В жисть никого не обманывал, оправдывался староста. Обожди трошки, жинка вернется будет тебе машинка.
Да у тебя никак гости, Кузьмич? воскликнул Петро. Может, я потом, а?
За столом в горнице сидели двое. Один солидный, в кителе из черного габардина, лицо круглое, лунообразное. Другой тощий и лысый с подслеповатыми глазами. «Гости» пили самогон, закусывали солеными огурцами и салом.
Прошу прощеньица, господа хорошие, сказал хозяин, это наш, деревенский, прошу любить и жаловать, и к Старику: Проходи, Иваныч, сидай, тоже гостем будешь.
Солидный посмотрел на Петра презрительно, а тощий с подозрением. Однако Петро и в самом деле сошел за деревенского мужика, и они пригласили его к столу: может, надеялись в полицию завербовать? Петро, не снимая борчатки, присел на табурет. Тощий налил ему полный стакан мутной, дурно пахнущей жидкости.
Скудаю маленько животом, пояснил Петро. Не употребляю.
Но двое посмотрели на него искоса. Не похоже, что скудаешь животом, ишь, щеки налились соком. «Ну, погодите, паразиты», зло ругнулся про себя Петро и сказал вслух:
Разве что за компанию. Так и быть разговеюсь. Однова помирать!
Выпили. Солидный крякнул утробно, а лысый хихикнул:
Всяк пьет, да не всяк крякает, и к Петру: Так, папаша?
«Окосел, бедолага, усмехнулся про себя Петро. Скоро я тебе покажу папашу, по-другому запоешь».
Послушай, любезный, начал солидный, с хрустом перемалывая мощными челюстями соленый огурец, ты, так сказать, пуп земли, крестьянин, на тебе мир держится, ответь, любезный: вернутся красные или нет?
Я политикой не занимаюсь, отозвался Петр.
Да ты, братец, меня не бойся, и его тоже, положил он тяжелую руку на плечо лысого, тот даже покривился.
Кто вас знает, я человек маленький. Один господь ведает, ему там виднее.
Господь ведает! оживился солидный. Он все знает. А красным во веки веков аминь! Послушай, любезный, а ты не прикидываешься, а? Смотри у меня! он погрозил Петру пальцем.
Старик вошел в роль. Ему даже нравилось изображать темного мужика. Лысый влез в разговор мягко:
Господа, утолим жажду, причастимся святой водицей.
Причастимся, согласился солидный.
Оборони меня господь, сказал Старик. Не полезет.
Оставьте вы его, замолвил словечко хозяин. Зачем неволить, коль душа его не принимает?
Прислушался и добавил:
Никак, хозяйка вертается?
«Сейчас вы у меня причаститесь отменно», усмехаясь, подумал Петро и поднялся с табуретки. Люся ворвалась в избу первой, решительная, с автоматом наперевес, уши ее заячьей шапки откинуты назад, за нею Щуко с хлопцами. Петро выхватил пистолет и процедил:
Руки вверх!
Колобов оказался за спиной у «гостей». Лысый руки взметнул с готовностью, подслеповатые и юркие глазки враз остекленели. Солидный растерялся на самый миг и, молниеносно выхватив пистолет, выстрелил. Люся ойкнула. Петро заорал:
А ну, брось пистолет!
Стрелять ему было нельзя позади солидного стоял хозяин. Петро загородил собою Люсю. Теперь Старик и солидный стояли друг против друга. Колобов не растерялся. Он со всего маху ударил солидного, и тот выронил из рук пистолет. Петро ринулся на полицейского, хватил его под дых, и предатель грузно, мешком завалился на пол. Люся, привалившись к косяку двери, побледневшая, виновато улыбалась, будто стыдилась, что ее ранили. Петро тихо спросил:
Куда тебя?
В руку. Пустяки.
Петро шагнул к девушке, поглядел на нее пристально и вдруг прижал ее голову к своей груди и прошептал:
Я перепугался за тебя. Больно?
С наступлением лета Старик с группой разведчиков по поручению Давыдова ходил в соседний партизанский отряд за батареями для рации. На поход ушла целая неделя. Соседи батареями поделились по-братски. На обратном пути разведчики никаких боевых дел не замышляли, хотя у Щуко чесались руки. И Петро не вытерпел, когда увидел на проселочной дороге две легковые машины, которые сопровождала танкетка. Грех было не воспользоваться случаем, удача сама лезла в руки. Разведчиков было пятнадцать, вооружение автоматы, гранаты и даже ручной пулемет Дегтярева. Местность открытая, только к повороту дороги жался березовый колок, поэтому немцы ничего не опасались. Но когда машины поравнялись с колком, в них полетели гранаты и обрушился шквал автоматного огня. Кончено было за несколько минут. Танкетка горела. Одну легковую машину взрывом перевернуло. Другая носом сунулась в кювет. В этой машине разведчики обнаружили труп генерал-лейтенанта, при нем был вместительный портфель с документами. У Давыдова, когда он брал портфель, от волнения вспотели руки. Не каждый день партизанам попадали генеральские документы. И были они исключительной важности. Нужно было немедленно доставить их в штаб фронта. Самолет отряд принять не мог, решили послать через линию фронта группу партизан. Вызвалась идти и Люся она хорошо знала эти места. Петро был рад и не рад. На большой земле Люся могла немного отдохнуть, тем более, что Давыдов разрешил ей задержаться на недельку-другую. Но Петро знал без Люси будет тосковать, нетерпеливо считать дни до ее возвращения.
Настал прощальный вечер. Петро и Люся ушли за линию постов, подальше от любопытных глаз. Облюбовали на краю поляны раскидистую березу и уселись под нею. Место глухое, едва ли сюда мог кто заглянуть.
Разговаривали мало. И о чем было говорить? Объяснились они давно, еще зимой, когда Люсю ранил полицай. Между ними шел разговор молчаливый, им только одним понятный. В этом разговоре имело значение все и особый поворот головы, и мягкое движение руки, и тихая улыбка, и невольный вздох.
Сидели плечом к плечу, слушали сонное дыхание листвы над головой и неугомонный треск кузнечиков.
Петро одной рукой обнял Люсю, покрепче прижал к себе, и она доверчиво положила ему голову, на плечо, ласковая, всегда улыбчивая и понятная-понятная, как никто другой. На коленях у них лежали не цветы, а холодные автоматы, неразлучные спутники и надежные защитники.
Листья березы трепетали от легкого ветерка. Покачивались коричневые сережки, бесшумно ударяясь друг о друга. По небу плыли белые кучистые облака. Они то наплывали на солнце, и тогда на поляну набегали прохладные тени, то опять уходили, и солнце снова заливало поляну. Поодаль выстроились, словно богатыри в островерхих шлемах, сосны одна к другой, стройные, одинаковые, будто на подбор, и охраняли тишину.
На опушку выскочил заяц. Сел на задние лапы, старательно умылся и уставил любопытные бусинки глаз на людей, навострив уши. Петро, боясь пошевелиться, чтобы ненароком не спугнуть его, прошептал:
Смотри, смотри прямо, вон у сосенки! Видишь?
Зайка! радостно вздохнула Люся. Какой забавный! Иди сюда, мы тебя не тронем!
Его, наверно, друзья ждут.
У него есть друзья?
А как же!
Я думала только волки да лисы.
И волки есть, конечно, без волков не обойдешься они везде есть.
У Петра онемела нога, захотелось поудобнее ее повернуть. Но с колен соскользнул автомат и упал на землю. И хотя звук был негромкий и глухой, зайчишка вздрогнул и рванул вдоль опушки. Петро озорно свистнул вслед, а Люся спросила:
После войны в Брянске останешься? Или в Вольск уедешь?
Где ты, там и я.
У нас в Брянске хорошо.
Я степняк, но Брянск мне нравится.
Разговор велся обо всем и ни о чем. Утром Люся уходила из отряда. Она пристроилась в середине цепочки в мужском сером пиджаке, в синей юбке, в кирзовых сапогах. За спиной вещмешок, на груди немецкий трофейный автомат. Именно такой она ему и запомнилась. Люся выбежала из цепочки, приблизилась к Петру и поцеловала его, никого не стесняясь.
Петро терпеливо ждал ее возвращения. По рации было передано, что документы в штаб фронта доставлены, и группа партизан, отдохнув немного, ушла обратно.
И вдруг из штаба фронта поступил запрос:
«Давыдову. Доложите, что известно о судьбе группы».
Давыдов рассердился. Странно! Это они должны сообщить ему, что им известно о разведчиках. Ясно было одно с партизанами приключилась беда. Старик, узнав об этом, бросился к комбригу. Давыдов усадил его на ящик из-под патронов, заметил: