Шарк-шарк, шарк-шарктяжелые ботинки, от земли не оторвешь, к тому же гололедка. Городок полусонный, лежит в развалинах, присыпанный снежком, голодный и холодный, с керосиновыми редкими огоньками. Кое-где одинокие прохожие. Здороваются, Самонину тут знает стар и мал.
Возвращается шагом более ускоренным, беспокоясь о детях. В руке у нее или кувшин с молоком, или буханка хлеба, а в другой обязательно что-либо из топливаобломок доски, палка, ветки сухого дерева, разные огарки, абы что, лишь бы горело.
Накалит буржуйку, покормит детей, покличет бабку знакомую, чтобы та посидела с малышами, а сама на работу: она и в уличкоме, и в женсовете, и в разных комиссиях, дел по горло.
Мотается так день-деньской Марья Ивановна по всяким своим делам по разрушенному городу и не догадывается, что за ней наблюдает пара глаз, голубых, когда-то любимых ею.
И вот как-то идет она по улице следом за повозкой, нагруженной щепками, скользит на своих трофейных вездеходах. Что ни выбоинаЩепка с воза, а то и две-три сразу. Хозяину, видно, не в убыток, а Марье Ивановне пожива. Идет, подбирает, глаз с возка не сводит. Подвернулась рваная галоша, и ее на руку: для печи сгодится. Целый оберемок топки набрала. Так увлеклась, что не заметила подошедшего к ней мужчину. Оглянулась, лишь когда услышала легкое прикосновение к плечу и тихий оклик:
Маня!..
Первое, что она заметила, добротные армейские сапоги, начищенные до блеска, и защитного цвета брюки под полами пальто. Сердце забилось учащенно.
Еще не видя лица подошедшего, выдохнула с болью:
Анатолий!..
Все эти месяцы только и жила ожиданием встречи со своим любимым братом. Когда же увидела, что это совсем не Анатолий и не один из ее братьев, разочарованию ее не было предела. Но кто же это? Партизан, что ли? Так знакомы ей мягкая улыбка, родниковая синева в глазах Вспомнила! Виктор из Шумихи, друг детства и юности, первая ее любовь.
Откуда ты знаешь мою кличку?! Взгляд у него тревожный, бегающий.
Чутье разведчицы подсказало Самониной, как вести себя, и она загадочно промолчала.
Чего же мы тут стоим посреди улицы? Пойдем!.. Поддержал ее под руку, направляясь к тротуару.
А не срамно вам идти с такой-то? показала глазами на свои уродливые бахилы, на щепки. Вы одеты чисто, хорошо!..
Да брось ты этот мусор!.. Дам тебе полусотку, пойдешь купишь дров!
Не-ет Чуть подумав, Марья Ивановна покачала головой. Щепа, пожалуй, подороже полусотки, да и незачем деньги брать у чужого человека.
Направилась домой, он не отстает. «Погляжу, говорит, как живет знаменитая разведчица-партизанка».
Расспрашивает ее, как и что, и по самим вопросам уже ясно, что он о ней достаточно осведомлен.
Рассказывает, печалясь, что он теперь вдовый, мать при нем и дочурка, дом хороший, а хозяйки в нем нет. Напомнив, как когда-то они друг в друге души не чаяли, дал понять, что он готов, пусть хотя бы с таким большим опозданием, загладить перед ней свою вину.
Больше десятка лет прошло с тех пор, как их пути разошлись, а все еще свежа в сердце радость их юношеской любви. Когда-то мечтала, чтобы он всю жизнь был с нею рядом, красивый, высокий, стройный.
Не обманулась Марья Ивановна в своих догадках. Когда гость зашел в их тесный куток, то, поразившись бедности и, видимо, надеясь, что отказа не будет, предложил:
Маня, если ты можешь простить меня, давай будем жить вместе. Твои дети не помеха, буду растить, как своих У тебя ничего нет, а у меня есть все. В моем домуне то, что в этой душегубке. А рядомлес, река, приволье детишкам!..
Разбирает Марью Ивановну любопытство: что это он вздумал посвататься к ней, какая у него в этом нужда, что его заставляет? Столько сейчас одиноких женщин, мог бы найти и помоложе и без детей, не сошелся же белый свет на ней клином.
Пробует заглянуть ему в глазане выдерживает ее взгляда. Значит, что-то тут нечисто. По привычке подумала: «Надо разведать!»
Виду не подала, что у нее есть какие-то сомнения, выдержала до конца деловой тон беседы.
Женщина я изношенная Два грудника к тому же Наверное, не смогу вам уделить столько ласки, сколько бы вам хотелось. Обождите день-два, я подумаю. Да и вы сами подумайте хорошенько!..
На том и порешили. В тот же день Марья Ивановна в райисполкоме навела справки о Викторе. Оказывается, полицаем был, орудовал под чужим именем, а под какимне знали. Теперь будут знать: «Анатолий».
Переговорила с друзьями-партизанами.
Лучше бедуй одна. Ишь ты, за твоей спиной хочет спрятаться! Женишок!..
И когда на утро он пришел, у нее уже был готов ответ.
Не могу я за тебя пойти!.. сказала с негодованием, как всегда считая, что подлецы обращения на «вы» не заслуживают. Зачем ты шел в полицию?.. Поэтому ты и сватаешься ко мне, чтобы замаскироваться?!
Моему проступку нет никакого оправдания Но я люблю тебя, понимаешь?!
Этого еще не хватало, чтобы я жила с изменником Родины!.. И кого же ты вырастишь из моих сыновей?! Нет, не будет у нас никакой жизни! Ты в предателях был, яв партизанах. Ведь чуть что в мире случится, ты меня будешь бояться, как бы я тебя не убила, а я буду бояться, как бы ты меня не убил Уходи!..
Переступил порог молча, сгорбленный, жалкийчеловек с нечистой совестью.
Вот у кого настоящее-то горе, не у нее. Как бы ей ни было сейчас трудно, она в тысячу раз счастливей его.
От этой мысли как-то разом посветлело на душе.
И когда в свой обычный час вышла из дому, это чувство в ней еще более укрепилосьвероятно, от утренней свежести, от слепящего мартовского солнца, от предчувствия близкой весны.
Женщины, столпившиеся у райсовета, заметив Самонину, перестали разговаривать.
Тише, капитанша идет чей-то предостерегающий шепот.
А ну, с дороги! шутливо растолкала собеседниц одна из них. А то Марья Ивановна сейчас нас своими лыжами задавит!..
Самонина, приняв шутку, со смехом заскользила к ним по наледи на своих подкованных мадьярских ботинках с загнувшимися носами да еще разбежалась.
Стереги-и-ись!..
А ты не унываешь! говорят ей.
А чего унывать?.. Не слышите, что ли, весной пахнет? И войне скоро конец!.. Жизнь будетумирать не надо!..
По глазам видно, что женщины только что разговаривали о ней. Ничего не поделаешь, задала Марья Ивановна работы для бабьих языковкто во что горазд, есть такие, которые брошенкой ее считают, а то и того хуже. На каждый роток не накинешь платок. И нужно ли бояться честному человеку, что кто-то о нем плохо подумает. Если же кому нужно знать истину, то письма Крибуляка, присланные с фронта, всегда при ней. Сама может любые измышления пресечь, и друзья не дадут в обиду, если надо, скажут так скажут: кто побывал в копай-городе, тот за словом в карман не полезет.
Каждая из женщин, пришедших сюда, в райисполком, со своей нуждой, со своим горем. Живут так же, как Самонина, одни чуть похуже, другие чуть получше, и мадьярские ботинки у многих, пожалуй, самая модная обувь. Плачутся на свою судьбу. Нельзя им не верить. От выдумки, от брехни слезы из глаз ручьем не побегут и руки не затрясутся
Одна Ольга Санфирова тут, среди женщин, как белая ворона: чисто одетая, румяная, раздобревшая под крылышком Китранова. Ей ли жаловаться на свою жизнь, а ноет больше всех. Известно, от чего она плачетот достатка.
К Марье Ивановне льнет Санфирова.
Жалко мне тебя, подруга! Несчастная ты.
Жалко, да не так, как себя!.. А что я несчастнаяврешь!..
Я ли тебе не говорила: Самониха, не лезь, куда не следует! Не твое это дело!.. Не послушалась. Ну, и что ты получила? И то, что имела, потеряла. Дом сожгли. Имущество пропало. Муж уехал.
Зато совесть у нее чиста! вступились за Самонину из толпы.
Молодец она! А я, бабоньки, наверное, ни за что с мужиком своим не рассталась бы!..
О Марье Ивановне хоть книжку пиши!
И верно! Хорошая будет книжка!
Чтоб люди с Марьи Ивановны пример брали!..
Вряд ли кто захочет так мучиться, как она! не унимается Санфирова. Я, например, никогда ей не позавидую Думаю, и другие не дураки
Эка сказанула!.. опять загалдели женщины. Все на свете перепутала!.. Семь песен в одну сложила!..
Шкурницу, конечно, не переубедишь.