Сейчас вы все сами узнаете. В глазах Абрама застыл восторг. Дайте закурить.
Он взял протянутую Шаповаловым папиросу, руки его дрожали.
Один за другим улетали мои товарищи, возвращались в «круг» возбужденные, просветленные, познавшие то, что еще предстояло познать мне. А я все еще томился в ожидании. Так же как и везде, я страдал из-за алфавита: создатели нашей азбуки Кирилл и Мефодий поставили мою букву почти на самый конец. И всегда моя очередь подходила чуть ли не самой последней. Но вот Виктор Шаповалов, обошедший меня по третьей букве своей фамилии, передал мне шлемофон. В два прыжка я оказался на плоскости и плюхнулся в кабину. Едва соединил «ухо» со шлангом, как услышал голос Ростовщикова:
Положи ноги на педали, возьмись за ручку. Только напоминаю: не пробуй управлять, машину веду я. Старайся понять, что я делаю. Сопоставляй с требованиями КУЛПа. Сейчас взлетаем!
Ростовщиков прибавил обороты, мотор заревел, машина рывками пошла вперед, пока не замерла на взлетной полосе. Я увидел, что рядом со стартером стоит командир отряда Иванов, машет белым флажком: дескать, не задерживайте, взлетайте скорее! Инструктор дал полный газ, мотор взревел, машина, подпрыгивая на бугорках, набирала скорость, поднялась на оба колеса. Но вот тряска прекратилась; оглянувшись назад, я понял, что мы оторвались от земли. За хвостом в песчаной дымке таял склад ГСМ, автоприцеп с питьевой водой стал совсем игрушечным, «круг» с ожидавшими полета курсантами напоминал муравейник. Проплыли под крылом кавалерийские казармы, дорога на аэродром казалась уже не шире парашютной стропы.
Не верти головой, сосредоточься, донесся до меня голос Ростовщикова, он видел меня в зеркальце из своей кабины. Посмотришь на землю, когда наберем высоту. Следи за альтиметром, скоро будем делать первый разворот.
Стрелка прибора закачалась на отметке сто метров. Почему же сержант не делает разворота?
Ну вот теперь взгляни на землю, позволил инструктор. Сориентировался? Аэродром видишь?
Я опять оглянулся. Но что такое? Я не увидел ни «круга» с курсантами, ни взлетной полосы. Аэродром исчез. На том самом месте, откуда мы только что поднялись, разливалось зеленое море городской окраины, в котором островками желтели плоские крыши домов.
Не там ищешь, усмехнулся сержант. Посмотри налево.
Слева почему-то оказался аэродром. Я тут же отыскал стартовое «Т», к которому, словно мухи, ползли самолетики. Значит, мы уже сделали разворот, догадался я. Почему же я не ощутил никаких движений ручки и педалей? Может быть, оттого, что я совсем неспособный парень? Теперь я летел как в тумане. Будто оцепенел. За ушами медленно разливался холод, во рту стало сухо. Сердце, которое еще минуту назад колотилось так сильно, что готово было выскочить из груди, стучало теперь где- то далеко, совсем тихо и так медленно, что вот-вот остановится совсем.
Я поднимался в небо орлом, мечтал, чтобы в кабине самолета меня хоть одним глазком увидела Зоя, мои друзья Колька Алферов, Рубен Каспаров, мальчишки из нашего двора, мама А теперь я чувствовал себя маленьким, общипанным воробушком, всем своим существом зависящим от воли инструктора Ростовщикова, казавшегося мне сейчас волшебником, сверхчеловеком, эдаким апостолом Петром, открывающим небесные ворота лишь для достойнейших
Ощутив секундное головокружение, я закрыл глаза и вдруг отчетливо представил себе край свинцового военного неба, падающий клубок бьющихся истребителей, огненные пулеметные трассы, белые шапки разорвавшихся зенитных снарядов А что я? Пойму ли когда-нибудь, как надо вести самолет? Получится ли из меня летчик? Смогу ли я победить врага?..
Далекое видение исчезло. Высокий голубой купол прозрачного небосвода по-прежнему накрывал аэродром. Внизу, как на учебном макете рельефа местности, лежала ухоженная земля, белели хлопковые поля, разрезанные на квадратики черной паутинкой арыков; солнечные лучи купались в золотистом зеркале большого водохранилища, лежавшего у гор; за зеленым разливом садов крохотный паровозик тащил вагончики величиною со спичечный коробок. Но вот земля исчезла, на меня стал наплывать кусок неба; теперь я понял, что летчик заложил крен, выполняя второй разворот. Третий разворот я тоже уловил. После четвертого увидел бегущий на нас аэродром.
Заходим на посадку, услышал я в «ухе». Правда, промазали мы с тобой малость, придется подскользнуть.
Из КУЛПа я знал, что такое скольжение. Ручку подать влево, правую педаль вперед и убрать газ, тогда самолет начинает быстро терять высоту. Так оно и было на самом деле. «Тринадцатая-белая» шла к земле юзом. Из кабины потянуло. Сильный поток уносил с собою мельчайшие соринки, набившиеся на дне. Стало тяжело дышать, воздух проносился мимо, не попадая в легкие. В висках застучала пульсирующая кровь.
Летчик вдруг дал газ, машина выровнялась и тут же взмыла вверх.
Хуже нет летать в безветренную погоду, вздохнул Ростовщиков. Полный штиль. Уходим на второй круг.
Над самой землей висело сплошное серое облако пыли, поднятое колесами десятков машин. Я заметил, что два белых полотнища посадочного знака «Т» сложены запрещающим крестом. Мы пошли на второй круг, потом на третий; пыль, казалось совсем потеряв вес, застыла в неподвижности. Когда мы наконец сели, полеты близились к концу.
Тебе повезло, улыбнулся инструктор. Все сделали по одной коробочке, а мы с тобой три. Я был, наверное, очень бледен, потому что он тут же спросилНу, как самочувствие? Не укачало?
Самочувствие нормальное, ответил я, хотя мое состояние было ох как далеко от нормы. Я был переполнен впечатлениями, мне казалось, что видел сон наяву, просто не верилось, что я только сейчас был в небе. Нет, мною владела отнюдь не безраздельная радость. Наоборот, в душе росла тревога. Раньше работа пилота представлялась мне доступной уму: повернул ручку вправосамолет пошел вправо, потянул ручку на себясамолет стал набирать высоту, отдал ручку до пределавошел в пике Теперь же я подумал, что рука летчика подобна руке скрипача, скользящей по грифу инструмента и находящей непостижимо как единственную точку на струне, рождающую нужный звук.
Я шел рядом с сержантом понурив голову. Он угадал мои мысли, потрепал по плечу.
А ты не тушуйся, не боги горшки обжигают, и не боги летают на У-2. Есть вещи и посложнее. Все достигается упорством, тренировкой. Не умеющий плавать вроде бы машет руками, как пловец, но его неудержимо тянет ко дну. А потом вдруг начинает получаться, машет, как и прежде, а глядишь, поплыл, вода держать стала.
А бывает, что курсант так и не сможет вылететь самостоятельно? спросил я упавшим голосом, как бы зачисляя себя наперед в этот самый низший разряд безнадежных и бестолковых.
Бывает, огорчил меня Ростовщиков. У одних начисто отсутствует координация движений, другие во время посадки не чувствуют расстояния до земли, третьи просто не могут никак сосредоточиться, собраться. Но такиеисключение.
Эти слова слышали уже все наши ребята, выбежавшие навстречу нам.
Так что не сомневайтесь, друзья, все летать будете. Научиться водить самолетдело, в общем, нехитрое. Вот и гонять мяч по полю могут все. Но таких мастеров, как центральный хавбек Андрей Старостин из московское го «Спартака», единицы. Сколько пилотяг утюжат небо, и не сочтешь, а Валерий Чкалов был неповторим. Хорошим летчиком действительно стать трудно. Но ведь все зависит только от нас.
Окончательно внес успокоение в мою душу Виктор Шаповалов. Он шепнул мне в ухо:
В футбол-то мы играть умеем, а вот летать Ничего сегодня не понял, как он управлял самолетом: взлетал, делал развороты, садился
Ну, слава аллаху, не только я один такой.
За инструкторами пришел ЗИС-5, Ростовщиков заторопился, нам же предстояло идти в казарму пешком.
Сегодня же заведите летные книжки, сказал нам на прощание сержант. Зайдите в палатку военторга, купите блокноты и на первой страничке сделайте такую запись: «22 августа 1941 года. Полет по коробочке, время: пять минут»
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ, ЗАПИСЬ ЧЕТВЕРТАЯ
«Закончил полный курс обучения в
Ферганской летной школе пилотов. Декабрь 1941 года».