Вот еду старым ладожцам настроение портить
А не густо будет, Сергей Васильевич? Я ведь замполиту кое-что неприятное уже сказал
За Егерсдорф не будет густо, Илья Ильич Добавлю немного трезвости в голову полководца Волынского.
Трезвость никому не лишняя, это ты прав.
Илья Ильич, прошу любить и жаловать. Мой порученец
Гвардии лейтенант Марков! Глухо стукнули каблуки яловых сапог.
Марков? Вы из дивизии Волынского? Член Военного совета Тарасов Рад, товарищ Марков. А ведь это о вас писали в нашей армейской, что вы спасли своего солдата гм, гм фамилию вот запамятовал, украинская фамилия
Бегма, товарищ генерал, сказал смущенно Марков. Рядовой Бегма Там, товарищ генерал, написали не совсем
Ну, суть, надеюсь, не пострадала, не Бегма вас из Вислы вытащил, а вы его По голосу было понятно, что Тарасов улыбается.
Да, Илья Ильич, тут к слову о нашей газете, сказал Никишов. Вызови-ка нашего писателя и остуди его голову Что это он за глупость вчера тиснул на первой странице? Читал?
Читал.
Аршинными буквами тиснул: «Убей немца!» Он что, обстановки не понимает? Неладно, Илья Ильич. Ты четыре дня по корпусам ездил, вот редактор и ошалел от радости, что сам себе хозяин Такой вопль сейчас о немце неуместен. Кричать «убей немца» не то, не то, Илья Ильич Поправь редактора.
Тарасов полез в карман бекеши, вытащил светлый квадратик, протянул командарму.
Вчерашняя «Красная звезда» У авиаторов был, свежую взял. Статья есть именно об этом, Сергей Васильевич Ты у нас провидец, а?
Они засмеялись.
Ты уж не отыгрывайся за своего сочинителя.
Не отыгрываюсь. А статья разъясняет проблему с абсолютной точностью. Поворотная точка в войне, Сергей Васильевич, в нашей духовной стратегии. Я там подчеркнул абзац, увидишь. Примерно так сказано: наш боец на территории Германии это представитель нового мира, это сын Советского государства У него высокое чувство собственного достоинства. Месть наша не слепа, гнев не безрассуден Так что, Сергей Васильевич, придется нам круто ворочать руль, лозунг «убей немца» ушел в историю.
Слава богу, как говорится А редактору все-таки надо будет указать Опытный политработник, черт бы его драл, ну, чувствовать должен и без статей в «Красной звезде», что обстановка изменилась, мы не под Ладогой грязь месим, а по Германии шагаем.
Я уже дал команду провести партийные собрания, комсомольцев собрать, все политотделы на это нацелил, Сергей Васильевич. Ничего, в армии служат умные люди, поймут Пожалуй, вот что санкционируй, Сергей Васильевич, разреши разослать по корпусам, чтобы с народом поговорили, армейских начальников. На передовой сейчас тихо, думаю можно и начарта, и начсвязи, тыловика, инженер давно в бумагах увяз, пусть потолкуют с народом
Дело. Прикажешь, я задержусь на день у Волынского, постараюсь побывать где-нибудь на собрании. Поворот крутой
Осилим.
А редактору ты все же
Тарасов засмеялся.
Не любишь ты прессу, командарм.
Умную люблю. Никишов посмотрел на Маркова. Всеволод, будь любезен, прогуляйся до бронетранспортера. Что-то наша лейб-гвардия сегодня не торопится. Там старший сержант Гаврилов командует, поторопи.
Слушаюсь!
Во дворе штаба за решетчатыми воротами (створки их как раз распахнул солдат в полушубке) рокотнул мотор, заглох, снова зарокотал, почихивая
Яркий свет фар ослепил Маркова.
Порядок, Михалыч! сказал из тьмы Егор Павлович. Зажигание барахлило чуток. Едем!
20
Их знала вся Седьмая армия.
Старенький «ЗИС-5» сворачивал на обочину полтавского шляха, в дурманно пахнущие сладостью июльские хлеба. Его видели у прокаленных солнцем белых дорог верхней Донщины. Стоял он в облаках пыли у истоптанного сотнями тысяч солдатских сапог, разбитого гусеницами танков заволжского проселка. Он останавливался у сожженных деревень, пахнущих толовой гарью развалин городских улиц. Его видели под стенами замков Львовщины, на узких шоссе у Сандомира. Катил он по брусчатой мостовой германских деревень
Два старых солдата вылезали из кабины «зиска». Иногда они курили, сидя на подножке, прячась от студеного ветра или жаждая тени в летний полдень. Иногда им было жаль коротких минут, которые они отводили на перекур, и старики отбрасывали задний борт машины, брали по лопате, кто-нибудь из них тащил на плече лом
Лопаты выбрасывали из неглубоких ямок чернозем или каменную россыпь гальки, суглинок или комья мертвой ледяной земли
Потом старики шли к машине, снимали с высокого штабеля фанерных щитов лежащий сверху
И у дороги, что бежала по украинской земле, или петляла меж курганов на берегу Дона, или стремительно уводила глаза вдаль, к дымящимся крышам немецкого города, один из солдат доставал из кармана гимнастерки или полушубка, телогрейки или шинели мятый блокнот, и под огрызком карандаша трудно рождались на бумаге даты: «19 августа 1941», «6 ноября 1942», «9 августа 1943», «27 апреля 1944», «9 февраля 1945» Потом выводила усталая стариковская рука: «Щитов двуопорных установлено 27».
А на фанерных щитах, что оставались у дорог, слова сочились кровью, сполошно звенели набатом беды, от этих слов плакал без слез командир разгромленного полка, опускал голову парнишка с кровяными мозолями на ногах в опревших портянках, не перемотанных от самой границы, не мигая смотрел на эти слова солдат, сидевший на броне последнего в бригаде танка, что гудел мотором из последних моторесурсов, уходя на восток, на восток, на восток
На красном фоне белые буквы, на черном желтые, на голубом синие
Родина-мать зовет!
Враг будет разбит! Победа будет за нами!
Убей немца!
Стойкому бойцу враг не страшен!
Гвардеец! Не посрами славы отцов и дедов твоих!
Советский народ не будет стоять на коленях!
И снова два старых русских солдата бьют ломом в мерзлую землю и дышащую житным духом черноземную теплынь, споро разворачивают лопатами
А слова на щитах
На красном фоне белые буквы, на черном желтые, на голубом синие
Слава героям Сталинграда!
Вперед, на запад!
Молодой боец, настойчиво учись опыту старой гвардии!
Даешь Вислу!
Вот оно логово фашистского зверя!
Освободим народы Европы от гитлеровской чумы!
Возмездие пришло, Германия!
До Данцига 140 километров!
21
Перекурим, Авдей?
Да ну к богу, в кабинке уж Метет-то
Фрицевска погодка У нас в феврале пуржит, так снегу навалит к урожаю, в пользу, а здесь не поймешь чего То снег, то дожжик, гнилая сторона
Герма-а-ания
Два солдата, стоявшие возле фанерного щита в десяти метрах от шоссе, взяли по лопате, а тот, что был повыше, подхватил с утоптанного валенками грязного снега лом.
Закосили малость левый-то угол, а? сказал тот, что повыше, и поднял воротник полушубка.
Сойдет! Все одно через неделю сымать. Данциг энтот, говорят, с ходу брать будем
Это дело Может с ходу, а может и покорячишься еще с Данцигом-то
Солдаты по давней привычке еще раз, напоследок, глянули на щит (на желтом квадрате черные буквы: «Убей немца!»), пошли к облепленному мокрым снегом «зиску», оставляя земляные следы от подошв валенок
Ноги-то оббейте, работнички, сказал шофер, открывая дверцу.
Заводи давай, сонное царствие, сказал шоферу тот солдат, что был повыше, пошел вдоль борта, забросил лопату в кузов. Прищурившись, смотрел на быстро приближавшийся «виллис»
Сергуни машина-то, сказал за его спиной напарник, поколачивая носком валенка по скату машины. Его, его
«Виллис» проскочил мимо грузовика и вдруг остановился.
Солдаты сняли брезентовые рукавицы, сунули в карманы полушубков, стали рядом. В высоком человеке, шагавшем чуть согнувшись от ветра, узнали командарма.
Ты докладай, Авдей.
Воротник-то откинь
Бекешу на командарме снегом облепило
Здрав желам, товарищ генерал! в одно дыхание сказали солдаты и дернули ладони к шапкам.
Здравствуйте, товарищи.
Из-за плеча командарма выглянул высокий парнишка в шинели с лейтенантскими погонами, улыбнулся.