Сонь, ты нас не разлюбила? крикнул один из токарят.
Надо проверить. У меня с вами любовь, как у Деда Мороза с Весной. Чуть солнышко пригреет, наша любовь тает.
А сейчас июль вздохнул другой мальчишка. Безнадежно. Эх, поспать бы минуточек шестьсот.
Вот я тебе сейчас посплю И Соня привстала.
А мальчишки и рады, повскакивали, хохочут.
Они перешучивались с Соней, будто Али здесь не было. Взглянув на свои часы, Соня поднялась. Ребят словно ветром вдуло в цех.
А почему они со мной не разговаривают? Боятся, что ли, меня? не без обиды спросила Аля подружку.
Стесняются. Ты симпатичная.
Это на тебя они не должны глаз поднимать, блондинка с карими очами.
Мы с ними вместе по Таганке гоняли, я им своя. И я постарше тебя, уже девятнадцать, вроде пионервожатой для мальцов этих. И застенчиво улыбнулась.
В проходе шириной с Малую Бронную контролер ОТК, она же табельщица, статная Катюша лениво отпихивала рыжего коротышку, начальника смены Иванова. Соню схватил, к изумлению Али, Мухин, и его лицо залучилось морщинами улыбался. Соня острыми локотками оттолкнула цыплячью грудь мастера и пошла к своему станку. Мухин надвинул кепочку на глаза:
Эх, в трубу меня
Аля и не заметила, как на нее налетел Дима. Она не сопротивлялась, только изумленно смотрела в его худое, разгоряченное лицо. И Дима разнял руки, отвел светлые глаза.
Работая, Аля не могла освободиться от неприятного чувства подавленности. Все в цехе принимали эту игру «в обжимки», как окрестила ее тетя Даша, а вот она, Аля, не может
Обидел? спросил, подходя к ней, Дима и протянул пирожок, да с таким обезоруживающе-виноватым видом, что невозможно отказать ему.
Спасибо.
Мир? просиял Дима. Учти, пекла твоя свекровь. Я это серьезно, и скрылся за станком.
Оттаскивая ящик набравшихся гильз к проходу, чтобы легче было его забрать грузчикам, Аля наконец-то поняла: Дима сделал ей предложение. Первое в ее жизни. Не считая шутливого сна Игоря под старый Новый год, в котором он видел свою будущую жену:
Смотрю, а она такая знакомая, вроде бы ты
Аля сочла это признание за подначку. Но то было год назад. А теперь вот Дима с пирожком от свекрови. Неужели ни один парень не умеет сказать: я тебя люблю, будь моей женой? Или это устаревшая формула? А уж парадный костюм и цветы для таких случаев вовсе анахронизм? Или она сама старомодная, хочет чего-то книжного? Да все это ей ни к чему! В семнадцать лет замуж? Обалдеть! И тут же ужаснулась: о чем думаю? Война же
А дома письмо от Игоря. Неужели? Наконец-то.
«Нет такой дружбы, которая не знала бы ссор Если я обидел тебя болтовней она мой щит»
О чем он? С фронта и такое
Посмотрела на дату в конце письма довоенное! Еще из училища. Из-за чего же они тогда поссорились? Кажется, из-за Алеши Карамазова.
Вере твоего Алеши нужно подкрепление чудом.
А что такое чудо? спросила она.
Человек. А не труп старца.
Старец был человеком, облегчал души.
Обманывал. Посюсюкает, а есть людям все равно нечего.
Не мог же монах революцию устроить!
Вот именно. Алеша жил эмоциями
Разум без эмоций И пошли-поехали в разные стороны.
Дурачки, смешные дурачки.
«Теперь твое право сказать: «пеняй на себя», или ты простишь меня?»
Чего прощать? Только бы прислал настоящее, теперешнее письмо. После двадцать третьего июня. Именно в то утро постучали. Аля вскочила с постели, накинула халатик. В дверь просунулась мятая со сна физиономия Барина, и он скороговоркой, с дрожью в голосе зачастил:
Звонил Игорь с Курского вокзала Его эшелон все училище на фронт. Велел тебе и деду Коле передать. И, задышав прерывисто, схватился за волосы и захлопнул дверь.
Аля подняла всех, даже Пашка вылез из постели жены. И успели.
На перроне одни военные. Все в одинаковом зеленом, или, как теперь говорили, цвета хаки. Который из них Игорь? Узнал дед Коля. Крикнул необычно, как никогда не называл Игоря:
Внучек!
Тот услыхал. Подбежал. Загорелый, глаза блестят, веселый. А дома Барин в волосы вцепился от страха.
Пришли? Ну, спасибо, други!
И уже команда:
Па-а ва-го-на-ам!
Дед Коля припал к широкой груди внука, такой маленький, полуседой, старый Оттолкнул, строго глянул сухими глазами, сказал отрывисто:
Возвращайся с честью.
Пашка, Горька, даже Славик хлопали Игоря по плечам и спине, аж гудело. Натка привстала на носки, приложилась к его подбородку сестрински. А Аля все пропускала остальных, чтобы последней ощутить тепло его руки. Поцеловать, как Натка, да еще на людях, не могла, не было у них еще такого. Вагоны уже двигались, а он все еще не выпускал ее руку На ходу прыгнул в свой товарняк, засовывая в карманы папиросы, спички, конфеты, что надарили провожающие. Кто-то сзади него крикнул:
Девушка, жди!
Игорь, держась одной рукой за поручень, скользил взглядом по дорогим лицам. Встретился глазами с Алей, и лицо его стало каким-то потерянным Из вагонов кричали, махали руками и пилотками, а они сиротливой кучкой стояли на перроне, тоскливо глядя вслед эшелону.
Только в метро Аля поняла: лицо Игоря в последний момент отразило то, что он увидел в ее глазах, во всей ее поникшей фигурке в белом маркизетовом, перешитом из маминого, платье. И она ощутила страшную пустоту, предчувствие неминуемых испытаний. Наверное, надо было бодрее улыбнуться хотя бы? Нет, все правильно, как на самом деле, так и лучше.
С того дня война вошла в ее жизнь хозяйкой. И она жила работой, сводками с фронта и ожиданием писем. Как все в их дворе, как миллионы других людей. Раньше была уверена: не ответит Игорю на письмо, сам явится, исправному курсанту не отказывали в увольнительных, а училище недалеко под Москвой. И помирятся, и опять поссорятся. Теперь не до ссор-примирений, война. Все провожающие молчали, даже говорливый Горька, а у Славика слезы на глазах, завидовал Игорю:
На настоящий фронт покатил. Слушай, Аль, махнем на завод?
Не сидеть же сложа руки.
Натка сошла первой, в свой медтехникум отправилась. А на Арбате, отстав от Пашки с Горькой, Аля и Славик пошли рядом с дедом. Он покряхтывал:
Гх-х мне бы вместо него. А вам чего надо, выкладывайте?
Дедунь, подластился Славик. Нам бы на твой завод.
Так бы и сказали, а то волокутся, как хромые. Поеду с вами днем, хоть у меня и пересменок. На заводе нехватка кадров.
И в полдень поехали втроем. До Крестьянской заставы и дальше на челночке. Оставил их дед Коля в отделе кадров, там в окошечко взяли паспорт Али и метрику Славика. Они ждали, ждали
Девушка, ученицей на полуавтомат, а ты, малый, так пойдешь, там подберут по силам.
Нам в один цех надо, заявил Славик.
В один и пойдете. Завтра к семи за пропусками, а сейчас гуляйте отсюда.
Вот так и определились. И было это после проводов Игоря и уж тем более после отправки им вот этого довоенного письма.
«Твоему письму был ужасно рад Вчера я постарел на год. Вырастил к этому дню усы, но проснулся с одним левым»
Ну и спал! Видать умаивался в училищных лагерях основательно.
«Я уже старик, девятнадцать лет Несмотря на столь почтенный возраст, мало видел и даже не женат»
В то время можно было болтать что угодно, даже на трех листах. И читать в три приема. А теперь бы хоть пару слов, написанных его рукой: жив, здоров.
Спать совсем не хотелось. Аля вышла из дому. Вот крылечко, в одну ступеньку, два столбика подпирают навес. Парадный ход. Второй номер, в отличие от первого, пользовался только им. Сколько раз они стояли здесь гурьбой перед тем, как двинуть потолкаться по Москве! Тысячу И она пошла мимо двух толстенных тополей в ворота, по Малой Бронной, пересекла Тверской, потом по бульвару к Арбату. Почему-то захотелось обогнуть двухэтажку с булочной, молочной и парикмахерской Глянула на «Прагу», где встретила войну в библиотеке на втором этаже, перешла к кинотеатру «Художественный». У метро висела афиша. Большой концерт в Театре имени Станиславского: Зеленая, Орлова, Русланова, Хенкин. Даже не верилось. Ведь все это из прошлого, как и письмо Игоря. Но вот и число пятое июля. Всего пара дней назад. А ведь они с Наткой были почти на таком же концерте, только в Колонном зале. Слушали разудалое пение Руслановой. Веселая, в русском наряде. Как ей аплодировали! А потом танцевали Анна Редель и Михаил Хрусталев в золотистых костюмах, легкие, красивые. Все это было. Но вот же и есть! А не закатиться ли им с Наткой в театр? Барин устроит, проявит свое могущество.