Маргарита Григорьевна выбежала из кухни, услыхав, как он в прихожей натягивает пальто.
Вы куда? встревожено спросила она. Уходите? Почему?
Проветриться хочу, духота, смутился Алексей. Голова разболелась. Я не долго, я скоро вернусь
А в клуб зайдете? За Мусенькой?
Даже в полумраке прихожей голос тещи, одутловатое, оплывшее лицо ее показалось показались Маркевичу такими взволнованными и настороженными, что он ответил первое пришедшее на ум:
Пройдусь на судно, а к девяти в клуб. Муся сама так просила.
Ну что ж, идите
«Чего она всполошилась? думал Алексей, шагая к Поморской улице, к интерклубу. Не взбрело же ей в голову, что я отправляюсь в кабак?»
От этой мысли стало смешно: мадам Невецкая почему-то всегда ожидает от него самого наихудшего. Впрочем, пусть думает, что угодно, ему какое дело
Клуб знакомо шумел разноязыкими голосами иностранных моряков. Было дымно от сигарет и трубок, в танцевальном зале барабанил по клавишам рояля очередной доброволец-тапер, и под неистовый грохот его как-то нелепо и однообразно топтались в фокстроте десятки пар. Алексей усмехнулся: ну и веселье!
Он прошел в читальную комнату, где за столами сидели и густо дымили трубками и сигаретами более пожилые, уже отплясавшие свое моряки, листая страницы газет и журналов чуть ли не на всех языках земного шара. Но и тут не найдя ничего интересного, направился в зрительный зал.
Дернул дверь и пожал плечом: заперто! Видно, не хотят драмкружковцы, чтобы курильщики и танцоры мешали их репетиции, вот и отгородились. Ничего, есть другой путь на сцену: через артистический вход, прямо за кулисы.
Но на сцене не оказалось ни яркого света рампы, ни драмкружковцев, и лишь высоко над головой тускло горела одинокая электрическая лампочка, свет которой бессильно упирался в глухую черную стену зрительного зала.
Что за черт? вполголоса выругался Маркевич. Где же у них репетиция?
Он не стал больше искать жену, не захотел подниматься на третий этаж, куда, как гласила трафаретка над лестницей, «посторонним лицам вход строго воспрещен». Вместо этого спустился в буфет и, решив скоротать время до девяти за кружкой пива, присел на ближайший свободный стул.
Леша, давно ли? послышался из-за соседнего столика знакомый голос, и, взглянув в ту сторону, Алексей увидел уже раскрасневшегося, с подозрительно веселыми глазами Петра Павловича Бурмакина. А ну, швартуйся к нашему борту, дружище. Давай, давай!
Маркевич тоже обрадовался этой встрече, подошел, захватив с собой стул, сел рядом с Бурмакиным, пожал руки трем его товарищам-морякам.
Давно вернулся? спросил Петр Павлович. Ты, я слышал, старпомом на «Коммунаре»? А помнишь, как я заставлял тебя драить медяшку на «Володарском», первые свои склянки помнишь? Вот потеха!
Он расхохоталсявесело, заразительно, так, что даже ямочки-оспинки побелели на кирпично-красном его лице, и принялся рассказывать товарищам о том, как десять лет назад зеленый салажонок, не тертыйне соленый вот этот самый Алешка Маркевич явился матросом второго класса на пароход «Володарский».
Я тогда старшим был. А стояли мы на ремонте И вот приходит однажды сей покоритель морей и океанов. Вид у негону, будто только-только от мамкиной юбки отцепился. Сосунок, чистый сосунок! Признаться, досада взяла. «За коим лешим, думаю, детей присылают?» Однако парнишка вроде решительный, главноев глазах жадность к судну, пальцы шевелятся, так бы и ухватился за первый попавшийся конец. Нет, думаю, надо испробовать. Прогнать всегда успею
И прогнал? спросил один из товарищей Бурмакина, плечистый капитан с седым ежиком волос над широким покатым лбом.
Нет, не вышло, вздохнул Петр Павлович будто с сожалением. Он, брат, на следующее утро такое учудил, что хоть за животики хватайся. Отстоял ночную вахту, надо утренние склянки бить, а он как вжарит тревогубудь мертвецы на борту, и те вскочили бы! Боцман наш, Петрович, вы ж его знаете, первый тогда в нем определил. Раздолбал, значит, как положено, а потом пришел ко мне и говорит: «Получился человек. К делу морскому жаден, за ночь ладони в кровь изодрал, бухты стального троса перематывая, а хоть бы поморщился». И попросил меня: «Дай, говорит, я его сам подраю. Будет матросом первейшего класса»
И получился? спросил тот же седой капитан.
Хм, смотри сам, Бурмакин самодовольно усмехнулся. Старшим помощником плавает, да еще с кем, с Ведерниковым! Этому черту не каждый угодит!
Чего доброго, скоро и тебя догонит?
Обскачет! Петр Павлович рубанул ребром ладони по краю стола. Как пить дать, обскачет!
Он будто вспомнил при слове «пить» об Алексее, повернулся к нему всем корпусом, толкнул в плечо:
А ты почему на сухую, Алеша? И кислый какой-то Случилось что?
Да нет, улыбнулся Маркевич, ничего не случилось. Слушаю вот, как вы обо мне рассказываете, и даже не верится, что все это было когда-то
Э, друг, то ли еще будет! Бурмкакин обнял его за плечи, сказал без тени хмеля в голосе:Море, Алеша, настоящих людей требует. Со стальной сердцевиной и с душою чистой, как само оно. Вот и любо мне, что ты таким оказался Пойдем к Глотовым? Обидится Василь, что ты сегодня же не заглянул к нему.
Алексей посмотрел на часы: без четверти девять.
А не поздно?
Да он, небось, только-только из пароходства успел вернуться. Пойдем!
Бурмакин начал подниматься из-за стола, но Маркевич придержал его за руку:Посидите минутку, я наверх и сразу назад.
Дверь в зрительный зал по прежнему оставалась запертой, и напрасно подергав ее, посмотрев, нет ли поблизости кого-либо из знакомых, Алексей рассердился. Минуту назад он еще раздумывал, идти ли к Глотовым. Бежал по лестнице, чтобы встретить жену и отправиться с нею домой, перед Бурмакиным можно извиниться. Но Муси так и не оказалось, хотя уже ровно девять. Не искать же ее по всему клубу, не торчать до полуночи перед запертой дверью!
И решительно надвинув фуражку по самые брови, он направился вниз.
Бурмакин ожидал у входа в буфет.
Ты что это такой надутый? рассмеялся он.
Маркевич не ответил, махнул рукой:
Пошли!
Покинув клуб, они зашагали по Поморской. А когда пересекли Петроградский проспект и направились дальше, к Новгородскому, время от времени перебрасываясь скупыми фразами о чем попало, Алексею вдруг показалось, будто вон там, впереди, тесно прижавшись друг к другу, идут двое, да не Муся ли? Он невольно ускорил шаги: догнать! Но парочка свернула в какие-то ворота и скрылась за углом двухэтажного деревянного дома в глубине чужого двора.
Петр Павлович оказался прав: у Глотовых не ложились. Степанида Даниловна хлопотала на кухне, убирая после ужина посуду, ей помогала внучка, Анюта, страсть как вытянувшаяся за последние год-полтора. Обе шумно обрадовались неожиданным гостям и, отправив Бурмакина в кабинет к Василию Васильевичу, Алексея, как своего, усадили тут же за стол.
Экой ты вымахал, Алешенька, заговорила Степанида Даниловна, жилистой, в крупных морщинах рукой погладив Маркевича по голове. И в плечах шире, и лицом строг. Ну, капитан! Только волос вот перестал виться. Думаешь много, заботишься, а? Сразу видно
Старушка разглядывала его с такой внимательной ласковостью в своих обычно серьезных глазах, что Алексей покраснел. Он притянул ее к себе, поцеловал в одну и в другую ладони и чуточку виновато ответил:
Стареем, мать. Все понемногу стареем. Вот только на вас время не действует. Небось, и сейчас все хозяйство на этих руках лежит?
Уж и хозяйство! рассмеялась Степанида Даниловна. Всего заботы, что Васль с Нинушкой да мы с Анюткой. Вот она у нас какая красавица, внучка моя. Ничего и делать мне не дает, все сама да сама. Жениха ждем, Алешенька: прилетит ясный сокол, ипрости-прощай, лебедушка!
Ах, бабушка, будет вам! вспыхнула Анюта. Сколько раз я просила
Ну-ну, не буду, не буду, старушка обняла девочку за худенькие плечи. Гляди, капитан, а ведь переросла меня, а? Невеста, как есть невеста!
Аня выскользнула из-под ее руки, бросилась к двери, исчезла. А Степанида Даниловна, все еще улыбаясь, села рядом с Маркевичем.