Тем утром, после поверки, внимание Диты привлекла одна пожилая женщина, которая выискивала что-то возле ограды из колючей проволоки, несмотря на запреты. Пани Турновская, которую Дита окрестила «Радио Биркенау», тут же пояснила матери Диты, что эта женщина, вследствие попустительства охранников, пользуется некоторой свободой. Она портниха, и все зовут ее Дудинце, по названию ее родного города на юге Словакии. Возле ограды она подбирает отломанные кусочки проволоки, которые можно заострить при помощи камня и сделать себе примитивные иголки для шитья.
Дита приняла твердое решение: не уходить со своего поста библиотекаря,но ей нужно придумать, каким образом сделать это занятие наименее для себя опасным.
После вечерней поверки и до сигнала отбоя, после которого запрещено выходить из бараков, наступает время разного рода обменных операций. Дудинце принимает своих клиентов именно в это время. Она уверяет, что ее услугисамые дешевые во всей Польше: укоротить жакетполовина хлебной пайки, привести в порядок пояс на брюкахдве сигареты, сшить платье из материала заказчикацелая пайка хлеба.
Расположившись на нарах, словачка, к губе которой приклеена сигарета, отмеряет ткань портновским метром, собственноручно изготовленнымна глазокиз узкой полоски кожи. Подняв взгляд, чтобы узнать, кто это застит ей свет, она видит перед собой худую девчонку с растрепанной головой и решительным взглядом.
У меня заказ: нужно, чтобы вы пришили два внутренних кармана на мою блузу, на уровне талии. Прочные.
Женщина берет пальцами остаток своей сигареты и делает глубокую затяжку.
Ластовицы под одеждой, ясно. А для чего тебе понадобились эти потайные карманы?
Я не говорила, что они потайные...
Дита старательно улыбается, пытаясь сойти за дурочку. Женщина смотрит на нее, подняв брови.
Слушай, я ведь не вчера родилась.
Дита уже раскаивается, что пришла сюда. По лагерю ходят слухи об осведомителях, готовых продать своих соседей по бараку за половник похлебки или полпачки сигарет. А Дита уже отметила, как курит эта портнихани дать ни взять разорившаяся вампирша.
Баронесса Хабарикнаделяет прозвищем портниху Дита.
Но тут же ей в голову приходит мысль, что если бы у этой женщины были привилегии стукачки, то ей не нужно было бы вечер за вечером заниматься шитьем в тусклом свете барачных ламп. И в душе Диты рождается теплая волна сочувствия к ней.
Нет, лучше пусть будет княгиней Заплаткой.
Ну хорошо, все так. Немного потайные. Дело в том, что я хочу носить при себе кое-какие вещицы моих покойных бабушекпамять о них.
И Дита вновь напускает на себя вид наивной девчушки.
Слушай, дам тебе один совет. Кроме всего прочего, даю его совершенно бесплатно. Если не умеешь врать, то с этого самого момента тебе лучше всегда говорить правду.
И женщина делает еще одну затяжку, да такую глубокую, что чуть не обжигает себе желтые от никотина пальцы. Дита краснеет и опускает голову. Теперь легкая улыбка трогает губы старой Дудинце, словно у бабушки при виде проделок внучки-непоседы.
Послушай, девочка, мне вообще до лампочки, что ты будешь там хранить, хоть пистолет. Буду только рада, если он там и окажется и тебе удастся всадить пулю в кого- нибудь из этих мерзавцев.Сказав это, она сплюнула на пол тягучую темную слюну.Я задаю тебе эти вопросы только для того, чтобы понять, будешь ли ты носить в этих карманах что-то тяжелое, потому что если это так, то через блузу это будет видно. В таком случае лучше сделать от боковых швов специальные завязки, они помогут.
Тяжелое будет. Но, боюсь, не пистолет.
Ладно-ладно. Это меня не интересует. Меньше знаешькрепче спишь. Ты материал принесла? Нет, конечно. Ничего, тетя Дудинце найдет какой-нибудь годный на это дело лоскут. Работа будет тебе стоить пол пайки хлеба и полагающийся к нему маргарин, а материалеще четверть пайки.
Хорошо,сразу соглашается Дита.
Портниха воззрилась на нее с удивлением, причем даже с большим, чем в тот раз, когда решила, что Дита собирается носить на себе оружие.
Ты что, не торгуешься?
Нуда, не торгуюсь. Вы делаете работу, за нее положено вознаграждение.
Женщина смеется и тут же закашливается. Потом сплевывает в сторону.
Эх, молодежь! Ничего не знают о жизни. Чему же вас учит молодой красавец директор? Ладно, ничего нет плохого в том, что еще кое-что осталось от наивности. Слушай меня, я не возьму с тебя маслоя уже сыта по горло этой желтой замазкой. Только полпайки хлеба. Материала пойдет немного, я его тебе дарю.
Когда Дита покидает княгиню Заплатку и торопливо выходит из чужого барака, направляясь в свой, на улице уже совсем стемнело. В такое время неожиданные встречи ей совсем не нужны. Но вдруг чьи-то пальцы сжимают ее руку, и из горла Диты вырывается истерический визг.
Да это же я, Маргит!
Горло отпустило, и к Дите возвращается способность дышать. Подруга с тревогой смотрит на Диту.
Ну и вопль! Ты чего? Что-то ты сама не своя, Дита. С тобой что-то случилось?
Маргитединственный человек, с кем Дита может поделиться.
Все из-за этого проклятого доктора...Она даже не может подобрать для него прозвище: голова перестает работать, как только возникает его образ.Он мне угрожает.
О ком ты говоришь?
О докторе Менгеле.
Маргит в ужасе закрывает рот рукой. Как будто прозвучало имя дьявола. В общем- то, так оно и есть.
Он пообещал не спускать с меня глаз. И что если он застанет меня за каким-нибудь странным занятием, то разрежет, как телушку на бойне
Боже мой, какой ужас! Тебе нужно беречься!
И как ты хочешь, чтобы я береглась?
Ты должна быть очень осторожной.
Я и так очень осторожна.
Вчера вечером у нас в бараке на нарах рассказывали такие ужасы!
Какие?
Я слышала, как подруга моей мамы говорила о том, что Менгеле поклоняется дьяволу: ходит в лес по ночам с черными свечами.
Какая глупость!
Правда-правда, об этом все говорят. Им капо рассказывала. И еще сказала, что среди высшего руководства нацистов дьявольский культ распространен и поощряется. А в Бога они не верят.
Да, о чем только не болтают...
Они язычники. И поклоняются Сатане...
Ладно, а вот нас хранит Господь Бог. Более или менее.
Не говори так, это нехорошо! Конечно же, Бог нас хранит.
Ну, что касается меня, то я что-то не слишком чувствую его защиту.
Он учит нас, что мы и сами должны о себе заботиться.
Вот этим я и занимаюсь.
Менгелене человек, а дьявол во плоти. Говорят, что он вскрывает животы беременнымскальпелем и без обезболивания, и зародышей тоже. Вводит тифозную палочку здоровым людям, а потом наблюдает за развитием болезни. Группе польских монахинь он сделал столько сеансов рентгеновского облучения подряд, что они сгорели. Рассказывают, что он принуждает спариваться близняшек женского пола с близнецами мужского, чтобы узнать, ведет ли это к рождению близнецов. Представляешь, какая мерзость? Еще он проводит пересадку кожи, а потом пациенты умирают от гангрены...
Девочки ненадолго замолкают, рисуя в своем воображении лабораторию ужасов доктора Менгеле.
Тебе следует быть очень осмотрительной, Дита.
Да я же тебе сказала, что уже стала осмотрительной!
Еще больше.
Мы в Аушвице. Что ты мне предлагаешь сделать? Прибегнуть к страхованию жизни?
Ты должна очень серьезно относиться к угрозе Менгеле! Молись почаще, Дита.
Маргит...
Да?
Ты говоришь точь-в-точь как моя мама.
А это плохо?
Не знаю...
Обе умолкают, пока Дита не решается продолжить разговор:
Моя мама не должна об этом знать, Маргит. Ради всего святого. Она будет волноваться, не спать, и в конце концов ее тревога доконает и меня.
А твой папа?
С ним тоже все не очень хорошо, хотя он и уверяет, что прекрасно себя чувствует. Его я тоже не хочу беспокоить.
Я ничего им не скажу.
Знаю.
Ноя думаю, что ты сама должна рассказать об этом своей маме...
Маргит!
Ладно-ладно! Это твое дело.
И улыбнулась. Маргиткак старшая сестра, которой у Диты никогда не было.
Дита направляется в свой барак под звуковое сопровождение похрустывающего под подошвами ледка. А еще ее сопровождает странное ощущение вперившегося ей в спину взгляда, хотя, оглянувшись, она различает в темноте единственную пару глазкрасноватые огни крематория, издалека приобретающие черты то ли потусторонности, то ли кошмарного сна. В целости и сохранности добирается Дита до своего барака и, поцеловав маму, сжимается в комочек рядом с необыкновенно уродливыми ногами старожилки. Ей даже показалось, что та немного сдвинулась, чтобы девочка могла устроиться поудобнее, хотя женщина ничего не ответила, когда Дита вежливо пожелала ей спокойной ночи. Девочка знает, что уснуть ей будет нелегко, но упрямо закрывает глаза и изо всех сил сжимает веки, чтобы дать бой бессоннице. Переупрямить себя удается, и Дита засыпает.