Долго говорить некогда. За нами гонятся собаки
Собаки? испуганно перебивает хозяйка. Так это же ищейки. Они у нас в Благовещенске были. По следу приведут Через болото надо уходить в лес. Тут рядом, и женщина бросается к постели.
Петро! Петро! тормошит она спящего.
Петро поднимает голову и снова валится на подушку
Петро! хозяйка рывком сажает мужа. За товарищами немцы с собаками идут. Надо через болото перевести. По мосту. Ты знаешь
Невидящими спросонок глазами Петро оглядывает нас.
Спать, говорит он сонным голосом. Спать
Господи! Да что же мне делать с тобой?.. Товарищи дерутся, умирают Петро!..
Хозяин протирает глаза. Он пристально оглядывает нас и, кажется, все понимает.
Сапоги! соскочив с постели, торопит он. А как же ты, Настя?
Не думай обо мне. Иди. Все будет хорошо Ну, Петро, вскинув высоко руки, она обнимает мужа за шею и на мгновение прижимается к нему
Через двор выходим в поле. Бежим. Петро останавливается. Перед нами вода.
Болото после дождей разлилось, говорит Петро. Будет глубоко не пугайтесь.
Спускаемся с берега. Хрустит тонкий ледок. Вода по щиколотку, по колено, по пояс.
Вдали тявкает собака. За ней вторая, третья и все сливается в сплошной злобный лай.
Ходу! Ходу! торопит Петро.
Еще несколько шагов и воде конец.
Повернув круто влево, бежим за Петром к кустам и забираемся в самую гущу.
Собаки смолкли: очевидно, потеряли след. Слышим только глухие отдаленные голоса.
Ну, товарищи, быстро объясняет Петро, вот этой тропой идите прямо. Только вправо не сворачивайте: там поселок Василек
Может быть, с нами пойдешь? предлагаю я.
Не могу. О Насте сердце болит как она там Я ведь, товарищи, всего два дня, как из плена бежал. Потом приду.
Прощаемся с Петром. Он исчезает в кустах.
Це операция, глубокомысленно замечает Рева. В кавалерии это называется «аллюр три креста» Да, маленько сманеврировать пришлось.
Рассуждать некогда. Раздеваться, немедленно раздеваться догола и выжимать одежду
Холодно так, что челюсти сводит
На том берегу, в Благовещенске, раздается одинокий выстрел.
Что это? тихо спрашивает Рева. Неужели Настю?
Ему никто не отвечает Идем узкой тропой.
*
Сидим в лесной глуши. Говорить никому не хочется. Каждый думает о своем.
Еще раз проверяю себя, спокойно, не спеша, оцениваю обстановку
Товарищи, наконец, говорю я. С сегодняшнего дня мы становимся партизанами. А как вы решаете? обращаюсь к Пашкевичу и Чапову.
Партизанами? резко переспрашивает Пашкевич.
Да, фронт далеко. С райкомом связь не налаживается. Что же делать? Опять двигаться к фронту? Где он? И дойдем ли?.. Послушаться Каверу и ждать в лесу Сеня? Что это даст, кроме потери времени? Единственный выход организовать партизанский отряд.
От це добре! радостно подтверждает Рева.
Добре? сухо переспрашивает Пашкевич. Значит это единственно возможный выход, товарищ комиссар?
Другого выхода не вижу, отвечаю я. Неужели ты все еще сомневаешься, Пашкевич? Вспомни, что говорила партия, она звала советских людей создавать партизанские отряды.
Да, я хорошо помню это. Но разве партия приказывала идти в партизаны каждому советскому солдату, оказавшемуся в тылу? Нет! Значит, решение мое может быть и такое: еще и еще раз пробиваться к своей части.
Яке сегодня число? спрашивает Рева. Девятнадцатое октября, Пашкевич! Тебе еще недели шагать. Чуешь? А ведь каждый день, каждый час, проведенный без борьбы, дезертирство, прокурор.
Потеря времени, говоришь? Так зачем же мы задерживаемся? Зачем разглагольствуем и гоняемся за миражами?.. Ты прав, Рева. Ни минуты задержки! Ни секунды!..
Який швидкий! взволнованно перебивает Рева. «Ни минуты! Ни секунды!..» Ну, знаешь, Пашкевич, не прокурор ты, а скорый поезд. Ты что же думаешь, тебе на каждом перекрестке фашисты зеленый свет будут зажигать и арки строить? А на арках писать: «Добрый путь, Николай Пашкевич! Хай живе товарищ прокурор!..» Что-то ни ты, ни я этих арок не бачили, когда сюда топали.
Да, арок не было. Что же из этого?
А то, что до сих пор мы с тобою лишь чудом проскакивали, а ближе к фронту еще тяжелее будет Нет, браток, такой путь можно шагать только в свитке. Да и то бабушка надвое сказала Переодеться тебе, Пашкевич, придется. Вот как тот лейтенант под Нежином, о котором я тебе рассказывал. Помнишь? Хорошо помнишь?.. Ну что ж, начинай. На этот сучок повесь прокурорскую шинель. Бороду отрасти. Свитку надень. Бандурой непременно разживись и, когда увидишь фашиста, спивай: «Ой, не ходи, Грицю, та й на вечерныци»
А не кажется ли вам, товарищ капитан, и Чапов вскакивает от волнения. Не кажется ли вам, что этот самый лейтенант из-под Нежина, над которым вы так издеваетесь, уже перешел линию фронта, сейчас честно сражается в своем полку, и никто понимаете, никто! не смеет бросить ему обвинение в дезертирстве?
Ты прав, Чапов, медленно говорит Пашкевич. Ты прав: переодевшись, легче пробиться. Но я не могу Подумай: по своей воле, хотя бы внешне, отречься от звания командира? Оставить оружие, чтобы не иметь возможности сопротивляться, чтобы беспомощным, жалким, безоружным попасть в плен? Нет, это не для меня Ухожу к армии в форме, с оружием, с партийным билетом, как положено советскому офицеру и коммунисту.
Я ухожу вместе с вами, товарищ майор! горячо отзывается Чапов.
Так, значит, вдвоем уходите? тихо говорит Рева. Смотрите, хлопцы, как бы вам завтра же зря голов своих не сложить.
Очень может быть, Рева, резко отвечает Пашкевич. Однако напророчь ты мне хоть десять смертей, я не изменю своему красноармейскому долгу. Товарищ комиссар! Я не принадлежу к твоей части, мы с тобой равны по званию, но последние дни я шел вместе с тобой и сейчас прошу твоего разрешения мне и Чапову уйти в армию.
Сердце сжимается. Приходится расставаться. Расставаться с обоими Мы сблизились с ними за этот короткий путь. Но Пашкевича не переубедишь. Да смею ли я? В конце концов мы идем с ними к одной и той же цели, только разными дорогами.
Против воли и добрым партизаном не станешь, говорю я. Что решено, то решено. Не будем тянуть: долгие проводы лишние слезы. К тебе только одна просьба, Пашкевич: пробьешься к армии доложи товарищу Строкачу, что задание его выполнено, что мы на южной окраине Брянских лесов, будем развертывать партизанские действия, ждем рации и его указаний. Ну
Мы крепко обнимаем друг друга.
Путь добрый, хлопцы, взволнованно говорит Рева. Будете в армии поклонитесь ей низко от нас и скажите: друзья остались в лесу, но не забыли, что они бойцы Красной Армии, и поклялись ничем не опорочить этой высокой чести Бывайте здоровы и целы. Путь добрый!
Пашкевич и Чапов уходят в лес. Идут быстро, словно хотят скорее оторваться от нас, сократить тяжелую минуту расставания.
Пройдя несколько шагов, оборачиваются, молча подняв над головой автоматы, и тотчас же скрываются за деревьями. Несколько мгновений еще слышны их торопливые шаги, хруст ветвей под ногами
Ушли, тихо говорит Рева. Лейтенант ушел. И наш прокурор. Яки добри хлопцы! Путь им счастливый
Глава третья
Вот она, матушка Нерусса! с ласковой гордостью говорит наш 80-летний перевозчик, еле уловимым движением весла выбрасывая длинную узкую лодку из тихой заводи на середину полноводной реки Неруссы, затененной густым вековым лесом.
Я забыл его фамилию, но отчетливо помню высокую, плотную, не по возрасту стройную фигуру старика из села Ямное. Он стоял на корме, ловко перебрасывая длинное весло с борта на борт, и лодка, в которой сидели я и Рева, казалось, такая верткая, неустойчивая, плавно скользила по речной глади, словно одно целое составляли с ней мы и этот седобородый старик. Старик смотрел вдаль, где река терялась в лесной глухомани, и слова его неслись над водой:
Тихая, покорная, говоришь?.. Нет, ты посмотри на нее весной, когда соберет она все полые воды, забурлит, разбушуется, перехлестнет через берега и хозяйкой гуляет по лесу. Таким потоком несет никакая сила не остановит.