Упала настороженная тишина. Гитлеровцы отступали.
Звякнул телефон. Косицкий выслушал и тут же передал трубку машинисту.
Благодарю за службу! сказал Дубов.
Служу Советскому Союзу! ответил Курбанов, едва расслышав слова благодарности.
Дубов повременил, собираясь, с мыслями. Курбанов недоуменно держал трубку возле уха: что еще понадобилось командиру?
Сдайте немедленно паровоз Косицкому, и оба немедленно уходите, глухо проговорил Дубов.
Как? Куда? у Курбанова задергалась щека.
На конспиративную квартиру Печкура. Пароль: «Семафор зеленый». Зайдите, получите от меня пакет. Ждите там дальнейших распоряжений. Ясно? Не ясно, товарищ майор
Что именно, товарищ механик?
Почему вы меня снимаете с паровоза?
Потому что путь впереди взорван и ехать больше некуда. Дубов на секунду остановился, а потом резко сказал:Приказы вышестоящих начальников не обсуждаются, а подлежат немедленному и безоговорочному выполнению.
У Курбанова задергалась бровь.
Есть, товарищ майор!
Еще будут ко мне вопросы, просьбы?
Только одна, товарищ майор.
Говорите.
Разрешите попрощаться с женой. Курбанов стиснул трубку и, услышав тревожный голос Тани, проговорил как можно спокойнее:
До свиданья, моя ласточка, когда-нибудь в другой раз напоишь меня чаем
Курбанов с Алехиным скрылись в лесу. И почти тотчас за их спиной загрохотало: гитлеровцы возобновили атаку
Алехин тряхнул за плечо Курбанова.
Что с тобой?
Ничего Порядок, Боря.
Курбанов горько усмехнулся: «Ничего себе, порядок!..» Перед ним все еще стоял озаренный вспышками боя лес, он видел неподвижные тела павших товарищей, отчаянное лицо Косицкого, еще звучали в ушах голоса Дубова, Тани, и было так тоскливо на душе, точно он на самом деле предал их
Курбанов жестко провел ладонью по бескровному от усталости и муки лицу.
Можете успокоиться, Иван Иванович, утром мы оставим ваш дом. Так что не беспокойтесь за свою шкуру А мы свою задешево фашистам не продадим.
Печкур сжал кулаки.
Да как ты смеешь?!..
А вы?
У меня есть основания Почему я должен верить вам на слово?..
«Как такна слово? удивился вдруг Алехин. А пароль?.. А пакет?»Пулат, а пакет-то? Забыл?
Курбанов даже за голову схватился: в самом деле, ведь при нем же пакет! Непонятная, обидная настороженность близкого, родного человека так вышибла его из колеи, что он даже забыл про бумажный квадратик, хранящийся у сердца. Курбанов быстро расстегнул китель, достал из внутреннего кармана письмо Дубова и молча протянул Печкуру. Тот недоуменно глянул на Пулата, на пакет, но взял, развернул на столе под самой лампой, и письмо задрожало в его тяжелых руках, а строчки, торопливо набросанные знакомым почерком, запрыгали в глазах. Овладев собой, Печкур дважды перечел написанное, пристукнул по листку ладонью. «Так, старый Неужто совсем запугали тебя проклятые фашисты, что своим верить перестал?» Дело было даже не в лишнем доказательстве верности прибывших от Дубова. В нем самом что-то перевернулось и будто встало на место.
«Если им не поверю, то кому же? С кем плечом к плечу против врага встану? Нет, это мне урок: доверять нужно не только паролям и бумаге, а прежде всего людям, которых хорошо знаешь»
Дубов коротко описывал неожиданный налет на эшелон, отметил храбрость паровозной бригады, взорвавшей вражеский танк. «Если удастся выйти из бояпопробуем пробиться к своим. Не выйдетуйдем в лес». Заканчивая письмо, Дубов наказывал действовать по обстановке, обещал прислать связного. И в конце стояло; «Мыбольшевики и обязаны действовать по-большевистски»
Печкурснял стекло с лампы, сжег письмо, сдул со стола пепел. Алехин протянул недокуренную самокрутку Курбанову.
Не табачок, а спирт Курбанов сделал несколько затяжек.
До кишок достает. Голова закружилась. Где взял?
Говорюспирт. Довоенный запас.
Оба вздохнули. Они не замечали хозяина, словно его и не было в комнате. Алехин, согнув могучую спину и опершись локтем о колено, уставился на свою широкую ладонь, покрытую бугорками мозолей. Курбанов курил и, сощурившись, смотрел на мерцающие за окном и в щелках затемнения звезды.
Печкур подошел тяжелой походкой, наклонился и обнял Курбанова, потом Алехина, и усы у него дрогнули, а глаза повлажнели от слез.
Ладно, хлопцы, виноват Ложитесь-ка спать, я покараулю
Был тот кристально тихий ночной час, когда бледнеют звезды в позеленевшем небе, светлеет воздух над безмолвными садами и полями, острой зябкостью тумана тянет с озера, и серая, точно бязью покрытая вода не отражает высоких звезд и плакучих ив. Тихо вокруг, будто и нет войны, не топчут родную землю захватчики
Печкур поежился от рассветного холодка. Тревожила мысль о том, что зря обидел посланцев Дубова, что одно дело конспирация, а другоеперестраховка. Уже много лет работав мастером, он на зубок знал свое дело, до мельчайших деталей и как опытный врач, мог сразу определить состояние паровоза, любого узла, агрегата. А человек, видно, посложнее машины. И подпольщик, как саперошибается один раз. Опасно потерять бдительность, но не менее опасно подозревать всех в предательстве, отталкивая хороших людей от борьбы. «Мыбольшевики и обязаны действовать по-большевистски», вспоминались слова Дубова. Может быть, последние его словаПечкур сорвал листик над головой, откусил кончик и почувствовал во рту горечь. «Танюша, дочка»прошептал он беззвучно, одними губами.
ВАЖНОЕ СООБЩЕНИЕ
Кто-то положил ему руку на плечо.
Печкур вздрогнул и напрягся, но тут же обмяк. Перед ним стоял молодой парень в кургузом полицейском мундире, с немецким карабином за плечом, из-под козырька фуражки парень щурил ярко-синие глаза. Это был тот самый «полицай», что явился к нему «конвоировать» в депо.
Печкур скользнул настороженным взглядом вокруг, но «хвоста», кажется, не было, и взяв парня под руку, повел к дому.
Полищук расстегнул пуговицу на воротнике, перевел дух: он очень спешил попасть сюда до света, кроме дела, многое сказать Ивану Ивановичу, поделиться, как бывало, сокровенными мыслями с человеком, который заменил ему отца. Но он интуитивно чувствовал, что старик чем-то расстроен и душевного разговора не получится. Полищук тепло поглядел на него. Иван Иванович ему дорог. Он первым заприметил рыжеватого бойкого паренька, который с подсобными рабочими катал паровозные скаты из цеха подъемки в токарный цех к бандажным станкам. Печкур взял Полищука в бригаду подручным слесаря. Когда паренек научился заливать баббитом подшипники, собирать кулисный механизм, менять золотниковые кольца и поршневые сальники, Печкур с комиссией присвоил Полищуку пятый разряд слесаря-ремонтника. И с тех пор пошел Полищук, можно сказать, в гору Отца у Павла Полищука не было, мать жила далеко, в колхозе, и он, ночуя в общежитии, проводил в доме Печкура почти все свободное время, а в обеденный перерыв заглядывал к нему в контору. Многому научился он у Ивана Ивановича.
Шло время. Полищука назначили помощником мастера, приняли в партию. Печкур не пожалел, что дал ему свою рекомендацию. Когда началась война, Полищук, узнав, что Печкур остается в подполье, тоже наотрез отказался эвакуироваться. Он заявил в обкоме партии: там, где сражается отец, место сына Обком удовлетворил просьбу молодого коммуниста
Хотя уже светало, лампа в комнате продолжала гореть, напоминая об уюте и счастье, раньше царившем в этом доме.
Но едва Печкур и его утренний гость отворили дверь, как Курбанов, завидев ненавистный мундир и повязку полицая, вскочил, схватил лампу со стола и угрожающе занес ее над головой. За свое двухнедельное скитание по пути сюда они с Алехиным уже наслышались об этих предателях, выродках
Спокойно, Пулат, усмехнулся Печкур. Свой. Или не узнаешь?
Павел растерянно пробормотал Пулат, разглядев лицо друга. Лампа снова очутилась на месте.
Полищук обменялся с Курбановым рукопожатием и подмигнул в сторону спящего Алехина.
Беззаботный товарищ Даже полиции не опасается.
Устал он
Верно, проголодались вы тут. Полищук, не спрашивая у Курбанова, откуда они с Алехиным взялись тут, зашарил по карманам, выложил на стол их содержимое: галеты, плитки шоколада, сигареты и ломтики невзрачного немецкого хлеба в целлулоидной обертке.