РДэто рюкзак десантника. Там есть чему гореть. И горело. И воняло. Жутко и больно. Воняло горелым человеческим мясом. А осатаневший АКМ не имел права умолкнуть, посылая очередь за очередью и прикрывая братух, которые волокли вниз убитых и раненых, и то, что осталось от лейтенантатакого же пацана...
...Конечно, мы вместе выпивалиуже потом, когда он был у нас мичманом, и когда, как я думал, что-то в его восприятии уже подтёрлось. Порой он рассказывал кое-что из того, о чём не упомянул перед собравшимися в клубе будущими сослуживцами. Не стёрлось оно ни фига. Не стирается такое.
...Просто у разведроты есть задача, и она должна быть выполнена любой ценой. Иначе разведроте грош цена. Идя в горы, приходилось стрелять в каждого афганца, встреченного на пути. В дитятю, в тётку, в старика. Иначе подчас мангруппа просто не возвращалась обратно. Ушлаи нету. Былаи тю-тю. Иногда находили останки. Обычно не находили. Стрелял по старикам и детям? Да. Часто. Порой просто подряд. У стариков была ненависть в глазах. И они через раз лупили в спину из всего, что было. И тут же оповещали «духов». Так что, хочешь житьстреляй. Это война. Простая и страшная истина. Каждое заданиеэто дымящаяся кровища и запах стреляных гильз. Иначеникак.
Ибо так было угодно пославшей их Родине.
...Через три года он ушёл. В смыслеушёл из Вооружённых Сил. Не знаю почему. Стал пожарным у нас же, в Вилючинске. Может, потому что огоньэто почти как на передовой. На пожаре, бывает, пахнет горелым мясом. Хоть что-то похожее на настоящую жизнь. Не на запах сгоревшего пороха и взорванного тротила, нет... но хоть что-то не жить, а гореть
Кого-то он, говорят, из огня вынес. И не раз. Девочку, старушку кого и когдапопробуй теперь узнай. Возможно, старался сравнять тот счёт, который у американских «зелёных беретов» во Вьетнаме назывался «body count»
Его звали Юра Кругликов.
Печень и сердцештука ненадёжная, чтоб вы все знали. Они работают на износ до того самого дня, когда вдруг скажут: «Не могу больше». Вот ты ещё хотел бы пожить, а они«не могу».
Юра! Я только сегодня узнал, к своему стыду, что тебя вот уже четыре года как нет. Прости меня, ладно?
Прости за то, что я ничего не сделал, чтобы наши пути пересеклись, когда тебе было трудно и тяжело. Может, я бы тебе помог может Жалким оправданием мне может служить то, что я просто не знал
Прости, тёзка.
Прости...
ЛЕГЕНДА О ШВАРТОВКЕ, ИЛИ ПРИВЯЗКА К МЕСТНОСТИ
И сказывали мне много легендкогда я ещё курсантиком прогары стачивал об необъятный плац родного Краснозвёздного имени Пал-Степаныча и стукал учебный катер «ярославец» об пирс, познавая волшебные нюансы увлекательного процесса швартовки, ракетами да торпедами на тренажёре пулял, в КТЭМе от больших приборок прятался и уже мысленно кортик к левому полужопию примерял.
Например, такое вот сказывали. Как раз про её, про швартовку. Что будто бы плавал такой БПК на Чёрном флоте«Скорый», и был он 61-го проекта, «поющий фрегат», и командовал им офигительно неординарный мужчина по имени кап третьего ранга Ковшарь, и что сделали его вроде в нашем же высшем военно-морском спецприёмнике.
И что немного было командиров, о швартовках которых легенды ходилитипа наш начфак Пал-Петрович Головаш, который в Ахтиарскую бухту на среднем входил, снося волнами загорающих тёток на Хрусталке, и всё ему с рук сходило, потому как мастер швартовки был, каких мало (и не только швартовки), да ещё, может, пара человек, но то было когда-то и очень давно, и плавали они все на стремительных эсминцах проекта 57...
И что будто возвращался как-то раз «Скорый» с полигона, а с Херсонесского поста СНиС ему и передали, что на 12-м причале его всё командование флота ждёт вместе со всем старшим офицерским составом 30-й дивизии и 150-й бригадымол, показательная швартовка, все учиться будут, как надо.
И что вспомнил командир удаль Пал-Петровича, и вошёл в Севастопольскую бухту на среднем, и все загорающие на Хрусталке разом в лазурной акватории оказались, и мчал он так аж до траверза 12-го причала, где лихо тормознул и развернулся, чтобы попкой точно к стенке угодить.
И что задумка его была дерзкой и лихойпереть на стенку средним задним, вовремя якоря отдать, да так подрассчитать, чтоб как раз у стенки якорь-цепи надраились; и дать полный вперёд кратковременно, да остановиться, как вкопанный, и буруном стенку помыть, чтоб приборку на ней потом не делать.
И что знал он свой славный корапь так хорошо, что и сомневаться-то в осуществимости задумки глупо.
И всё-то он правильно рассчитал, кроме одной всего мелочичто по телевизору футбол шёл, какой-то там финал-полуфинал кого-то с кем-то, и в такой ответственный момент все из ПЭЖа в мичманскую кают-компанию слиняли «ящик» смотреть, оставив заместо себя юного салагу-мичманёнка, парня старательного и ответственного, но малость неопытного. Командир-то ведь ПЭЖ не предупредил, что сейчас, мол, «Скорым» стучать по стенке будем, а на обычной швартовке там и впрямь одного мичмана вполне бы хватило... И малость растерялся парень, когда понял, что всё идёт не так, а помочь и некому...
И что будто командир БЧ-2он же командир кормовой швартовой группыдокладал на мостик с юта: «До стенки сорок метров... До стенки двадцать метров... До стенки один метр... МОРЕ КОНЧИЛОСЬ!!!»
И что будто бы вылез «Скорый» с грохотом своей задницей на свежепомытую стенку (а там все мокрые стоят адмиралы да капы разных рангов, потому как полный вперёд всё ж таки успели дать, хоть и с запозданием) и корму себе своротил, и герб СССРа с транца отвалился и на стенку бухнулся.
И типа промчался командир по правому борту от шкафута до юта, аки разъярённый бизон, но перед этим всё ж успел командиру БЧ-5 по «каштану» громко шепнуть, чтобы все запасы циатима-солидола для своих подчинённых и для себя готовил, и штаны чтоб переодевали ширинками назад; и выскочил на ют, и спрыгнул на стенку, и схватил обеими руками герб, и произнёс радостно: «Советская власть спасена!»
И бодрым голосом доложил командующему, что вот, мол, прибыл корабль с полигона, успешно выполнив все поставленные задачи боевой подготовки. А ком только руками развёл, потому что у него при виде такой показательной швартовки русский язык напрочь отнялся, и повернулся он в сердцах, и пошёл обалдело к себе в «уазик», а остальные зрители цокали языками, сочувственно причитали и наличие погон на плечах проверяли.
И всю ночь вроде бы работала сварка, потому что заплатку на транец ставили, и типа поставили, и даже шхера-выгородка для боцмана из той вмятины получиласьвсякие краски и швабры складывать.
А уж только потом весь Севастополь увидел, как личный состав БЧ-5 «Скорого», с циатимом и солидолом тщательно оплодотворённый, на штаг-карнаке развешанный висит и сушится.
А уж совсем потом, дня через три-четыре, что ли, «Звезда шерифа» командиру из Москвы пришла, потому как представление было давным-давно отправлено, и указ подписанкто ж его отменит-то?
И что было это всё якобы взаправду летом 1981 года...
А сколько ещё всякого лихого про кап третьего ранга Ковшаря сказывали... у-у!
Потому какчеловек-легенда. Глыба-глыбища.
МИКРОБ-АНАЭРОБ
Так что там, ты говоришь?спросил командир, размешивая рафинад в стакане и искоса глянув на замполита.
А?переспросил зам, не понимая.
Все замерли в ожидании, но продолжали пить душистый флотский чай с пряниками.
Ну, ты мне сегодня после обеда говорил,напомнил командир.
Типа «зима, мороз, холод» и?
А!вспомнил замполит, вальяжно улыбнувшись.
Ну?вновь спросил командир.Что там ещё? К морозу и к холоду.
Микроб-анеероп.
Три фонтана брызнули в разных концах стола кают-компании. Штурманёнок, командир стартовой группы и медик. Старшие лейтенанты, чего там. Несдержанные. Они как раз полный рот чаю набрали и как раз глотали.
Ы?переспросил командир.
Микроб,повторил зам.Анеероп. От него и простуда.
Всем достать записные книжки и записать,сказал командир серьёзно.На конце что там?
«Пэ»,уверенно сообщил замполит.
Откуда сведения?