Кушай! заставлял Фатыхов.
Мне не хочется.
Съешь хоть немножко, упрашивал врач.
Не могу.
Зуфия, так нельзя! сказал Фатыхов гораздо строже и нетерпеливее, и Зуфия придвинула тарелку.
Было как-то неловко, и Лиили сказала:
Какое хорошее вино.
Десять лет выдержки, похвалился Фатыхов.
Десять лет? недоверчиво спросила Лиили.
Да, Фатыхов протянул руку и хотел снова наполнить рюмку Лиили, но она неожиданно убрала ее и отрицательно покачала головой:
Нет!
Прошлым летом он советовал дать вина Трине.
«Это подкрепит измученного ребенка, сказал он. Постарайтесь достать».
Сколько раз после смерти дочери в бессонные ночи Лиили укоряла себя: «А может быть, вино спасло бы ее?!»
И светлая радость, которую Лиили чувствовала сегодня утром рядом с Зуфией в санях, погасла. Привычная тоска охватила ее. Наверное, у Фатыхова в тот раз не было никакого вина! Ведь он же не сказал, что эта бутылка стояла у него в погребе. И наверняка он был уверен, что вино нетрудно было достать. Но какое значение все это имеет теперь
Врач похлопал в ладоши, бесшумно пришла девушка и убрала все со стола.
После крепкого чая и компота Фатыхов пошел в больницу. Он поцеловал Зуфию в лоб и просил Лиили побыть с его женой.
Ведь ей, бедняжке, так скучно.
Лиили хотелось уйти. Но снова в глазах Зуфии появилась немая мольба. Она казалась такой хрупкой в большой комнате, за большим столом. Она сняла с головы пестрый шелковый платок и опустилась на стул.
Муж не разрешает показываться посторонним с непокрытой головой, сказала Зуфия. У нее были красивые блестящие волосы, которые никогда не портила завивка.
Чем вы занимаетесь дома? спросила Лиили.
Ничем. Просто
Но вы же врач?
Узкая прозрачная рука Зуфии безвольно соскользнула со стола.
Он не хочет, чтоб я работала.
Почему?
Он отобрал бы у меня все солнце, луну и людей, он не любит, когда я ласкова с детьми. Вечером, когда вы уйдете, он будет ревновать даже к вам.
Почему?
Зуфия пожала плечами.
Он любит меня.
Я бы пошла работать, сказала Лиили решительно.
Тогда он меня бросит. У нас же дети.
Боже мой сказала Лиили, на секунду спрятав лицо в ладонях. Вы давно замужем?
Почти десять лет. Мы приехали сюда из Казани. Он хотел уехать в самый далекий край, его раздражали мой разведенный муж и мои товарищи по мединституту. Здесь у меня никого нет
Зуфия увела Лиили в спальню.
Я хотела с вами посоветоваться, сказала она и стала шарить в сундуке с одеждой. Лиили удивилась, что на окнах висят дешевые марлевые занавески, на кровати покрывало из марли и горка подушек покрыта марлевой накидкой.
Зуфия разложила перед Лиили отрезы. Некоторые уже сопрели от долгого хранения. Она показывала каждый по очереди и спрашивала, что можно из них сделать.
Детям многое нужно, но некому сшить, сказала Зуфия.
Вы для того меня и позвали? спросила Лиили.
О нет, сказала Зуфия быстро. Ей было очень неловко. Не обижайтесь.
Она торопливо собрала все и хотела бросить обратно в сундук. Лиили стало жаль ее.
Покажите-ка! Она схватила черный шелковый материал. Вы думали сделать из этого платье?
Зуфия кивнула.
Вечернее платье?
Мой муж хотел, впереди оно должно до пояса застегиваться на пуговицы. Рукава длинные и широкие. Он хочет
А вы?
Я не знаю, с сомнением отвечала Зуфия. Мне все равно.
Лиили бросилось в глаза что-то знакомое полосатое. Она поднялась и подошла к сундуку.
Откуда у вас эта кофточка? спросила она.
Вам нравится?
Откуда она у вас? повторила Лиили.
Анька продала. Дороговато, правда, полторы тысячи, но она очень мягкая и теплая. Чистая шерсть.
Лиили кивнула.
Анька привезла это откуда-то из-за границы, добавила Зуфия.
Лиили хотелось домой, она устала. Обилие впечатлений угнетало ее, а в светло-зеленом небе уже угадывалась луна. Зуфия сокрушалась, что не может сейчас отвезти Лиили домой.
Подождите, скоро придет муж, я попрошу лошадь. Зуфия на секунду задумалась и пояснила: Я бы не хотела сейчас посылать за ним, это мешает ему работать.
Лиили предостерегающе подняла руку.
А мне он запретил приходить в больницу.
И вы никогда туда не ходите?
Нет. Сейчас там на лечении много раненых солдат. Он не разрешает.
Лиили показалось, что Зуфия хотела пожаловаться, но не осмеливалась. В наплывающих сумерках задрапированная марлей спальня напоминала больничную палату, и очень худая Зуфия выглядела увядшей и призрачно красивой.
Докторша вызывала в Лиили одновременно сочувствие и презрение: «Почему она такая покорная, беспомощная в своей золотой клетке! Она не живет, она жалеет сама себя и хочет, чтоб другие ее жалели. Нет ничего унизительнее этого».
У ворот больницы Лиили снова вспомнила дряхлого старика в рваной одежде. Его не было видно. Лиили толкнула ногой тяжелые ворота. Позади край неба прорезали желтые и красные полосы, впереди светилась бледная молодая луна.
У столовой Лиили встретила Лутсара, лейтенант выходил оттуда довольный собой. Он приветствовал ее по-военному, сладкое выражение сменилось серьезным и даже надменным. Лиили протянула ему руку и глянула радостно в беспокойные, увиливающие глаза Лутсара.
Извините, проуа, объявил Свен, я очень тороплюсь.
Лиили хотела что-то сказать, но заметила, что Анька из окна следит за ними.
Попозже, вечером, я зайду к вам, пообещал Лутсар и поднес руку к козырьку. Лиили не ответила и торопливо пошла в Такмак. Что-то в ней умерло, почти не причинив боли.
Был уже вечер. Лиили вспомнила, что Зуфия хотела сшить себе шелковое вечернее платье.
«Зачем ей вечернее платье?» устало думала Лиили.
6
По субботам молодежь собиралась в большой комнате сельсовета на танцы. Молодому солдату с протезом вместо ноги приходилось долго играть, прежде чем молодежь расшевеливалась. Вдоль стен на скамейках девушки щелкали семечки и ждали парней, которые топтались в дверях, набираясь смелости. Наконец ребята скидывали ватники и шапки, и начинались танцы.
Поднимая пыль, плясали мальчишки с детскими лицами, обнимали полных девушек. После Карима самым старшим парнем был сын вдовы Фатимы Ахмет, который приехал из Казани несколько дней назад. Ему шел только восемнадцатый год. Он стоял в дверях, курил и не обращал внимания на манящие взгляды девушек и их вызывающий смех. Зато Колхозный Карим плясал как дьявол. Из-под распахнутой рубашки видна была потная грудь, голова гордо вскинута вверх. Он был грубый, ловкий и самоуверенный, и девушки рядом с ним млели. Карим отстукивал такт, громко пел:
Гитлер взять хотел Москву,
Лез, клыки оскалив.
Под Москвой свои полки
Он в земле оставил.
А это кто? Вон та, вислоухая? спросил Ахмет у ребят.
Юлия. Учительница.
Юлия, в своей большой ушанке, стояла спиной к теплой печке, хлопала в ладоши, и ее голос перекрывал другие:
У фашистов отобьем
К войнам аппетиты,
У гадюки выдерем
Зубы ядовитые.
Ахмет смотрел на Юлию и удивлялся:
Разве бывают такие учительницы? Такая маленькая?
Обычно вечер кончался тогда, когда выгорал весь керосин. Молодежь расходилась. Ахмет будто невзначай оказался рядом с Юлией.
Иногда на эти вечеринки приходил посидеть с молодежью милиционер Ганеев. Он задирал полы шинели, выставляя напоказ сапоги гармошкой. Время от времени он смотрел на часы на своем узком запястье и слушал, как они тикают.
Смотрите не сожгите дом! отечески наставлял Ганеев, приглаживая ладонью челку, и вскоре уходил.
Ну как? спрашивала Фатима утром.
Да так, Ахмет надевал шапку и хватал с гвоздя ватник.
Фатима трепетно глядела на него. Прошлым вечером она сказала Тильде:
Ахмет большой и красивый, как его отец.
Но Тильде понимала, что нет в мире такой матери, которой бы ее ребенок не казался самым лучшим и красивым. Ахмет был среднего роста, с круглым широким лицом.
Ты куда идешь? спросила Фатима и выхватила ведро из рук у сына. Я сама!