Я пыталась пробиться в круг детей, моих сверстников, не понимая, за что меня так ненавидят. Постоянно преследовавшая меня кличка «дочь Сильного» вначале мне не мешала. Но однажды, я хорошо запомнила это, во время девчоночьей игры возле школы две девочки вертели веревку, а остальные подбегали и прыгали через нее. Я стояла в стороне, не решаясь принять участие в игре. Веревочка крутилась все быстрее и быстрее. Девочки прыгали. Я тоже начала радостно подскакивать на месте. Забыв обо всем, я включилась в игру. Но веревка, пролетев у меня под ногами всего один раз, упала на землю. Девочки перестали ее вертеть и молча, с презрением смотрели на меня. Я, посрамленная, отошла в сторону. Игра продолжалась.
Я пожаловалась матери. Спросила, почему дети ненавидят меня. Что могла она мне ответить? Утешала, ласкала, плакала вместе со мной. По ее совету я пошла к отцу и все ему рассказала. Он рассмеялся: «Плачешь, потому что тебя ненавидит деревенщина? А за что им любить тебя? Когда слуги любили своих господ? В другой раз не связывайся с ними, не смей играть. Я, дочка, играю с их отцами, но эта игра иного рода, тебе не понять. Так играть с ними будешь и ты когда-нибудь, когда вырастешь. Твое сердце еще мягкое, но ничего огрубеет. Мягкие сердца не для настоящих людей. На ненависть надо отвечать ненавистью, и на любовь иногда тоже»
Она замолчала, а я невольно посмотрел на часы. Два часа ночи. Весна заметила, как я взглянул на часы.
Я затянула рассказ. И все же прошу, выслушай меня.
Продолжай, на часы я посмотрел машинально.
Отъезд в гимназию был для меня спасением. Там впервые я вошла в среду сверстников. Никто не знал о моем отце, но я все время чего-то боялась. Каждый год на каникулы приезжала домой. Витуна почти не менялась. Отец все богател, появлялись новые лесопилки, предприятия, а в деревне росла нищета. Не изменилась и взаимная ненависть. Вся наша семья жила под именем Сильного: Сильный, жена Сильного, сын Сильного, дочь Сильного. Наших настоящих имен никто и не упоминал. Чем старше я становилась, тем глубже уходила в тень этого имени. Чем становилась сознательнее, тем мучительнее были мои страдания. Своего отца я больше ненавидела, нежели любила. Из отцовских дел, а не из книг я поняла, как к человеку приходит богатство. А два года назад поступила в университет в Загребе, на философский факультет
Тебе, видно, на экзаменах больше повезло, чем мне. А потом была Испания Ничего, еще будет время.
Твои экзамены лучше моих, товарищ Испанец. Почему у меня не появилось такой возможности?
У нас будут серьезные бои, Весна. Скоро и тебе предоставится возможность.
Здесь нет.
Зависит только от тебя.
Ошибаешься. Я никого не могу заставить мне поверить.
Продолжай рассказ. У меня такое впечатление, что о самом важном ты не сказала.
Это правда. У меня много причин бояться, что и ты мне не поверишь. Не смогу тебе дать никаких доказательств. Слушай дальше Университет был для меня словно вторым рождением. Демонстрации и стычки с полицией давали возможность каждому студенту показать, к какому лагерю он принадлежит и чего стоит. Шла и я со всеми, боролась, как умела. Ты знаешь, как это происходило? Полиция гналась за нами, топтала лошадьми, избивала и бросала в тюрьмы. Пребывание в тюрьме я считала большой честью, но все же боялась. Я много слышала о тюрьмах и пытках. Из тюрьмы люди выходили и с поднятой головой, и со склоненной. Постоянно меня мучила мысль: выдержу ли, если попаду туда? Однако страх тюрьмы не заставил меня отказаться от участия в демонстрациях. Когда студенты бунтовали, шла с ними и я, когда толпа бежала, вместе с другими бежала и я. Однажды завязалась крупная схватка с полицией. В суматохе меня так сильно ударили полицейской дубинкой по спине, что помутилось в голове. Но я удержалась на ногах и бросилась на полицейского. Когда он замахнулся вторично, я схватилась рукой за дубинку, чтобы отнять ее. И мне бы это удалось, если бы на меня не навалились еще несколько человек и не начали бить, куда попало. Я без сознания свалилась им под ноги. Когда очнулась, вокруг царил мрак одиночной камеры. Я улыбнулась: неужели это возможно? Я, дочь Сильного, в тюрьме! Мог бы кто на Витуне поверить этому?
Из соседних камер доносились удары и стоны. Выдержу ли я, когда очередь дойдет и до меня? Это меня мучило. Клялась жизнью, что не сдамся и не пророню ни слова. Но все же было страшно. Ждать пришлось недолго. Начали бить и меня. Расспрашивали обо всем. Лучше тебе и не рассказывать. Наверняка ты побывал в руках нашей полиции.
Да. Перед Испанией.
Тогда ты их знаешь.
Не особенно. У меня не хватало смелости отнимать у полицейских дубинки.
И мне не удалось отнять.
Зато ты их попробовала.
Товарищи меня хвалили. Но моя радость не была полной. Боялась, что они узнают об отце. Я ведь замечала, что о некоторых встречах мне не говорят. Меня это мучило, я видела, что мне верят и все же что-то скрывают. Все больше боялась: а вдруг узнают об отце и объявят мне бойкот?.. Я ведь с детства знала, что такое бойкот, но в университете это пострашнее.
Никогда не забуду случай с одним студентом. Его задержали вместе со мной. Пока он сидел в тюрьме, вокруг только и говорили, что о его геройском поведении. Но вдруг за день-два до его освобождения нам сказали, чтобы мы сторонились этого парня. При встрече все отворачивались от него, как от прокаженного. На его «здравствуй» никакого ответа. Все его попытки объясниться с нами, заговорить с кем-нибудь были напрасны.
Во время обыска у него на квартире нашли манифест и пачку прокламаций. В полиции истязали его, требуя выдать человека, давшего ему весь этот материал, но не добились ни звука. А в соседней камере сидел его друг, которого обвиняли, что он распространяет запрещенную литературу. В его камере допросы не прекращались ни днем ни ночью. Палачи, один искуснее другого, старались заставить его заговорить. Удары и стоны неслись по всему этажу, пугая тех, до кого еще не дошла очередь. Спустя месяц в камере все стихло. Среди заключенных прошел слух, что сидевший там товарищ умер под пыткой. Это была хорошо задуманная ловушка полиции. В действительности этого коммуниста ночью, тайно перевели в другую тюрьму и распустили слух, что он умер. И тут наш герой, которым все восхищались, решил признаться, чтобы облегчить себе пытки, что, дескать, получил манифест и листовки от товарища, который скончался. А мертвого ведь полиция не станет истязать. Этого было достаточно, чтобы объявить малодушному бойкот. Думаю, что и сейчас с ним никто не общается. Теперь понимаешь, что меня ждало, если бы товарищи узнали об отце. Какой страх я пережила
Год назад мне сказали, чтобы я пришла на какую-го встречу на Тушканац. Раньше меня никогда не звали ни на одно из тайных совещаний. Сколько страха я вытерпела из-за этого приглашения! Шла туда с большим волнением, стараясь не опоздать. Там меня ждали пятеро хорошо знакомых студентов. Держались они со мной как-то иначе, серьезнее.
«Знаешь, Весна, почему позвали?» спросил один.
«Нет», ответила я.
«Ты чем-то очень взволнована?»
«Признаюсь, да. Не знаю, о чем пойдет речь».
«А что-нибудь предполагаешь, Весна?»
«Да, к сожалению, предполагаю. Знаю, что меня ожидает, но ничего сделать не могу. Моя тайна будет преследовать меня до гроба. Я хотела об этом вам рассказать давно, но не хватало смелости. Стыдилась». Так начался мой рассказ об отце, как этот сегодня ночью. Все им рассказала.
«Слушай, Весна, отец отцом, а ты это ты Мы принимаем не его, а тебя. Теперь тебе придется перевоспитывать отца. А тебя мы позвали, чтобы сообщить, что ты принята в СКМЮ».
Все начали поздравлять меня, целовать. Вот это главное. Тех студентов нет здесь, и за меня некому поручиться. Они, я уверена, где-то сражаются. Может быть, мне когда-нибудь улыбнется счастье и кто-нибудь из них подтвердит мои слова.
Почему же ты не связалась с движением Сопротивления здесь?
Здесь бы мне не помогла красная книжка. Тут для всех я дочь Сильного. Я пробовала, как только вернулась сюда. Пошла к некоторым, зная, что они члены партии: их арестовывали много раз. Они молча выслушали меня и ушли, не сказав ни слова. Хуже всего, что они с тех пор меня считают полицейской ищейкой, я уверена. Я ведь дочь Сильного, не так ли?