Я ранен осколком в левую руку выше локтя. Осколок застрял в мягких тканях. Действуйте!
И началось! Боевые санитары на словах все знали. А на деле выглядели совсем беспомощными. К тому же и одеты они были в грязные робы. Инструменты оказались нестерилизованными. Медикаменты разложены так, что и сам лекпом не смог разобраться.
После этого конфуза Шкурко замучил санитаров тренировками. Они без конца переносили и бинтовали «раненых» (при этом «раненым» чаще всего бывал сам лекпом). Теперь во время тревог в санчасти все на месте.
Шкурко вцепился в Новикова. Упросил подробна рассказать, что происходило там, наверху. Уговаривать Новикова не надо, поговорить он любит, тем более когда перед ним такие благодарные слушатели, как Шкурко и его боевые санитары, в том числе вестовой Сухарев. Старший лейтенант, поудобнее усевшись в кресле, начинает рассказ:
После первого выстрела смотрю в бинокль, а всплеска не вижу. Ну, думаю, перелет. Командую: «Четыре меньше!» Второй выстрел. Теперь вижу всплескна середине дистанции! Командир ругается. А я и сам понимаю, что неважно стреляем. Но тут мои комендоры приноровились к трехбалльной волне и пошли бить прямо в борт пароходу, как заклепки клепают. Пятый снаряд угодил в ходовую рубку, из нее дымок появился, сперва небольшой, а потом все гуще. Подающий снаряды Валентин Куница говорит: «Братцы, смотрите, похоже, прямо в керосиновую лампу попали!»
Гриша, перебиваю я Новикова, имей совесть! Куница один из лучших моих подчиненных, а ты его выставляешь как болтливого разгильдяя.
Всему свое время, стармех. В бою острое словцо очень к месту бывает. Если ты хочешь знать, Куница своей шуткой помог многим матросам. Повеселели ребята, жару прибавили.
Лекпом Шкурко смотрит на меня умоляюще:
Виктор Емельянович, прошу вас, не мешайте Григорию Алексеевичу. Вы-то все видели собственными глазами, ясно, вам не интересно
Эх, доктор, наговорит он тебе с три короба, а ты и поверишь
А вообще-то зачем я вмешиваюсь в этот разговор? Не любоне слушай, а врать не мешай Я занялся своими делами.
Гриша продолжает рассказ, но уже старается не отступать от истины:
Когда транспорт застопорил ход, мы подошли к нему совсем близко. Стреляем в упор. Тут уж мои команды не требовались: комендоры сами управлялись. Знай заряжай да стреляй, все равно не промахнешься. Но что такое: стреляем, стреляем, а он не тонет. Вообще-то говоря, пробоины от наших снарядов маленькие. «Стреляйте ниже ватерлинии!»приказывает командир. Стали ловить момент, когда волна схлынет и обнажит немного борт. И все равно не тонет! Весь борт в дырках, а не тонет! Что такое? Присматриваюсь и вижу, что некоторые пробоины заткнуты чем-то изнутри. Вот свежая дырка. Из нее что-то сыплется. Картошка! Сыпалась, сыпалась, но вот хлопкрупная картофелина заткнула дыру Что, может, скажешь, что и этого не было? воинственно спрашивает меня рассказчик.
Это было, соглашаюсь я. Но, слушая тебя, можно подумать, что транспорт был загружен одной картошкой.
А я еще не досказал Так вот, командую перенести огонь к корме. Выстрел, еще выстрел, и вдруг как ахнет! Взрыв!..
В переборочной двери показалась грозная фигура Думбровского:
Товарищ старший лейтенант, вы что думаете: я за вас буду вахту нести, пока вы тут о морских битвах ораторствуете?
Бегу, бегу! У меня часы немного отстают. Гарантийный срок у них как раз перед войной истек. Запишите, пожалуйста, эти несколько минут за счет немцев
Одернув китель и поправив фуражку, Новиков спешит в центральный пост принимать вахту от старпома. Лекпом вздыхает и принимается свертывать свой лазарет: надо освободить кают-компанию для ужина.
А в отсеках ликование. Все-таки отметили победой годовщину Советской Латвии! На лодке собрались люди разных национальностей. Взять хотя бы офицеров. Сядем за стол в кают-компанииинтернационал! Лисин и Хрусталеврусские, комиссар Гусевбурят, старпом Думбровскийполяк, Брянскийеврей, я и Шкуркоукраинцы. Правда, латыша на нашей лодкени одного. А разве это важно? Для любого из нас Латвиячастица нашей огромной Родины. И потому годовщина этой республикинаш общий праздник, и мы рады, что поднесли ему свой скромный подарок.
Мореходная астрономия
В ночь на 8 августа мы заряжали аккумуляторную батарею далеко от берега. Без боеприпасов нам теперь нечего было делать на путях вражеских кораблей. Днем вели разведку, а с темнотой забирались подальше в море, чтобы без помех произвести зарядку. Как обычно во время надводного хода, я находился в центральном посту. Изредка подходил к штурманскому столику посмотреть, как Хрусталев лихо закручивает на карте наши галсы. Все шло своим чередом, но вот в центральном посту появился старшина группы радистов Антифеев и попросил доложить на мостик, что получена радиограмма.
Когда мы с Хрусталевым остались одни, я спросил его:
Миша, как ты думаешь, что в радиограмме?
Думаю, разрешение вернуться в базу. Боезапаса у нас нет, для чего нас держать в море?
На корабле закон: кроме командира, комиссара и радиста, никто не знает содержания депеш. Но строить догадки никому не запрещено. Впрочем, долго рассуждать на эту тему нам не дали. С грохотом раскрылся переборочный люк. Смертельно бледный Брянский выпалил:
Авария! Разлетелся насос охлаждения правого дизеля. Двигатель перегревается. Не знаю, что делать
Оставив Брянского в центральном посту, бегу в дизельный отсек. Здесь уже старшина электриков Ляшенко и старшина мотористов Михайлов. Ляшенко с одним из электриков разбирает электродвигатель насоса, а Михайлов, лежа животом на палубе, кричит мотористу в трюме, как перекрыть клапана, чтобы уцелевшая циркуляционная помпа левого двигателя подавала воду на оба дизеля. Спускаюсь в трюм, проверяю правильность переключений. Все верно. Когда температура обоих двигателей стала выравниваться, подхожу к электрикам. Ляшенко подает переносную лампу. То, что открывается глазам, радует мало. Коллектор электродвигателя рассыпался на части, обмотка якоря разрушена. В море такую поломку не исправить.
О ремонте и думать нечего, говорю я Ляшенко. Лучше возьмите под свое наблюдение циркуляционный насос левого бортався надежда теперь на него.
Понимаю, товарищ инженер. Все сделаем, а до базы дотянем.
Последствия бомбежек. Сразу их все не увидишь, не будешь же перебирать каждый механизм! От удара ослаб щеткодержатель. Вовремя не заметили этого. А теперь щетка выпала, вызвала короткое замыкание На мой вопрос о причинах аварии главстаршина Ляшенко ответил не сразу:
Я не хочу, чтобы вы плохо думали о командире отделения Самонове. Специалист он отличный.
Не спорю. Но в данном случае и он виноват. Нам надо еще зорче следить за механизмами.
Техника не выдерживает бесконечных нагрузок. И люди устали. Признаюсь, кое в чем виноват и я. Мало думал о людях. Была ли необходимость по суткам плавать под водой без регенерации воздуха? Я жалел регенерационные патроны и кислород, берег на тот случай, если противник надолго загонит нас на грунт. Пока такого случая не было. И получается, что люди часами задыхались, а мы везем на базу неизрасходованные патроны. А с пресной водой?! Ее тоже экономили изо всех сил, даже обед готовили на смеси пресной и морской воды. А ведь у нас есть опреснители. Но их не использовали: канительно, к тому же летние ночи короткие, считали, что не успеем за это время опреснитель включить, да и энергии он пожирает порядком. А при желании все можно было сделать. Просто не уделяли внимания мелочам, хотя в результате подобных мелочей люди излишне утомлялись. Нет, в будущем надо больше обо всем думать. И когда вернемся домой, скажу товарищам с других лодок, чтобы они не повторяли моих ошибок.
Возвращаюсь в центральный пост, докладываю командиру об аварии.
Обеспечит одна помпа оба двигателя? спрашивает он.
Так точно.
А то нам нужны будут оба дизеля. Получен приказ возвращаться в базу.
Радостная весть быстро облетела отсеки. Я немного опасался, что от радости люди могут удариться в беспечность. Наказываю старшинам разъяснить матросам: путь впереди трудный и опасный, успокаиваться рано.