Участники налета Годуля и Рачиньский. Это гарантировало строгую конспирацию и бо́льшую безопасность. В случае чего легче будет уйти.
Годуля и Рачиньский запаслись костями для собак, взяли запалы и глубокой ночью пошли к бирже. Ночь была темная, тихая. До биржи Годуля и Рачиньский дошли боковыми уличками. Когда они уже были на месте, собаки почуяли чужих и в ночной тишине раздался громкий лай. Собаки беспокойно забегали по двору. Как мы узнали позже, это были обыкновенные дворняжки, а не специально выдрессированные волкодавы. Поэтому наш план с «подкупом» собак удался. К счастью, лай собак не разбудил гитлеровцев. Рачиньский поспешно бросил им кости, и они тотчас же смолкли.
Годуля тем временем подполз к гаражу и засунул запал через щель под самые ворота. Пока Годуля манипулировал у ворот гаража, стараясь как можно лучше уложить запал, Рачиньский наблюдал за обстановкой.
Минуло два часа пополуночи. Годуля и Рачиньский отошли за стену здания и стали ждать. Вскоре они увидели вырвавшееся из щели ворот гаража пламя. Этого было достаточно огонь распространялся с молниеносной быстротой. Через минуту над гаражом поднялась туча дыма. Высоко над крышей здания заплясали языки огня.
Среди гитлеровцев поднялась паника. Они начали выпрыгивать из окон. Приехала городская пожарная команда. Однако все попытки погасить огонь оказались тщетными все здание биржи уже было охвачено пламенем. Через три часа биржа сгорела дотла, а вместе с ней документы и списки людей, обреченных на вывоз в Германию.
Операция удалась. Гитлеровцы решили заняться расследованием причин пожара. Была даже создана специальная комиссия, которая, однако, констатировала, что огонь возник в результате короткого замыкания электрической сети.
Отряд выступает
Подготовка к выходу отряда в леса близилась к концу. Касперкевич доложил о готовности своего отделения. Оно состояло из пяти человек. Свое явно недостаточное вооружение ребята должны были пополнить оружием врага. Иного решения проблемы мы не видели. Отделение располагало только небольшим запасом продовольствия лекарств и боеприпасов.
Второе отделение сформировал начальник штаба Очкось. Состояло оно из шести человек. Пять были из Чернихува, один из Кальварьи. И это отделение было вооружено явно недостаточно имело только три двустволки и столько же пистолетов при небольшом количестве боеприпасов.
Наш первый отряд насчитывал, таким образом, всего одиннадцать бойцов, но в последний момент, уже почти перед самым выходом, численность его личного состава увеличилась до тринадцати человек. В состав отряда вошли еще два товарища, которых в наши места направил из Варшавы ЦК ППР, Юзеф Шумиляс (кличка Француз. Шахтер, коммунист. Реэмигрант из Франции. 15 мая 1943 года погиб в бою с гитлеровцами) и Володя, комсомолец из-под Москвы. Мы так его и называли. Я никогда не спрашивал его фамилии. Володя, будучи военнопленным, бежал с каторжных работ. Мне нравился этот смелый парень, его симпатичное лицо, открытый взгляд.
Наступил день выхода отряда 27 апреля 1943 года. Члены отряда, командиром которого был назначен Станислав Стахак (Чарны), собрались на хуторе Морги, возле Рыбной. Здесь, в риге старого Петра, бойцы дали клятву:
«Я, сын польского народа, антифашист, клянусь, что мужественно и до последних сил буду бороться за независимость Родины и свободу народа.
Клянусь, что, отдавая себя под командование Гвардии Людовой, беспрекословно, буду выполнять приказы и порученные мне боевые задания и не отступлю ни перед какой опасностью.
Клянусь, что буду хранить военную тайну и не выдам ее никогда, даже под самыми ужасными пытками, что безжалостно буду разоблачать и преследовать тех, кто выдаст ее.
За освобождение Родины и народа буду сражаться без устали, до полной нашей победы».
У угла риги на страже стоял старый Петр. Петр снял свою широкополую шляпу и вместе с молодыми переживал эти торжественные минуты.
К вечеру, построившись в две шеренги, отряд двинулся в Чернихувские леса. У лесной сторожки к нам присоединилось чернихувское отделение отряда, которое давало клятву в Чернихуве. Оттуда, уже в полном составе, мы двинулись к берегам Вислы. Переправившись на другой берег, вступили в леса Подгаля.
Я шел впереди рядом с Касперкевичем. Командиром отряда был Стахак, но я пошел вместе с бойцами, чтобы помочь им набраться опыта.
Ночь была темной и холодной. Мы шли глухими дорогами. Ребята не обнаруживали признаков усталости, а прошли мы немало километров. Под ногами чавкала размокшая земля. Воздух был наполнен запахом хвои. Лес пробуждался к жизни. К утру земля покрылась инеем. Наш марш продолжался. Мы хотели уйти как можно дальше.
На рассвете отряд оказался в лесу около Ланцкороны. Вокруг тишина. Весь день мы наблюдали за местностью и готовились к дальнейшему пути. Скромные запасы продовольствия, которые мы взяли с собой, кончились. С несколькими бойцами пошел к крестьянской избе, одиноко стоявшей на краю леса. Три женщины и парень, очевидно сын хозяина, занимались хозяйственными делами.
Не продадите-ли нам что-нибудь из продуктов? спросил я вышедшего из избы хозяина со впалыми щеками.
Трудно будет, ответил крестьянин.
У самих немного, добавила пожилая женщина, бросая охапку дров возле стены.
Нам хватило бы немного хлеба и молока. Мы убежали из Германии, с работы, а идти нам еще более ста километров. Несколько человек осталось в лесу.
Крестьянин и женщина молчали. Подошли две девушки.
Кроме картошки, у нас ничего нет, сказала хозяйка. Входите в хату, я сварю.
И это было хорошо. Я послал в лес за остальными ребятами.
Мы сидели в просторной избе и ждали. Наконец картошка сварилась. От нее шел пар, когда хозяйка раскладывала ее по тарелкам.
Мы с жадностью набросились на еду. Все молчали. Я попытался начать разговор. Спросил, как здесь живется, что делают гитлеровцы, велики ли принудительные поставки продовольствия. Хозяйка, сидевшая в углу, и девушки поглядывали на нас с недоверием.
Нам остается только бить гитлеровцев за вывоз людей в Германию, за грабежи и убийства, вырвалось у кого-то из ребят.
И тут как бы подул освежающий ветер. Первой нарушила молчание хозяйка:
И то правда, ведь житья нет. Все время дрожишь за детей. К нам без конца староста ходит. Хочет, чтобы мы отдали дочь на работу в Германию
Хозяин тяжело задвигался на лавке. Пристально посмотрел на меня.
Нет уголка в Польше, где бы бедный человек не страдал. Гитлеровцы самые настоящие изверги, а некоторые наши продались, думают только о своем брюхе. А этот староста негодяй, нужно его остерегаться, проговорил крестьянин.
Мы стали расспрашивать о расположении немецких постов, о поведении немцев.
Ужин кончился. Ребята по нескольку человек стали уходить в лес. Мы хотели заплатить за ужин, но хозяйка денег не взяла. Я попрощался и поблагодарил хозяев за гостеприимство.
Собравшись у обочины леса, мы обсудили вопрос о продовольствии и решили, что больше просить не будем.
В скором времени мы уже знали очень много. Люди с охотой информировали нас. Было принято решение идти в Клечу-Дольну возле Вадовице. В этой деревне староста спелся с гитлеровцами: собирал подати и тащил к себе в амбар, брал взятки с жителей.
Накрыли мы его в квартире. Он старался держаться непринужденно, но волнение выдавало его. На скулах вздулись и заходили ходуном желваки. Глаза поминутно моргали. Он все упорно отрицал, однако мы прижали его фактами.
Берешь взятки у людей якобы для их защиты от увоза в Германию
Я уменьшаю крестьянам обязательные поставки продовольствия, быстро вставил он, разве это плохо?
Каким крестьянам? Богатым. Тем, кто имеет три коровы. Бедняк же отдает последнюю. Обижаешь бедноту. Сыновей и дочерей бедняков ты отправляешь в Германию.
Староста сник. Начал выкручиваться, каяться.
Мы, бойцы Польской армии, отныне берем под контроль всю здешнюю территорию. Тех, кто будет выслуживаться перед гитлеровцами, будем карать. Строго карать, повторил я.
Староста, чтобы обелить себя, предложил нам продовольствие, деньги.