то что-то доказывать. Я приехала ради того, кто мне дороже всех на свете.
Алекс. Не знаю, получится ли у нас начать всё сначала, нужна ли я ему ещёстолько времени прошло с того момента, когда он меня ещё искал. Но я попробую. Даже не беременностьта веская причина, что у меня теперь есть, тому виной. А робкая надежда, что даже если он выкинул меня из своего сердца и постарался забыть, моей любви хватит на двоих.
Если я нужна емуя буду рядом. Если получитсясолнцем, а если нетто просто тенью. Уж чего-чего, а упрямства мне не занимать.
На автобусной остановке полно народа. Суетятся, толкаются, опаздывают, дёргают детей, переставляют сумки, нервно смотрят на часы.
Отхожу со своим чемоданом в сторонку. Мне некуда торопиться. Мне негде даже остановиться в этом беспокойном городе. Благо, я знаю студенческое общежитие, в котором можно дёшево снять койку в гостинице для заочников. В его направлении и поеду. Мне бы вещи бросить, да чтобы ночью было где голову преклонитьбольшего и не надо.
Пропускаю первый набитый под завязку «аутобас». И когда на остановке становится свободнее, достаю телефон.
Открытый на букве «А» и зажатый в руке, он нагревается, а я всё не решаюсь позвонить.
Что я ему скажу? Как он ответит?
Волнуюсь так, что не могу вздохнуть. Но к чёрту сомнения! В конце концов, я просто попрошу о встрече. И всё. Делаю глубокий вздох полной грудью. Алекс. Пальцы предательски дрожат, но нажимаю на «вызов».
Стук собственного сердца заглушает длинные и такие долгие гудки.
«Возьми трубку! Ну, пожалуйста, возьми трубку!»
«Извините» Гнусавый голос оператора рассыпает в прах мои надежды. Но я ещё не сдаюсь. Второй звонок, третий. Гудки идут, но он не отвечает. Сменил номер? Не слышит? Не хочет со мной говорить? Занят?
Мысли мелькают в голове, как в окнах домовсолнце, что взбирается всё выше по небосводу.
Нет. Тишина.
Услышать его голос и вот так просто с первой же попыткине сильно ли я размечталась?
Что ж, ладно. Пусть. Дам ему время, особенно если он видел мой звонок.
Убираю в карман телефон. А вот и следующий автобус.
Вика?!
Мужской голос звучит прямо у меня над головой, пока я наклоняюсь к своему чемодану. Да мало ли на этой остановке Вик.
Беда!
А вот это уже серьёзная заявка на моё внимание. Разгибаюсь, но упираюсь взглядом только в грудь.
Ну надо же! Беда, чтобы увидеть, кто так рад меня видеть, приходится задирать голову повыше, потому что он нависает надо мной ещё и с бордюра.
Кала сомневаюсь я. И Каланчапрозвище моего бывшего сокурсника и когда-то давнолучшего другазастревает на языке. Калашников?!
Вичка! не дожидаясь разрешения, уже спрыгивает он и стискивает меня в объятиях такой силы, что у меня хрустят кости.
Слава, прекрати, задыхаюсь я, пытаясь вздохнуть. Слава!
Ви-и-ка! ослабляет он свою бульдожью хватку, а потом, в порыве чувств обнимает снова. Как же я рад тебя видеть!
К тому времени как он меня отпускает, я как раз провожаю глазами номер нужного автобуса, написанный на его заднем стекле.
Второй автобус пропустила из-за тебя, бью я его легонько в живот.
И автобус, конечно, жалко. Но это маленькая месть за то, что я всё же скучала по нему, когда на последнем курсе он нашёл себе девушку, и наша дружба завершилась. А потом мы закончили универ и совсем потерялись.
О-о-ох, кряхтит он, делано сгибаясь пополам и корчась. А рука у тебя всё такая же тяжёлая, Матрёшка.
А ты всё такой же балбес, отмахиваюсь я от этого двухметрового блондина. Да, мы дружили и отлично ладили. Но эта его нарочитая любвеобильность, всегда меня бесила. Правда, хоть он и цеплялся к каждой юбкеменя это не касалось. Меня он опекал как старший брат. И это не обсуждалось.
Неужели мы так долго обнимались, оборачивается он, что пропустили два автобуса? Слушай, а зачем нам вообще общественный транспорт? Куда бы ты ни ехала, я тебя подвезу.
И в этот раз, выпятив грудь, он по-хозяйски обнимает меня за плечи.
Блин, Слава, ты уберёшь от меня свои руки? сбрасываю я его накачанную ручищу. Ни с кем меня не перепутал? И, конечно, никуда я с тобой не поеду.
Ой, ой, ой, корчит он свою смазливую рожу и подхватывает чемодан. Не ссы. Поехали. Вот видишь, показывает он мне через плечо безымянный палец, как «фак». Я женат, между прочим.
Сюда смотри, догоняю я его и сую под нос свою окольцованную руку. Я, между прочим, тоже замужем. И вообще, когда я тебя боялась, Калашников?
Я едва поспеваю за его широким спортивным пружинистым шагом.
Ох уж мне эти качки! Хотя Каланча раньше и баскетболом увлекался, и футболом, и бегом. И вообще толком не учился, только по разным соревнованиям ездил. Потому что при любом сборе всегда кричал «Я!» и делал шаг вперёд.
И кто же у нас польстился на эти кости? закидывает он мой чемодан прямо в салон какой-то спортивной машинки такого ядовито-оранжевого цвета, что режет глаза, и такой маленькой для его исполинской фигуры, что я с трудом представляю, как он туда втиснется.
А кто же у нас не побоялся прибрать к рукам такое похотливое чучело, как ты? Неужели Лана? Или Ляна? Прости, так и не запомнила её дурацкое имя.
И для него, конечно, не новость моё пренебрежение. Но мне правда было одиноко, когда его «настоящая любовь» из ревности стала устраивать истерики. И ради неё он перестал со мной общаться.
Садись, хитрая рожа, открывает он дверь, которая задирается передо мной вверх расправленным крылом. Никогда нормально не ответит. Вечно всё вопросом на вопрос.
Показываю ему язык и прячусь в салоне.
Куда едем? качает он головой, устраиваясь за рулём. На твою Алеутскую?
Нет, в нашу общагу.
Его удивлённо взметнувшиеся вверх брови говорят красноречивее слов.