Устаревшие сведения, капитан! оживился полковник Львов. Луганск мы взяли недели полторы назад, мой полк вошел в него первым. Надеюсь, к сегодняшнему дню в наших руках уже и Бахмут, и Славянск.
Благодарим вас за такие отличные новости, господа! с умилением произнес поручик Дудицкий.
Нам с вами что толку сейчас от таких новостей? прозвучал чей-то угрюмый голос.
Ну как же! Со дня на день фронт продвинется сюда, и нас освободят! ринулся в спор Дудицкий.
Смешно! все так же мрачно отозвались из темноты. Когда наши будут подходить к этой богом проклятой столице новоявленного Буонапарте, нас попросту постреляют. Как кутят.
Кто это сказал? спросил полковник.
Я. Ротмистр Волин!
Стыдитесь! Вы же офицер!.. Полковник прошелестел соломой. Скажите, господа, ни у кого не найдется покурить?
Довольно долго никто не отзывался, затем послышался неуверенный голос:
У меня есть Это Сиротин говорит!
Махорка? скептически спросил полковник.
Она самая! насмешливо ответил Сиротин.
Ну что ж Давайте закурим махорки, согласился полковник и передвинулся к Сиротину.
Протрещала рвущаяся бумага, потом полковник попросил у Кольцова спички, прикурил и, придерживая горящую спичку на уровне своей головы, спросил у Сиротина:
Интересно, как сложившуюся на фронте ситуацию оценивают там у вас, в Красной Армии?
Хреновая ситуация, чего там! категорично заявил Сиротин. Но, как говорится, цыплят по осени считают Еще повоюем!
Мы-то, кажется, уже отвоевались.
Это вы сказали, ротмистр? обернулся на голос полковник.
Нет, это яподпоручик Карпуха. Мне тоже, как и ротмистру, не хочется себя тешить иллюзиями, господа. Мы уже в могиле. Братская могила, как пишут в газетах. Все!
Кольцов, с усмешкой слушавший этот разговор, прошептал:
Повремените с истерикой, подпоручик Надо думать! Быть может, нам еще что-то и удастся!
Но что?.. Я готов зубами грызть эти проклятые камни!
Подумаем. Время у нас еще есть, невозмутимо ответил Кольцов.
Правильно, капитан. Вижу в вас настоящего офицера, одобрительно отозвался полковник. На каком фронте воевали?
На Западном, господин полковник, в пластунской бригаде генерала Казанцева.
Василия Мефодиевича?! По-моему, он сейчас в Ростове. Кстати, фамилия ваша мне откуда-то знакома. Вы родом из каких мест? Кто ваши родители?
Мой отецначальник Сызрань-Рязанской железной дороги. Уездный предводитель дворянства, спокойно, не скрывая потомственной гордости, отозвался Кольцов.
Господи! Как тесен мир!.. изумился полковник Львов. Мы с вашим отцом, голубчик, встречались в бытность мою в Сызрани. У вас ведь там, кажется, имение?
Было, господин полковник, имение Было интонацией подчеркивая сожаление, ответил Кольцов. И подумал, как все же удачно, что полковник имел возможность быть знакомым только с отцом. Будь иначе, эта встреча в подвале обернулась бы катастрофой. А сейчас может даже принести пользу, если они, конечно, вырвутся отсюда. А в то, что вырваться удастся, он продолжал твердо верить, сознательно разжигая в себе эту веру, ибо она подстегивала волю, обостряла, делала изощренней мысль, что в создавшейся ситуации было необходимо. Человек действия, Кольцов не верил в абсолютно безвыходные ситуации.
Нет, надо же, какая встреча! продолжал изумляться Львов. Он хотел еще что-то сказать, но послышался короткий стон, и полковник умолк.
Кто стонет? спросил Дудицкий.
Это я, подпоручик Карпуха!
Он ранен, пояснил капитан Ростовцев. Четвертый день просим у этих бандитов кусок бинта или хотя бы чистую тряпку.
У меня есть бинт. Это я, Емельянов, говорю. Зажгите спичку. И когда тусклый свет зажженной спички осветил подвал, подошел к раненому: Покажите, что у вас?
Морщась от боли, подпоручик Карпуха неприязненно посмотрел на Емельянова.
Любопытствуете?
Покажите рану! повторил Емельянов строже. Я бывший фельдшер правда, ветеринарный. И присел около раненого.
Зажглась еще одна спичка. Емельянов склонился к подпоручику, стал осматривать рану. Потом зажгли пучок соломы, всем хотелось помочь Карпухе.
Ничего серьезного Кость не затронута однако крови много потеряли и нагноение. Емельянов разорвал обертку индивидуального пакета и умело забинтовал плечо Карпухи.
Волин поднял обертку индивидуального пакета.
Английский, удивился он. А говорят, у красных медикаментов нет!
Трофейный, пояснил Емельянов.
Убили кого-нибудь?
Возможно, спокойно подтвердил Емельянов. Стреляю я вообще-то неплохо! И спросил у подпоручика: Ну как себя чувствуете?
Как будто легче, вздохнул Карпуха, и в голосе его зазвучали теплые нотки. Я ведь с четырнадцатого на войне, и все пули мимо меня пролетали. Как заговоренный были на тебе! Не повезло!
Почему же не повезло? Пятый день, а гангрены нет, лишь легкое нагноение. Повезло! буркнул Емельянов.
Вообще-то, господа, я всегда везучий был, еще более повеселел Карпуха. С детства еще. Совсем мальчишками были, играли в старом сарае, вот как в этом, что над нами. И кто-то полез на крышу, а она обвалилась. Так поверите, всех перекалечило, и даже того, что на крыше был, а у меняни одной царапины.
А я так сроду невезучий, усмешливо отозвался Емельянов, пять ранений, одна контузия. И сейчас вот опять не повезло.
Время здесь, в подвале, тянулось уныло и медленно. Часов ни у кого не было, и день или ночьузники определяли только по глухому топоту охранников над их головами. Ночью часовые спали. Зато ночью не спали крысыэто было их время. С истошным писком они носились по соломе, по ногам людей. Когда крысы совсем наглели, Кольцов зажигал спичку, и они торопливо, отталкивая друг другасовсем как свиньи у кормушки, исчезали в узких расщелинах между камнями.
Первое время узники много переговаривались друг с другом. Потом паузы длились все дольше и дольше. Человеку перед смертью, может быть, нужно одиночество. Люди то ли спали, то ли, лежа с открытыми глазами, думали каждый о своем, одинаково безрадостном и тревожном. И еще никак нельзя было привыкнуть к вони: парашу они выкопали в углу и прикрывали ее лишь прелой соломой.
Кольцов, ворочаясь на соломе, проклинал обстоятельства, сунувшие его в этот погреб. Проклинал именно обстоятельства, потому что его вины в происшедшем не было. Все шло так, как было задумано Фроловым, и ни в чем, ни в одной мелочи, не отступил он от своей легенды, от той роли, которую предстояло ему сыграть. Все началось удачно: он вышел на людей, которые взялись переправить его к белым, и этот новый Кольцов, в образе которого он стал жить, не вызывал подозрений, он, во всяком случае, никаких специальных проверок не заметил. И если бы не налет банды, Кольцов уже, должно быть, приступил бы к выполнению своего задания.
О возможной близости смерти Кольцов не думалочень долго она была рядом, и сама возможность гибели стала привычной, обыденной частью его солдатской судьбы. Нет, не о смерти он думал сейчас, а только о том, как вырваться отсюда. И все время остро жалила досада, что неудача настигла его именно сейчас.
К большевикам он примкнул в последний год войны, после февраля, когда понял, что ониединственная реальная сила, способная воссоздать рухнувшую страну. Примкнул после серьезных размышлений и сомнений. И, как «опоздавший», хотел доказать делом, что ничуть не хуже бывалых революционеров.
И вот наступило наконец его время, и как же неудачно оно началось!
Прошло двое суток, а быть может, и больше. Об узниках словно забыли
Ротмистр Волин лежал рядом с Кольцовым. Тревожно ворочался на соломе, иногда что-то бессвязное бормотал во сне. Как-то под утро он приподнялся на локте, потрогал Кольцова, заговорщически зашептал:
Капитан!.. Капитан Кольцов! Вы спите?
Нет, помедлив, отозвался Кольцов.
Я все время разрабатываю в голове разные планы побега.
Придумали что-нибудь?
И взволнованно, словно обличая кого-то, Волин начал говорить сначала тихо, а потом, распаляясь, все громче: