Ладно, чмо вислоухое. Чего стоять, пошли вместе.
И пошлитибетские странникипо маршруту, согласно табелю постам, проверяя по пути замки и печати. Тим подойдёт к двери, посветит тусклым лучиком на слепок, и Машка тоже смотрит, убеждается... До смены оставалось чуть больше часа.
И тут Тима пронзила гениальная мысль: а чего это я пешком хожу, аки дервиш, когда транспортвот он, рядом?
А ну, Марья, стой так.
Тим забросил автомат за спину и лихо взгромоздился на покатую ослиную спину с упрямо выпирающими позвонками. Малость, конечно, непривычно без седла-то, а всё ж... Тем более что Тим до этого верхом вообще никогда не ездилчто с седлом, что без. Взял автомат, как предписано Уставомна грудь, легонько пришпорил пятками рысака, опустил воображаемое забрало и произнёс голосом Айвенго:
Н-но, родёмая!
Теперь дело пошло веселее. Новоявленный Росинант быстро усёк особенности нового маршрута, и управлять им было несложно. Машка возила Тима от объекта к объекту, останавливаясь точно перед нужными секретными дверями, а бдительный Тим, не слезая, проверял печати.
И вот, трусит, значит, Машка с этим рыцарем печального образа на спине от фонаря к фонарю, от склада к складу, как вдруг ржач из темнотыприглушённый и сдавленный, но всё же ржач. И обрывок фразы: «ну, блин, Буцефал!..» Тим пришпорил скакуна на звук и смело проорал во мрак предписанное Уставом «стой, кто идёт».
Это были не искатели Святого Грааля и не гяуры-иноверцы. Это были начальник караула с дежурным по училищу.
Они обаплюс сопровождающий караульныйлежали ровным рядком на газоне и в тихом экстазе дрыгали ногами. Ланселот озадаченно почесал в затылке, ловко спешился, перехватив автомат, и бодро доложилблаго рожу в темноте плохо видно:
Товарищ капитан первого ранга, часовой третьего поста старшина второй статьи Тимченко. На посту без замечаний.
И тогда они совсем задохнулись в икоте.
Сидеть бы Тиму на знаменитой севастопольской гауптвахте со всеми вытекающими, но развеселившийся дежурный по училищу хлопал себя по ляжкам, приседал и не унимался:
Ну едрёптыть! меня ещё никогда в жизни никто так не смешил! Гы-гыыы!..
И ушли обратно в караулку, громко и неприлично фыркая в темноту. А Тим побрёл дальшепечати проверять. Уже пешком. Верная Машка печально постукивала копытцами чуть в стороне. В отличие от Тима, она тяжело переживала конфуз. Ослыони ведь всё-всё-всё понимают, и извилин у них куда больше, чем, например, у кенгуру. И даже чем у некоторых малокопытных двуногих.
ДАША СЕВАСТОПОЛЬСКАЯ
Про Севастополь всегда говорили (да и сейчас, наверно, говорят)город камней, бляdей и белых бескозырок. Что есть, то есть. Конечно же, это не про всех подряд, но!народный фольклор никогда не врёт.
А когда-то писал Лев Толстой о героине первой обороны Севастополя, о Даше Севастопольской... Продав всё своё нехитрое барахло, она накупила ткани и пустила её на бинты. В кислом пороховом дыму, под свист пуль и ядер, под душераздирающие стоны раненых и умирающих носила воду на позиции и бастионы, чтобы напоить бойцов, и отвага её, взращённая необъятной широтой русской души, не понятной французам и англичанам, стала эталоном, синонимом русской женщины-солдатки, отважно идущей вслед за отцами, мужьями и братьями в бой, когда на Родину нахлынет чёрная туча войны...
...Мы бродили по вечернему Севастополю. Не просто бродилимы накручивали километры по указанному маршруту. Маршрут пролегал по знаменитому Историческому бульвару (в просторечиипо Историкам), от Панорамы Первой обороны Севастополя и Четвёртого бастиона, мимо танцплощадки «Сковородка», мимо памятника генералу Тотлебену, вниз к площади Ушакова и обратно. Нас было четверо: капитан-лейтенант с пистолетомначальник патруля, и мы, трое курсантиков третьего курса со штык-ножами на белых ремнях. У всехновенькие красные повязки на левом рукаве. Весна... пьянящий запах акаций и цветущего миндаля... Ещё с нами был сержант-милиционер, тоже с пистолетом, но без палки (их тогда ещё в природе не было) и без собаки.
Кстати, о памятнике Тотлебену. Герой обороны Севастополя, отвечавший за инженерную часть и невиданную в истории минную войну, генерал Тотлебен по национальности был немцем, исправно и образцово служившим России, как и огромное количество его соплеменников. За то и был поставлен ему большой и красивый памятник на Историческом бульварегенерал Тотлебен, сняв шляпу и держа её в руке, глядит сверху на Ахтиарскую бухту, а вдоль постамента барельефные сцены из времен той обороны.... В сорок первом памятнику снарядом оторвало голову. Когда в Севастополь пришли гитлеровцы, они восстановили памятник, потому что, повторяю, Тотлебен был немец. Но фрицы маленько перестарались и увенчали голову генерала шикарной генеральской шляпой. Так и стоял генерал Тотлебен с двумя шляпамишляпа на голове и шляпа в рукедо тех пор, пока заметили это дело, отсмеялись и уже после войны возвратили памятник в исходное нормальное состояние...
...Подходя к флешам Четвёртого Бастиона, мы услышали какую-то непонятную возню и чуть приглушённые томные стоны. Звуки доносились из кустов, буйно растущих по всем Историкам и обрамляющих ряды старинных окопов с историческими чугунными пушками. Каплей сказал «фас», и мы полезли в кусты смотреть. Картина, представшая нашим глазам, потрясла реалистичностью и романтизмом. В полумраке под истерический стрёкот цикад на орудийном лафете проходило практическое занятие по изучению очередной главы Кама-Сутры. Точнеефинальная часть оратории. Бравый мастросик со стоном отвалился от упёршейся в лафет томной красавицы и тут же сладко захрапел. Подруга продолжала стоять в позе, похожей на второй лафет, при этом ещё находясь в состоянии нирваныживая иллюстрация к понятию «мультиоргастичность». Особый колорит добавляли белоснежные трусики и бескозырка, аккуратно разложенные на стволе исторической пушки.
Матросик оказался пьяным в готовальню. Красавицей занимался милиционер. В две секунды парочка была упакована и доставлена в отдел милиции на площади Ушакова. За матросиком (вернее, старшиной второй статьи) тут же приехала унылая и зловещая комендантская машина с тремя мордоворотами, и славный путь его лежал далее через дежурного инквизитора комендатуры и её КПЗ на мыс Хрустальный, на Севастопольскую гауптвахту, знаменитую своими жуткими порядками на весь военно-морской флот. Красавицу (всё же значительно более трезвую, чем бедолага-матросик) посадили в обезьянник, а музейный экспонатвещественное доказательство с дула пушкипередали худющему старлею, дежурному по внутренним делам.
Разобравшись с парой обычных работяг-алкашей, дежурный решил перейти к красотке. Девчонка, чёрт побери, в самом деле была хорошаточёная фигурка, непонятно откуда взявшийся весной загар, аппетитные бёдра и высокая грудь, не знавшая лифчиков. Короткая юбчонка, босоножки на каблуке, распущенные густые тёмно-русые волосы и огромные пьяные глазищи. Плюс губына зависть Мерилин Монро.
Магдалина, подбоченясь, вызывающе глядела на дежурного и презрительно улыбалась. Мы находились тут же, с интересом ожидая представления. И представление состоялось!
Имя?строго вопросил старлей.
Даша,гордо сказала магдалина, вскинув вверх упрямый подбородок.
Ни дать, ни взятьпионерка-партизанка на допросе у гитлеровцев: «не знаю! не помню! не скажу!. И тьфу в рожу палачам.
Это от слова «дашь», да?ехидно поинтересовался мент.
Паш-шол на хер.
Что ж, ответ, вполне достойный кающейся грешницы.
Ну-ну... И не стыдно тебе?
Всё, что мог сделать старлейэто пристыдить. Статьи за проституцию у нас тогда ещё не было, а за бляdство и вовсе никогда не будет. Сажать же её на пятнадцать суток за банальное пьянство старлей, похоже, просто не хотел, откровенно и нагло ею любуясь.
А чё мне«стыдно»? Чё «стыдно»-то? На себя глянь!
А я бляdством по кустам не занимаюсь, между прочим.
А я чё, занимаюсь? Я занимаюсь, да? Чё ты мне шьёшь тут? А ну, докажи!
А если докажу?хитро улыбнулся старлей.
А вот докажешьтогда и посмотрим.
Нам было весело. Девчонка держалась на пять с плюсом. С другой стороны, она была противна в своём доморощенном юном цинизме.