20 сентября. Днепр принял в свои воды пролеты последнего моста. Дым закрыл холмы Киево-Печерской лавры. До сих пор не верится, что это сделали мы, своими руками Светает. Только что получили задание от Строкача. Трудное, но почетное. Он предупредил, что о выполнении будет немедленно доложено тов. Б.».
Это Гриша Островский зашифровал фамилию секретаря ЦК КП(б)У товарища Бурмистренко.
«22 сентября. Задание выполнено. Батальон отрезан. Идем на прорыв.
27 сентября. Бои, бои, бои. Они хотят нас раздавить мы огрызаемся, сами нападаем и бьем. Здорово бьем!.. Сегодня говорил с комиссаром. Он уверен, что выйдем из кольца. А потом вдруг завел разговор о партизанах. Почему? Надо спросить. Нет, мы пробьемся! Мы»
Дальше разобрать не могу.
Да, прав Островский: и о партизанском отряде шла речь. Это наш «второй вариант» на крайний случай.
Последняя запись в дневнике датирована сегодняшним числом и написана другим, круглым ученическим почерком:
«Майор Островский умер 29 сент. 1941 г. Медсестра Н. Строгова».
Раскрываю карту. На ней Гриша нанес боевой путь нашего батальона.
Вот оборона на реке Ирпень и под Мышеловкой у Киева. Ликвидация прорыва вражеской части у Салинки. Разгром фашистской группы в Голосеевском лесу. Обведенные пунктиром условные знаки: здесь мы уничтожили вражеские танки. Красные кружки с красными треугольниками внутри: это Гриша Островский обозначил места выполнения нами задания товарища Строкача. Последняя пометка у Барышевки. И весь путь на карте от Киева до Барышевки залит кровью.
Подходят бойцы. Из-за моего плеча они внимательно рассматривают карту. Складываю ее и оборачиваюсь. Бойцы вытягиваются, будто ждут приказаний. У Ларионова крепко сжаты кулаки
Товарищ комиссар!
Передо мной связной от комбата.
Фашисты идут на Березань. Товарищ комбат приказал раненых оставить в лесу и быстро выступать в село
*
Еще в лесу мы услышали перестрелку.
Ускоренным маршем выходим на опушку. Перед нами вдоль заболоченной балки тянется с запада на восток длинная, широкая главная улица Березани. Вторая, короткая и узкая, отходит от середины села на север, к Жуковке, и обрывается у небольшого мостика, перекинутого то ли через болотце, то ли через ручеек.
В бинокль отчетливо видно, как с запада, со стороны Барышевки, в Березань втягивается фашистская часть. На восточной окраине села, у железнодорожной станции, идет бой.
Попадаем на песчаное поле, изрезанное сеткой глубоких борозд, очевидно, подготовленное к сосновой посадке. Оно голо и пусто здесь даже бурьян не растет. И тотчас же на нас обрушиваются жестокие пулеметные очереди.
Прижимаемся к сырой холодной земле. Успеваю заметить: пулеметы бьют справа, с двух ветряков, стоящих неподалеку.
Заговорили пулеметы и со стороны дороги, по которой движется вражеская колонна. С воем рвутся мины, взметая перед нами песок. Не смолкая, протяжно свистят пули. Огонь нарастает, и кажется песок вокруг вздыбился от разрывов, ожил и обрушился на нас.
Рядом раздается хриплый прерывистый голос Ревы:
Товарищ комиссар, разреши атаковать ветряки, будь они неладны.
Действуй и за нами в село.
Потом приказываю Скорбовскому выбить противника из Березани.
Поднимаемся, когда Рева с группой бойцов бросается к ветрякам.
Вперед! За Родину!
Как эхо, подхватывают солдаты:
За нашу Советскую Родину, за партию! Ура!
Гремит боевой клич, и уже не слышно ни воя мин, ни пулеметных очередей, только одно желание победить.
Мускулы напряглись, и даже не зрением, не слухом, не разумом, всем существом своим обостренно улавливаю ход боя.
Враг, очевидно, не ждал нашей атаки. Он нервничает. Мины падают вразброд то справа, то слева от нас. Пулемет на правом ветряке захлебнулся и замер. Это Рева снял его
Село все ближе. Меня перегоняет Абдурахманов. На мгновение мелькает его продолговатое лицо он кричит что-то резкое и злое.
Фашисты приходят в себя. Их мины уже ложатся точнее. Бьют вражеские автоматы с окраинных усадеб Березани. Замолчавший было пулемет на ветряке снова ожил.
Заговорил наш «максим». К нему подключаются два ручных пулемета. Скорбовский неудержимо продвигается к селу. Слышу, как он передает команду:
Беречь патроны! Штыком, гранатой гадов!..
Неожиданно впереди вспыхивают березанские хаты одна, вторая, третья. Это фашисты пытаются прикрыться от нас стеной пожара. Но Скорбовский уже зацепился за первые дома. Сейчас мы ворвемся в село и соединимся с комбатом
Нет, это, оказывается, не так просто: пожар охватил уже полсела, и огонь преграждает нам путь. Стрельба медленно стихает слышатся только отрывистые одиночные выстрелы. Мы окапываемся
Вражеский залп. Это фашисты бьют со стороны дороги на Барышевку: к ним, видно, снова подошло подкрепление.
Рядом рвется мина. Еще Еще Полчаса под таким огнем, и от нас ничего не останется
Но что это?
Справа вдруг ярко вспыхнули ветряки. Растянувшись цепочкой, бежит к нам группа Ревы. Бежит по ровному без единого кустика лугу. Кругом взрываются мины.
Скорей, Рева! Скорей! кажется, я кричу это во весь голос.
А там, где бьется комбат, бой отдаляется очевидно, и комбату приходится туго
Подбегает Рева. Глаза яркие, сияющие.
Сняли! К чертовой матери сняли!
Рева, бери взвод, приказываю я. Ползи балкой в обход. Врывайся в село с запада. Перерезай дорогу на Барышевку. Чтобы ни один фашист не прошел оттуда в Березань И больше шума. Больше шума, Рева. Быстро!
Перехожу ближе к Скорбовскому. Мой КП на бугорке, у самого края глинистого оврага. Тут же небольшая корявая ива зацепилась за откос, и ее переплетенные корни висят над обрывом.
Уже вечер, но еще светло, как днем, от пожара. Вокруг по-прежнему рвутся мины.
Фашисты сосредоточиваются на колхозном дворе. Огонь их минометов перенесен дальше: мины пролетают над головой. Сейчас противник пойдет в атаку на Скорбовского.
Начинается перебежка. Одна вражеская цепь вторая третья
Скорбовский молчит.
Фашисты все ближе. Они уже поднимаются во весь рост. Они наглеют
Скорбовский молчит.
Огонь, Скорбовский!
Он не слышит, не понимает, не хочет понимать?.. Что с ним? Растерялся?.. Сейчас сомнут его Он с ума сошел!..
И Рева пропал
Фашисты рядом со Скорбовский. Первую цепь отделяют от него метров двадцать не больше.
Конец
Вдруг бьет наш залп, за ним несется громовое «ура» и воздух словно раскалывается над головой.
Передние фашистские цепи падают как подкошенные. Задние в нерешительности мнутся на месте.
Снова залп. Снова «ура». Фашисты бегут. Их хлещут в спины короткими пулеметными очередями. Высокий, толстый фашистский офицер пытается сдержать бегущих, но солдат и офицера укладывает на землю наш пулемет
Наступает тишина.
Шпана! раздается впереди спокойный голос Скорбовского. А еще в атаку лезут.
Молодец Скорбовский! Впервые я видел такую редкую выдержку
В западной части села, у дороги на Барышевку, вспыхивает перестрелка. Это Рева, наконец, зашумел. Хорошо!..
Товарищ комиссар!
Это прибыл связной от комбата: весь в глине, глаза красные, на левой щеке кровоточащая царапина.
Товарищ комиссар! Немцы жмут. Комбат приказывает отходить. Сбор около Жуковки.
Помолчав, связной продолжает:
Комбат говорил: «Скажи комиссару «первый вариант». Если у Жуковки не встретимся «первый вариант»
Понял. Где комбат?
Прошел станцию.
Бой на станции действительно затих. Комбату, очевидно, помогли наши атаки, и ему удалось уйти, оторваться от противника.
Оглядываюсь назад. Густая фашистская цепь широкой дугой охватывает нас с севера и северо-востока, отрезая пути назад, и к станции. Впереди, на юге горящее село, занятое фашистами.
На западе Рева. Он почти рядом, но между нами пылающие дома и на усадьбах вражеские автоматчики.
Сейчас ни к Реве, ни к комбату не пробиться.
Снова обстрел. Враг бьет упорно: перелет, недолет, перелет, недолет. Вилка сужается
Рвется снаряд. С глыбой земли падаю в овраг.
С трудом выкарабкиваюсь из-под тяжелой липкой глины. Взбираюсь по крутому скользкому откосу. На самом краю обрыва исковерканная снарядом, вырванная с корнем ива. А рядом с ней Ларионов и Абдурахманов. Как они попали сюда? Ведь они были с Ревой