Эй, ты там!
Шевелись, шевелись! Хлеб! Это хлеб!
Глаза Кристины болели от летящего мусора, от шума машины кружилась голова, а руки деревенели от постоянной спешки. И несмотря на это, ее все время подгоняли. Девушка кусала губы. Разве она не спешила? Разве она не старалась изо всех сил? Разве не она храбро сопротивлялась тошноте и недомоганию?
В ее ушах гудели знакомые голоса. Рууди Популус поднимал снопы в молотилку. Он казался пиратом красный нос, большие волосатые уши и цветастый платок. И вдруг Кристина увидела, что все отдаляется, растворяется в тумане и она упала навзничь.
После обморока Кристина долго еще лежала на соломе, прежде чем смогла без посторонней помощи пойти домой.
Придя с работы, Тильде едва стояла на ногах от усталости и от переживаний за судьбу дочери. А Еэва была особенно нежна с Кристиной. Девушка лежала очень тихо, подавленная. Их нежность вызывала в ней жалость к самой себе, и слезы текли на подушку. Что, если она вдруг умрет, тут, далеко, на чужой стороне?.. Придет зима со снегом, потом весна, на всем земном шаре все будет цвести, жить. А Кристины уже не будет
Только Популус и Йемель, вернувшись домой, даже не справились о ее здоровье. Не поевши и не вымывшись, они сразу же завалились спать. Тильде сидела в темноте и держала руку Кристины. У нее не было сил, чтобы раздеться и лечь.
Кристина закрыла глаза, но все равно казалось, что над головой кружится потолок и рушатся стены. Вздохнув, Тильде сказала:
Завтра придется позвать врача. Бригадир требует бюллетень.
7
Сквозь сон Кристина чувствовала, что мать рядом, но продолжала лежать с закрытыми глазами.
Тильде уже два раза прибегала с работы. Подоткнув одеяло, она садилась на край нар.
Тебе лучше, Кристина?
Я не знаю.
Яркий дневной свет больно ударил в глаза. Опять это солнце, жара, пыль! Кристина взяла из рук матери градусник. Руки, ноги и голова, казалось, налиты свинцом.
Но температура была нормальная.
Что же теперь делать? беспокоилась Тильде.
Пойду к врачу, обиженно пообещала Кристина.
Пусть он осмотрит тебя внимательно. Расскажи хорошенько, где болит, и скажи, что у тебя нет сил.
Тревога Тильде, ее жалкий вид, ее усталое, запыленное лицо расстроили Кристину.
Еда на столе. Поешь, прежде чем пойдешь, Тильде вздохнула.
Мать ушла, и Кристина закрыла дверь на крючок. Снова легла, натянула одеяло на голову, свернулась калачиком и пыталась уснуть. Но не смогла, во все окна в комнату светило солнце. Зачем так много маленьких окон? Лучше одно большое.
По утрам Кристине хотелось спать. Спать как можно дольше. А теперь сон не приходил. И в голове еще был свинец, где-то в затылке.
На прошлой неделе Кристина сказала бригадиру:
У меня образование. Гимназия.
Очень хорошо, скажи об этом председателю колхоза, может, возьмет тебя счетоводом. Мне от тебя ведь никакого толка и старик махнул рукой. На счетах щелкать ты, может, все-таки сумеешь?
Кристина не стала объяснять бригадиру, что на счетах она щелкать не умеет. Складывать она еще кое-как может, но вычитать, умножать и делить нет. Она сделала печальное открытие: она вообще ничего не умеет. «Образованный человек» немного танцует, плохо знает языки, немножко поет, рисует, иногда пишет стихи. Кристина взяла с подоконника будильник и завела его. Идти на прием к врачу было еще рано.
В тазике ждала вода для умывания, на столе, под салфеткой, завтрак. Популус уже не раз замечал Тильде:
Что за барышню твоя девчонка разыгрывает!
Что в этом дурного, разве мать не имеет права заботиться о своей дочери?!
С большим аппетитом Кристина съела яичницу и подумала о своей матери, как это она все переносит и никогда ни на что не жалуется. Почему это? Потому что она простая, необразованная женщина и с раннего детства привыкла к трудностям. Или она просто нетребовательна, ничего лучшего от жизни она и не желала?
Если никто в доме не хотел идти за водой, Тильде брала на плечи коромысло и легким, быстрым шагом торопилась к реке. Кристина так не могла.
Почему ты идешь? Разве ты не видишь, что все тебя эксплуатируют? сердилась Кристина.
Мать улыбалась:
Кто-то же должен идти?
Или говорила:
Разве это так трудно? Пока других допросишься и дождешься
Но Еэве однажды призналась:
Большое счастье, когда работа меня боится. Сердце поет. Словно я все могу, словно мне все доступно!
Еэва тоже ее не понимала:
Что ты на фабрике с утра до вечера трудилась это ясно. Но убивать себя работой здесь Какой смысл?
Какой смысл? спросила и Кристина.
Не так уж это трудно, оправдывалась Тильде. Разговаривать с ней об этом было бесполезно.
Кристина пробралась в каморку, где стояли чемоданы, открыла свой и торопливо, с жадным интересом стала вытаскивать платья. Она выбрала самое любимое и села перед зеркалом. Платье жало под мышками и бесстыдно подчеркивало по-девичьи острые груди. С чего это она так поправилась? От воды и картошки?
Кристина внимательно разглядывала себя. Красива ли она? Разве это красиво? Такие длинные руки и шея. Круглое лицо и челка, и глаза так далеко расставлены. Низкий лоб, большой рот и большие уши. Едва заметные светлые брови и нос, слишком маленький для такого широкого лица. Разве это красиво?
А ведь Кристину считали красивой. На школьных вечерах мальчишки посылали ей с «амурной почтой» письма и провожали толпой до дому.
С трудом всунула она привыкшие теперь к лаптям ноги в лаковые туфли, примерила шляпу и посмотрела на себя с грустной иронией: красивым вещам место в чемодане!..
Если она пойдет через весь Такмак в шляпе, все, конечно, подумают, что она сумасшедшая. Перед войной по улицам Таллина ходила пританцовывая какая-то полоумная оборванная балерина. В старом кринолине, над головой зонтик с кружевами, ведерко из-под килек на руке
Точно так же выглядела бы Кристина в глазах жителей Такмака. Когда же она снова сможет надеть свое красивое платье и туфли на каблуках?
В этот момент в дверь постучали, и Кристина пришла в замешательство. В панике она начала стаскивать платье, крючки зацепились за волосы, и Кристина чуть не расплакалась. Туфли сунула в ящик для белья, завернулась в простыню и побежала в сени. Ее руки дрожали, открывая щеколду. Но на крылечке стоял всего лишь соседский мальчик, который положил полную корзинку моркови на порог и выбежал за ворота, только черные пятки засверкали.
Кристина протянула морковку сквозь сжатую ладонь, чтобы счистить с нее комочки земли, потом откусила и с хрустом жевала, сидя на нарах. Что, если бы кто-нибудь застал ее вот так, перед зеркалом! Они бы вообще не поверили, что она больная.
Пора к врачу. Кристина ополоснула лицо, оделась, причесалась, закрыла дверь и, выйдя из ворот, задвинула плетеную калитку.
До самой реки доносился стук молотилки. «А где сейчас работает мать? подумала девушка. Грузит зерно на телеги или подает снопы в молотилку?» По дороге она не встретила ни одного человека. Только на другой стороне реки, в Новом Такмаке, ей повстречалась совершенно незнакомая женщина и прошла часть пути вместе с Кристиной, разговаривая с ней как со старой знакомой. Женщина шла босиком по мягкой траве и чему-то улыбалась.
Ну и задала я им, дьяволам! злорадствовала она.
Кому? спросила Кристина.
Курам! У нас в яслях. Они проклевывали яйца. Все яйца. Засовывали клюв внутрь и высасывали! Невозможно все время их сторожить. Или прикажете прикрывать яйца ладонями, когда куры снесутся! Корми и корми этих бездельниц, а пойдешь для детей собирать яйца, нет яиц! И тогда мне посоветовали: свари яйца всмятку. Я и положила горячие яйца в гнезда. Теперь с этим покончено. Обожгли языки!
Тут женщина заметила праздничную блузку Кристины, которая так шла к ее золотистым локонам и синим глазам.
Куда это вы так нарядились? спросила она.
К врачу.
Болеете?
Да Не знаю
Женщина свернула в переулок, все такая же счастливая и довольная собой. Кристина поглядела ей вслед и пожала плечами: подумаешь, есть чему радоваться!
Новый Такмак растянулся километра на два. На окраине деревни росли высокие березы. На верхушках берез вечно каркали вороны. Прямо за пустырем виднелись больничные постройки: два длинных одноэтажных каменных дома и чуть поодаль третий, поменьше, где жил врач Фатыхов со своей семьей. Это был пузатенький мужчина средних лет, в очках. Его жену Зуфию Кристина видела несколько раз. Зуфия была темноглазая и белолицая, как кукла. Высокая и тоненькая. Говорили, что Зуфия тоже врач, но только теперь ревнивый Фатыхов не разрешает ей работать. Эти разговоры обычно никто не принимал всерьез.