Книгу у него Дита принимает обеими рукамине хватало еще, чтобы упала, ведь профессор так неловок. С того выступления профессора во время последней проверки, оказавшегося очень для нее кстати, поскольку переключило на себя внимание Пастора, Дита заинтересовалась этим человеком и иногда в послеобеденные часы подходит к нему. Едва завидев ее, профессор Моргенштерн всегда поспешно вскакивает с табурета и по-версальски пышно раскланивается. А еще Дите нравится, что порой он с бухты-барахты, без всяких вступлений, начинает рассказывать о самых разных вещах.
Ты понимаешь, насколько важно расстояние между глазами и бровями?спрашивает он Диту, полностью захваченный этой проблемой.Найти людей с точным расстояниемчтобы ни больше ни меньшедело нелегкое.
Его зажигательные речи, посвященные самым абсурдным темам, обычно извергаются бурным потоком, но иногда он внезапно умолкает с устремленным в какую-нибудь точку на потолке или вообще в никуда взглядом. И если кто-то пытается вывести его из этого ступора, он только машет рукой, требуя, чтобы его оставили в покое.
Я слушаю... прислушиваюсь к тому, как крутятся шестеренки моих мозгов,говорит он с самым серьезным видом.
В вечерних посиделках других преподавателей он не участвует. Да его бы там и не приняли. Большинство из них думает, что у профессора не все дома. В послеобеденные часы, когда его ученики играют с другими детьми в заднем конце барака, он обычно сидит один. Профессор Моргенштерн складывает самолетикииз немногочисленных, уже полностью исписанных и поэтому выброшенных за ненадобностью листков бумаги.
Завидев Диту, он откладывает в сторону наполовину сложенный листочек и поспешно встает, склоняя перед ней голову и окидывая девочку взглядом сквозь треснувшие стекла очков.
Панна библиотекарша... Какая честь!
Ее немного смешит это приветствие, в общем-то лестное, потому что позволяет ей почувствовать себя взрослее. Мелькает мгновенный вопрос: а не смеется ли он над ней, но тут же она отбрасывает эту идею. У него добрые глаза. Профессор рассказывает ей о зданиях«до войны я был архитектором». Когда она отвечает, что он и сейчас архитектор, что после войнывремени, вычеркнутого из нормальной жизни,он продолжит возводить здания, он добродушно смеется.
Теперь у меня нет сил что-то возводить, я и себя-то не могу поднять с этой низкой скамеечки, не то что строение к небу.
Уже до Аушвица он, будучи евреем, несколько лет не мог работать архитектором и теперь жалуется Дите на то, что его начинает подводить память.
Я уже не помню формул для расчета нагрузки, да и рука так дрожит, что не смогу сделать чертеж даже бассейна.
И, сказав это, снова улыбается.
Моргенштерн признается, что порой заказывает книгу, но так и не открывает ее на уроке, потому что слишком увлекается каким-то другим сюжетом
Так зачем же вы ее заказываете?сердито вопрошает Дита.Неужто не понимаете, что книг у нас очень мало и заказывать их из пустой прихоти нельзя?
Вы совершенно правы, панна Дддерова, больше чем кто бы то ни было. Прошу меня извинить, старого эгоиста и ветреника.
Заявив это, он замолкает, и Дита не знает, что сказать в ответ. Моргенштерн выглядит искренне огорченным. И вдруг снова улыбаетсясразу, без всяких там переходов. И шепотом, словно открывает секрет, сообщает ей, что лежащая на коленях книга в то время, когда он рассказывает историю Европы или исхода иудеев, позволяет ему ощущать себя настоящим преподавателем.
Так дети лучше меня слушают и слушаются. На слова какого-то там выжившего из ума старикашки они бы и внимания не обратили, а вот если он повторяет слова книги... это уже другое дело. Книги на своих страницах хранят мудрость тех, кто их написал. К тому же книги никогда не теряют память.
И склоняет голову к Дите, чтобы поведать ей нечто в высшей степени секретное и таинственное. Она совсем близко видит его всклокоченную седую бороду и булавочноострые глаза.
Панна Адлерова... книгиони знают все.
Дита оставляет профессора Моргенштерна, погруженного в складывание очередного творения из бумагина этот раз, похоже, тюленя. Ей думается, что у профессора совсем винтики за ролики зашли, но даже если и так... то, что он говорит, одновременно и абсурдно, и исполнено глубокого смысла. Вот и не может она решить, кто же онбезумец или мудрец.
Лихтенштерн, нервно жестикулируя, подзывает Диту к себепоговорить. Лицо его выражает бесконечную тоску. Такое выражение обычно для него, когда кончаются сигареты.
Директор сказал, что ему нравится твоя идея.
Замдиректора вглядывается в ее лицо, думая увидеть на нем выражение триумфатора, но Дита уже не ребенок: она умеет скрывать свои чувства. В действительности на ее лицесерьезность и сосредоточенность, в то время как Лихтенштерн являет миру кислую мину. Но это на поверхности, потому что внутри душа Диты скачет от радости, безумно подпрыгивая вверх и вниз, словно на батуте.
Он сказал «да», и этого достаточно. Онначальник, но при малейшем признаке приближающейся проверки все книги должны быть как можно быстрее спрятаны. Все этотвоя ответственность.
Она принимает эти условия.
Есть еще одна деталь в этой истории, против которой я решительно воспротивился,прибавляет он, слегка оживившись, как будто этот пункт разговора бальзамом лился на его ущемленное чувство собственного достоинства.Хирш настаивал на том, что именно у него должны быть потайные карманы на случай проверки. Мне удалось убедить его, что это полный идиотизм. Он должен встречать патруль, должен стоять в шаге от охранников, а это невозможно с грузом под одеждой. Он заупрямился. Ну, ты знаешьон ведь немец. А я чех. Онжесткий, а яупругий. И моя взяла. Каждый день тебе будет помогать новый ассистент библиотекаря.
Прекрасно, пан Лихтенштерн! Завтра открываем публичную библиотеку!
Лично мне вся эта затея с библиотекой кажется полным безумием.И, уже повернувшись уходить, тяжело вздыхает.Но разве хоть что-то здесь не является таковым?
Дита выходит из барака, тоже взбудораженная, раздумывая, как бы лучше организовать работу библиотеки. Погрузившись в эти раздумья, неожиданно для себя она видит Маргит, которая ждет ее возле выхода из барака. А прямо напротив, в дверях другого барака, который иногда используется под госпиталь, девочки замечают выходящего мужчину, толкающего тележку с накрытым брезентом трупом. Транспортировка труповтакое обычное дело, что уже никто, кажется, не обращает на них внимания. Девочки переглядываются, но ничего друг другу не говорятоб этом лучше молчать. И они молча идут рядом, пока навстречу им не попадается Рене. Это рыжеволосая девочка, с которой Маргит познакомилась в очереди за супом. Одежда Рене выпачкана в грязи, что совсем не удивительно после длинного рабочего дня, если твоя работарыть дренажные канавы. Круги под глазами делают Рене старше ее возраста.
Как же тебе не повезло с работой, Рене!
Невезенье ходит за мной по пятам...произносит Рене с таким таинственным видом, что обе девочки расположены самым внимательным образом ее выслушать.
Рене делает им знак рукой, и все трое ныряют в переулок между двумя бараками. За задним концом барака девчонки отходят на несколько метров от группы мужчин, которые, судя по их тихому, почти шепотом, обсуждению и острым взглядам поверх голов, которыми они проинспектировали приближающихся девочек, ведут разговор о политике. Девочки усаживаются на корточки, поближе друг к другу, чтобы было теплее, и Рене начинает свой рассказ.
Есть тут один охранникон на меня смотрит.
Дита с Маргит обмениваются недоуменными взглядами. Маргит не знает, что сказать, а Дита насмешливо изрекает:
Так охранникам как раз за это и платят, Рене. Чтобы они смотрели за заключенными.
Он не так на меня смотрит, а по-другому, как-то очень... пристально. Ждет, пока я выйду из строя на утренней поверке, а потом следит за мной взглядом, я это чувствую. И на вечерней поверке то же самое.
Дита готова отпустить еще одну шуточку по данному поводу, упомянув кокетство Рене... но, видя, как та испугана, решает прикусить язычок.
Сначала я не обращала на него внимания, но сегодня вечером, когда он делал обход лагеря, он отклонился от обычного маршрута по лагерштрассе и подошел к канаве, в которой мы работали. Я так и не решилась обернуться к нему, но почувствовала, что прошел он совсем рядом. А потом ушел.