- Много наших прорвалось? - спросил я.
- Больше половины. Вместе с Беловым мы отошли в лес и там вот с сержантом отбились в темноте. Но что бы там ни было, а к своим прорвемся! - закончил десантник и подтвердил свою решимость крепким русским словом.
Опережая события, хочу сказать, что оставшаяся часть десантников под командованием подполковника Карнаухова (заместителя командира 8-й бригады), не без потерь, конечно, позднее тоже пробилась на Большую землю. Генерал-полковник Белов и некоторая часть командиров, имевших ранения, были вывезены из-за линии фронта на самолетах.
На следующее утро, когда дождь перестал, мы пошли вчетвером к линии фронта, имея весьма смутное о ней представление.
В лесах встречалось много групп, группок и просто одиночек-бойцов, пробиравшихся к своим, на восток. Далеко не всем удавалось достигнуть цели и пересечь заветную черту. Многие гибли под огнем засад, подрывались на минных полях, попадали в плен. В прифронтовой полосе за нами охотились немцы с овчарками и предатели. Попавшие в кольцо облавы, ожесточась, бились до последнего патрона. Расстреляв все патроны, прикладами отбивались от наседавших врагов и разъяренных псов. А потом жители окрестных деревень в который раз копали безымянные могилы.
Наша группа пошла в сторону Вязьмы. Дядя Ваня, так я называл своего нового товарища, был за старшего. Сам он был тамбовским, в корпусе Белова служил обозником.
Шли, ориентируясь на звуки артканонады, доносившейся с востока. Настроение, как ни странно, было приподнято-торжественное.
В самом начале пути, пересекая незасеянное поле, недалеко от леса, наткнулись на оставленный немцами штабель ящиков с зарядами для мин и снарядов. Разбили два ящика и разложили белые мешочки с порохом между ящиков и вокруг их. Сверху все это густо посыпали порохом. Он был глянцевито-коричневый, в виде квадратных плиточек. Захватили по десяточку мешочков с собой и, делая дорожку из пороха, пошли к лесу. На опушке дядя Ваня насыпал из пороха кучку побольше, высек кресалом искру и приложил к ней тлеющий парашютный шнур (он служил фитилем в самодельной зажигалке). Порох вспыхнул и огонь змейкой побежал по полю.
Спрятавшись за деревья, мы лежа ждали. Змейка все ближе и ближе подбиралась к штабелю, и ухнув, взмахнуло к небу ослепительное пламя, рассыпая веер искр. Красивое было зрелище. Переждав несколько секунд, торопясь, мы пошли в глубину леса. Могли нагрянуть немцы. На месте штабеля чернела земля и дымились разбросанные по полю ящики.
Хорошее начало вдохновило и придало нам смелости. Мы, не таясь, в открытую, пошли но большаку. Погода благоприятствовала, и все сулило благополучный исход задуманного нами. Шагали то лесом, то полем, то мимо сожженной дотла деревушки.
При всем благополучии этого нашего пути меня, однако, не покидало чувство опасности. Уж очень неосторожно мы шли. В любую минуту на большаке могли встретиться гитлеровцы. Но нас словно бес попутал. Мы беспечно отмеривали километры, не обращая ни на что внимания. Взобравшись на небольшую высоту, я похолодел, увидев буквально в десяти шагах от дороги большую круглую палатку с оконцами и конусной крышей.
От палатки во все стороны отходили толстые провода в резиновых трубках, подвешенные на кольях. Узел связи фашистского штаба. До сих пор не могу понять, где были глаза врагов, если они находились в палатке?
Мы миновали опасное место. Вступать в бой при нашем вооружении было бессмысленно. Дядя Ваня, мне кажется, так ничего и не заметил, увлеченный разговором с двумя нашими новыми попутчиками. Долго я оглядывался на странное сооружение, ожидая, что вот сейчас из него выскочат опомнившиеся гитлеровцы и начнется последний наш бой.
Во время короткого привала дядя Ваня заявил, напуская на себя важность:
- Скоро будет станция Волоста-Пятница, мы ее обогнем справа, а там до фронта рукой подать.
Приободренные, мы ускорили шаг. На лесных дорогах и тропинках попадались следы зимних боев: разрушенные окопы, оружие, трупы убитых.
Но что это?
На дороге, неестественно подогнув ноги, стояла лошадь, запряженная в сани. Хомут, дуга, оглобли и сбруя были на месте. Вожжи тянулись от уздечки к саням.
«Откуда здесь взялась лошадь, да еще не по-летнему запряженная?» - недоумевали мы.
Подошли ближе. Лошадь была мертва. Тлен сделал свое, но остов лошадки сохранился. Из-под шкуры выпирали ребра, и скелет вырисовывался, как через запотевшее стекло. Шкура и сбруя не давали рассыпаться трупу в прах. Глядя на эти останки, ясно представил я, как вконец измученная лошадь завязла в снегу и больше не поднялась. Метрах в двадцати от нее лежал труп. Возможно, ее бывший ездовой. Кто знает?
Не прошли и километра от этого страшного места, как снова наткнулись на еще более страшное. Среди деревьев чернели обвалившиеся траншеи, густо изрытые воронами бомб. На дне траншей лежало около десятка полузасыпанных трупов красноармейцев. Бой здесь был совсем недавним. Стенки траншей еще не успели заветреть, и запаха тлена я не ощущал. Густая тень от деревьев падала на траншеи. Рядом с убитыми валялось их оружие: винтовки, ящики из-под патронов.
Мы, обнажив головы, медленно шли мимо. Какие здесь были бои, знает только лес дремучий, да вот они, навеки умолкнувшие.
На краю одной траншеи лежал, запрокинув кудрявую голову, безусый лейтенант. Длинная офицерская шинель, перепоясанная ремнями портупеи, облегала его высокую фигуру. Он и мертвый был красив. Черные кудри подчеркивали мраморную бледность лица. Смерть не исказила его. Об этом, как могла, заботилась березка, что росла у самого края траншеи. Своей густой и зеленой кроной она укрывала лейтенанта от жгучих лучей солнца. Он будто спал. В вечном сне, под тихий шелест березки, ему виделись, может быть, милые сердцу образы и видения. Тайну эту никому не дано узнать.
Редко в один день может встретиться столько неожиданностей. Они следовали одна за другой. Вот навстречу выбежали две собачонки. Играя и тявкая, они подбежали шагов на пять. Уставились на нас остроносыми мордочками, а затем стремглав юркнули в сторону. В кустах мелькнул рыжий хвост матери. Это были лисята.
Солнце закатилось, когда среди деревьев мы увидели невысокую насыпь железной дороги. На ней стояло три
вагона. Едва поднялись на насыпь, услышали лающее «Хальт!» С насыпи нас словно ветром сдуло.
- Партизанен! - вопили фрицы, беспорядочно стреляя. Сорвав с плеча винтовку и передернув затвор, я не выпускал из вида длинную фигуру дяди Вани и зорко смотрел по сторонам, чтобы откуда-нибудь не выскочил фриц. Он был тут как тут. Перегнувшись и выставив вперед винтовку, с опущенными на уши отворотами пилотки, он стоял за кустами и старался разглядеть нас.
У меня за спиной висел холщовый вещмешок - мишень заметная. Вот, думаю, гад, влепит в спину. Скорее инстинктивно, чем сознательно, я вскинул винтовку и выстрелил, почти не целясь. Закричав истошным голосом, фриц повалился в кусты.
Лес ожил. Вспыхнули ракеты, освещая наши лица синевато-белым светом. Выстрелы, лай собак и крики фашистов громким эхом отдавались в лесу. Казалось, за нами гонятся со всех сторон, и погоня вот-вот захлестнется на нас мертвой петлей.
- Только бы не упасть, только бы не упасть, - твердил я про себя, с трудом поспевая за мчавшимся, словно на крыльях, дядей Ваней.
Постепенно все утихло. Фрицы, видимо, не напали на наш след, а то не миновать бы нам веревочных ошейников.
Утром с возвышенности, на которую взошли, увидели колонны немецких машин и войск, двигавшихся по дорогам в разных направлениях. Поняли, что через такое скопище не пройти. Отошли назад километров на пятнадцать, чтобы попытаться пройти в другом направлении. В глухом лесу соорудили шалаш и целые сутки отлеживались.
Ночь еще в глубокой дреме лежала под густыми елями и выворотнями корневищ. Проснулись все с той же думой и целью: перейти фронт, встать в один строй со всеми, повернуться лицом на запад. По лесам и перелескам, по долочкам и низинам, цепочкой один за другим двинулись мы опять на восток, навстречу разгорающейся заре
* * *
На этот раз шли со всей осторожностью, выбирая самые труднопроходимые места, обходя деревни. На вто-рой день пути, около полудня, случайно набрели на глухую лесную сторожку (километрах в десяти от передовой). Колодец с журавлем и деревянной бадьей, охваченной железными обручами, говорили нам, что избушка обитаема.