Богачева, конечно, нет, вернувшись, докладывает Пашкевич. В хате одна дочь: вся в черном, высокая, худая прямо монашенка. Твердит: «Папаша уехал три дня назад. Куда уехал мне не сказал»
Помогите покойницу вынести, раздается с крыльца голос Максима Степановича.
Мы кладем Еву на телегу. Стоим молча, сняв пилотки, не проронив ни слова.
Максим Степанович садится в телегу. Потом оборачивается в сторону леса и грозит кулаком в темноту:
Отольется вам наша кровь, отольется!
Телега трогается. Раздается стук колес и замирает в темном молчаливом лесу. Ветер доносит прерывистый гул самолета это фашистский бомбардировщик пошел на ночное задание
Новое, враждебное, непредвиденное встало на пути. Но путь наш остается прежним: скорей, как можно скорей связаться с Иванченко, с челюскинцами, а главное осуществить наш замысел, провести операцию!
*
Ваша фамилия?
Иванченко.
Кем работаете?
Старостой.
А до войны кем были?
Председателем сельского Совета.
Передо мной за столом сидит мужчина лет сорока, очевидно, очень высокий и очень сутулый. Поражает его невозмутимое спокойствие: к нему поздним вечером явились в хату вооруженные люди, а он удостоил их только небрежным кивком головы и продолжает обедать. У печи молчаливо возится хозяйка.
Як так? удивляется Рева. Из запорожца в турка перевернулся? Це ж разница!
Разница, конечно, спокойно отвечает Иванченко, продолжая хлебать борщ.
Пробую вывести его из равновесия.
У вас живет в селе учительница?
У нас в селе три учительницы. Которая вам нужна?
Мария Гутарева. Небольшого роста. Черненькая.
Есть такая. Только она, кажется, в Трубчевск ушла.
В Трубчевск? А не в Хутор Михайловский?
Может и в Хутор, безразлично бросает хозяин. А вы к ней? Так я сейчас схожу, узна́ю, дома ли она.
Иванченко неторопливо кладет ложку и поднимается из-за стола.
Нет, я не дам ему скрыться.
С учительницей мы сами поговорим, а сейчас вы нам нужны.
Хозяйка вздрагивает и резко, как на шарнирах, поворачивается к нам, словно электрический ток пронизал ее. Порывисто берет ухват и, стараясь скрыть волнение, сует в печь пустой чугунок.
Иванченко стоит передо мной. Он действительно очень высок и сутул. Его узкое бледное лицо совершенно спокойно. Только мелкие морщинки недовольно собрались вокруг глаз: пришли, дескать, незваные, незнакомые, прервали обед, пристают с вопросами
Что это? Естественное спокойствие? Чистая совесть? Или маска?..
Ну раз я вам нужен, будто лениво отмахиваясь от надоевшей мухи, отвечает он, давайте говорить.
Хозяин берет табуретку, садится у полуоткрытой двери и, закурив, пускает дым в сени. Выражение лица все то же ленивое, равнодушное, но чувствую, как напряглись его мускулы. Одно неосторожное наше движение и он исчезнет в темноте незнакомой деревни.
Неужели это не тот Иванченко, какого я так надеялся встретить? Неужели это староста, предатель, враг?
А вы кто будете? все так же неторопливо спрашивает он.
Тянуть незачем. Сейчас неожиданным маневром заставлю его раскрыться.
Молча подхожу.
Товарищ председатель сельского Совета! Комиссар батальона прибыл за вашей помощью. Прошу проверить документы.
Протягиваю удостоверение личности, открываю партийный билет.
Иванченко смотрит на красную книжечку в моих руках и быстро вскидывает глаза. Первое мгновение в них мелькает буйная радость. Еле уловимым движением он тянется ко мне, но тут же резко останавливает себя.
Что вам от меня надо?.. А ну, мать, выйди во двор, коротко бросает жене.
Останьтесь, хозяйка. Секретов нет.
Вам нужен староста или председатель сельского Совета? глухо спрашивает он.
Обращался к председателю. Значит ошибся?
Да Сейчас я не председатель.
А кто снял с тебя это звание? горячо вмешивается Рева. Вот я депутат областного Совета трудящихся Днепропетровщины и ни от избрания своего, ни от своих обязанностей не отказываюсь. Як же ты
Выйди, мать, настойчиво требует Иванченко. Хозяйка, низко опустив голову, выходит в сени. Подаю знак Ларионову он следует за ней.
Теперь говори, Рева вплотную придвигается к хозяину. Честно служишь народу или продался? Не крути. Прямо говори.
Иванченко поднимает глаза. Он смотрит на Реву пристально, в упор, но, кажется, обращается к кому-то другому, перед кем нельзя кривить душой, и говорит раздельно, торжественно будто клятву дает, будто присягу принимает:
Честно служу народу. После войны отчитаюсь перед ним. А сейчас не могу: война
Мы сидим за столом и слушаем Иванченко. В голосе его нет ни малейшей рисовки, словно речь идет об очень простом и очень будничном
Война застала его председателем сельского Совета. Сразу же наступила горячая пора: отправлял на восток скот, колхозное имущество. Суземский райисполком предложил ему эвакуироваться, но Иванченко медлил никак не верилось, что враг придет в родной Смилиж.
Враг пришел и застал врасплох. Председатель сельского Совета не успел ни уехать, ни договориться о задании.
Первые дни оккупации были самыми тяжелыми. Казалось, он шел до сих пор по ровной дороге, плечом к плечу с друзьями, а сейчас остался один один как перст.
Что делать?..
Шли слухи, будто Суземский райком в лесу, в урочище «Колпины». Искал их, но не нашел
Вот тогда-то и появился Павлов.
До войны Павлов ведал брянскими лесничествами и был как будто на хорошем счету. Однако, заняв Брянский лес, фашисты немедленно наградили Павлова «Железным крестом» и назначили бургомистром Трубчевска. Павлов приехал в Смилиж и предложил Иванченко стать старостой.
До сих пор ума не приложу, почему он выбрал именно меня, недоумевает хозяин. То ли потому, что я не скрывался я сразу вышел, когда бургомистр пожаловал в село, то ли потому, что хотел проверить кто его знает? Спросил в упор: «Будешь, Иванченко, старостой?» Я подумал: староста все равно должен быть, так уж лучше я, чем какой-нибудь пришлый гад
Так Иванченко стал старостой.
Сразу же начал подбирать хлопцев, запасаться оружием. Зачем? Да потому, что с первой же минуты, лишь только фашисты заняли Смилиж, помнил приказ партии создавать в тылу партизанские отряды. Пока определенного, четкого плана не было. Может быть, удастся сколотить собственный отряд, может быть, пристать к партизанам или передать людей в распоряжение Суземского подпольного райкома разве предугадаешь, как сложатся обстоятельства?..
Чтобы отвести от себя всякие подозрения и заслужить доверие фашистского начальства, предложил восстановить шоссейную дорогу Суземка Трубчевск. Почти не веря в успех, попросил для работ военнопленных из лагеря в Хуторе Михайловском. Павлов неожиданно ухватился за это надо полагать, хотел восстановлением дороги выслужиться перед фашистами. С помощью Павлова Иванченко установил связь с лагерем и по разрешению трубчевского коменданта начал выводить пленных. Никаких работ по-настоящему не вел, а просто воду в ступе толок и до поры до времени расселил своих хлопцев у верных людей по соседним селам. Без малого двадцать человек
Все шло вначале гладко, тихо говорит Иванченко. Вдруг напасть за напастью Прежде всего письмо.
Иванченко лезет за божницу.
Иконы завел, улыбается он. А то нехорошо: староста и без икон Вот, и он протягивает листок бумаги. На нем мелким бисерным почерком написано:
«Имею сведения, что ты с ума сходишь. Приезжай в Трубчевск. Не бойся: образумишься прощу. Не образумишься, пеняй на себя: расстреляю.
Прошло два дня и новая записка, продолжал хозяин. Читайте.
На странице, вырванной из тетради, крупные размашистые буквы:
«Тов. Иванченко! Поскорей явись к Алексютину, а то пришлет людей и казнит как предателя!. Поторопись, друг.
Алексютин командир партизанского отряда, объясняет хозяин. А Григорий это Григорий Иванович Кривенко, из Челюскина.
Был у Алексютина? спрашиваю я.
А где его найдешь? Вывесок он на деревьях не вешает. Все урочища исходил никого. Побывал у Кривенко. Тот тоже ничего не знает. К нему случайно заглянул Алексютин и говорил: Иванченко убить надо за то, что он староста. Григорий Иванович сразу же написал эту записку: думал знаю, где его найти. А я первый раз у него узнал, что существует такой Алексютин