Сергей ГаликинСашка
Росточка Саня небольшого, от силы метр шестьдесят наберется, а лицом как та красна девица, белый да круглолицый и прошлым летом в военкомате, когда он, как и все парни с их улицы пришел записаться добровольцем, его сперва с острыми шуточками забраковали:
Куда, пацан?! Та тебя ж Винтовка со штыком тебя на голову выше!
Однако, уже через месяц, едва он устроился на работу в паровозном депо, сами уже повестку и прислали.
И тот же военком, почерневший от недосыпа, с суровой усмешкой пробурчал:
Черт с тобой! Дело ж там, на фронте, не в росте. А в сноровке. Иди, воюй, боец!
В учебной роте старшина, распекая последними словами тех, кто присылает таких недомерков, с трудом раздобыл для него сапоги тридцать восьмого размера:
Да ить!.. Для пионеров же кирзачи пока не шьют! А для бойца Красной Армии Ну не предусмотрен твой Полу-детский размер!
Когда же попал он в стрелковую роту уже на передовой, тутошний старшина, мужик бывалый, основательный, лет сорока с гаком, окинул его любопытным и оценивающим крестьянским взглядом и сказал сердито:
Ты че, прям с пятого класса? Ты Че делать-то умеешь?
Сашка виновато потупил голову и уже хотел было смолчать, да вдруг само собой с языка соскочило:
На гармошке играю В-вот. На баяне то ж Могу. Врезать!!
Бойцы тут же и рты поразинули, а старшина, тут же подобрев лицом, пригладил свои пышные буденновские усищи и просветлел:
Вр-р-резать?! По-нашему? От и добре! Будем мы теперя с музыкой войну эту ломать. А н-струмент я, брат, тебе раздобуду!
И ведь раздобыл!
Принес родную, почти новехонькую, по-мирному расписанную ляпатыми цветами «саратовку»:
На, Александр, пользуйся. Дарю!
Шутошное ли делогармонист свой в роте, да еще и на «передке»? В сырых вонючих окопах под заунывный вой морозного ветра или шум тягучего холодного дождика, на привале какомвзгрустнется иному бойцу, занудит, затоскует его душа по далекому дому, родной жинке, по деткам малым, да так занудит, что и жить уже не в моготу ему!
И мысли всякие нехорошие лезут и лезут, как ты их ни отгоняй.
А тут вдруг растянет Сашка, то же, с тоски, свои меха, ударит по певчим, пройдется пальцами по басами все! Затянет иную песню, нестройно подхватят ее хлопцы
Так Саня в своей стрелковой роте с той поры совсем другим стал человеком. Уважаемым стал человеком. В блиндаже или землянке там какой всегда давали ему место посуше, что б, значит, инструмент его не размокся. После бомбежки или артналета, едва придя в себя, спрашивали, а цел ли там Санька и его гармошка?
А уж как он полюбил свою «трехрядку» Удивительный попался инструмент. Голосистая, как соловушка на зорьке, податливая, легкая и сама по себе небольшая, как на вроде для подростка. Что Сашку и надо!
Полк уже почти два месяца стоял в обороне.
А брательник-то наш Опосля того, как она, курва, сбежала с ухажером-то Запил! А то никогда не пил и в рот не брал! Сильный был, весь в деда нашего. А дед с Турецкой войны вернулся с двумя крестами, вот как! Не пил, братка-то наш А тозапил. Пропадать стал. На сутки, трое, неделю. И уговаривали и Так пьяным под состав и попал, брательник-то наш. Зимой, под Рождество.
Да-а Жисть, она кого хошь обломает, старшина, кряжистый, сухопарый, с длинными отвислыми усищами на красноватом лице, со вздохом потянулся рукой в сидор, пошарил там и достал немецкую губную гармошку:
На-кось, Саня Изобрази-ка Для общества. Плясовую!
Не, не буду и рот марать. Я уж лучше сбегаю за своей трехрядочкой.
Старшиначеловек основательный, крепкий, в жизни много чего повидал, а Сашку все подтрунивал:
Санька у нас боец бывалый, да-а-а «Штуку» от «штуги» враз отличит! Наш, значит, человек.
Хлопцы смеются, а он еще и подмигнет, сощурится в нагловатой ухмылочке, подкрутит усищи свои. Да Сашка и не в обиде. Хоть «штука» это самолет, а «штуга» самоходка фашистская. Их же и дураку спьяну отличить можно!
Ну-ну, давай ее, родимую Што вы все носы повесили? старшина сердито повел густыми бровями и уперся любопытным взглядом в пожилого бойца, угрюмо сгорбившегося в темном углу землянки:
Луткин! А ну расскажи-ка обчеству, как тебя, касатика, в жопу ранили?
Тот грустно обернулся:
А че тут рассказывать-то И так же все знают-то.
Старшина уже подсел поближе к Луткину, приобнял его за плечо:
Расскажи, расскажи, Луткин. Тут же пополнения много Они ж, поди, и не слыхали за твои геройства? Давай, Луткин, давай
Тот усмехнулся, отложил рыжую от износа портянку, которую штопал, задумчиво уставился на коптящий фитилек самоделки-светильника, тихо и с расстановкой, заметно «окая», заговорил:
Еще в марте-месяце было-то. Мы тогда стояли вот как щас, в обороне. А кухня в тот день-то и не пришла. А нам же Жрать охота, мам-ма родная! И тут приходит из близкого хуторка-то одна убогая старушка Сухая такая, щупленькая, худосочная-то
И вы ту старуху употребили заместо ужина? Попостничали?
Раздались редкие смешки. Луткин нахмурился и невозмутимо продолжал:
Дурак ты. И говорит она нашему, тому, старому еще, комбату-то:
Миленький ты товарищ красный командир, имею я, убогая, такое вам сообщение-то, у меня в хате знатный немец стоял, а как вы пришли-то, он и съехал, проклятый. Так вот. Говорит она дальше:
И остался-то после него, того фрица-то, такой большой деревянный ящик-то. Ящик тот крепко заколоченный гвоздями-то и на ем намалеван герб ихний с орлами и написано все по-ихнему-то! И опасается, значит, та божья старушка, что не оставил ли немец-то ей каку взрывоопасную пакость в хате? И просит она, божье создание, чтоб наши-то бойцы сходили да разобрались, что в том ящике-то лежит.
Луткин, а ты, часом, не нижегородский? перебил его один боец, а то я то же
Не Вятский я, слегка улыбнулся тот и, снова напустив на лицо притворной суровости, продолжил:
Послал комбат-то наших саперов и те приволокли под вечер в роту-то цельный ящик, и чего б вы думали-то?
Братцы Шнапса?!
Колбасок, небось, ихних? Тощих
Может, белья ихнего исподнего? Говорят, в ем вши не заводятся
Заводятся, какое-там Знаем.
Не перебивайте, черти! Давай дальше, Луткин.
Приволокли они, хлопцы-то, войдя в раж и выдержав паузу, продолжал Луткин, цельный ящик-то, кило под восемьдесят, ихних мясных консервов! Продолговатая такая баночка-то и простенько так открывается. Как граната, за колечко так. Р-радости-то было!
Да-а Вам-то с голодухи в самый раз
Цельный ящик!
Стали мы наяривать те консервы-то. Ни крохи хлебушка, а все одно И вот незадача-то: каку банку откроемтам мясо с салом-то. А каку откроемтам одна брюква с капустой и луком-то, да еще и не соленая! Ну, первые банки вскрываем и на стол ставим, а вторые, с той брюквой-то, открываем да и швыряем за бруствер-то. Мы ж не волы какие Эту их овощную муть жрать-то просто нет никакой возможности! А оно затишье, немец тогда хорошо получил-то и оторвался от нас подале. Хотя Заслоны он на буграх с пулеметами оставил-то.
То ж фриц. Как теперя?
Штотеперя, балда? Теперя вон он, старшина со строгим лицом, показал себе за мощную спину большим пальцем, пол-версты, не более, высунься токо. Давай, Луткин, валяй дальше. Не слухай этого дурачка.
Начали мы трапезу. И тут смотрим, а ведь в этих фрицевских консервах Мама родная! В каждой баночкепол-банки-то, это мясцо. С салом. А дальше пол-банкита же брюква-то! Короче, хитрая штука-то такая, хочешь мясаоткрываешь с этой стороны, там и голова кабана нарисована-то. А хочешь овощи
С обратной открываешь стороны, што ль?
Точно! Там и капуста намалевана-то
Эх вы, тимошки В башке ни трошки.
Так вот. Кухню нашу и на другой деньне видать, проклятую-то! Мы уж стали подозревать, а не окружили ли они нас-то? А жрать-то К вечеру опять животы сводит! А те баночки-то, штук примерно десятка три, сверху мясо, снизу брюква, небось, так и валяются под бруствером, ну, куда докинули-то
Видит око, да зуб неймет?
Точно-то Пробовали мы высунуться, да какой там! Место открытое. А Он так и поливает из пулемета-то!
Луткин вдруг умолк, глубоко вздохнул, задумался. Поднял крупную, седоватую уже голову: