Господи, почему Ферапонт так посмотрел на меня, когда я дала ему десять марок?.. У меня больше не было, я случайно нашла в сумочке эти десять марок, когда доставала платок Мы делали что-то очень плохое, если старый русский жалел нас, он смотрел на нас, как на очень несчастных людей, и он не радовался нашему несчастью, он снял свою рваную солдатскую шапку, и тут Эрих ударил его ногой в живот, старик упал на снег Он приподнялся на коленях, потом сел, Эрих уже разворачивал машину в трех шагах от старика, и я Господи, ведь я тогда вспомнила Да, мы с папой вышли из посольства вечером, в декабре сорокового года, да, в декабре Мы гуляли с папой по Москве, и тот старый москвич, что шел впереди нас, поскользнулся на тротуаре, на полоске льда, которую накатали мальчишки у витрины магазина, упал на бок, его шапка откатилась лапе под ноги «Ну, оказия», сказал старик, поднимаясь, я подхватила шапку, подала ему, он сказал, отряхивая от снега черное длинное пальто: «Спасибо, беленькая» Нам с папой почему-то стало весело, мы пошли в кино «Метрополь», купили билеты у толстенького мальчишки в голубом кашне Папа мог бы достать билеты у администратора, но купить их у мальчишки было интереснее. Я никогда не смогу теперь ходить по Москве, никогда. И папа Мы делали что-то очень плохое, мы делали что-то отвратительное, ведь делали же, делали, все немцы делали что-то плохое, Ферапонт не должен был падать на снег от удара этого Эриха, он не должен был Я знаю, папе не нравилось, что делали солдаты в России, я знаю Он приезжал в отпуск два раза, но не привозил подарков А к фон Штейнбахам пришел грузовик из-под Смоленска, наверное, целый магазин «организовали» два майора фон Штейнбаха и генерал-лейтенант фон Штейнбах
Они воры, эти фон Штейнбахи. «Организовать» это слово заменило слово «украсть», да, да, немцы воровали и грабили там, в России, папа не хотел рассказывать о России, он бродил по парку и молчал
Если б я могла сейчас уснуть! Разве я могу сейчас спать, как мама? Или Маргот? Какая тьма. Над Германией тьма. Мы делали что-то плохое И тьма. А в Москве, наверное, горят огни конечно, горят, ведь русские уже в Германии.
А у нас тьма. Старуха тогда плюнула на плакат. Прямо на лицо старого немца в кепке, на рукаве которого была нарисована повязка «фольксштурм». На стене углового дома был плакат, и старуха плюнула. А два мальчика с такими повязками на левых рукавах, один в шинели, второй в серой куртке Сыновья? Конечно, у того, что был в куртке, такие же, как у старухи, синие глаза да, да, сыновья И старуха заплакала, у нее были синие глаза, как у того, младшего, и она заплакала, мальчики обняли ее, и у младшего тряслась голова под тяжелой каской Потом они побежали, мальчики, по Грюнштрассе, они пробежали мимо меня, и у младшего было мокрое лицо. Они, наверное, опаздывали на сборный пункт фольксштурмовцев, бежали рядом, совсем рядом, плечом к плечу
Мы все делали что-то очень плохое Тот старик, у которого Эрих купил вчера две канистры бензина, сказал, что из Восточной Пруссии удирает полмиллиона немцев, он так и сказал удирает. Полмиллиона Нас четверо. Мама, Маргот, я. И этот подлец Эрих. Четверо. Мы тоже в этом полумиллионе Мы все делали что-то очень плохое, немцы
Далеко впереди засветился узенький лучик, как иглой, проткнул сумрак и через минуту растаял в желтом свете фар.
Эрих покосился на Фели, она была старшей, когда спала фрау фон Оберхоф.
Да, да, остановите, Эрих.
Уже десятки раз патрули фельджандармов или эсэсманов останавливали машину, небритые, злые, небрежно просматривали паспорта (почтительно улыбаясь, подавал их Эрих они лежали в багажничке). Откозыряв, патрули ухмылялись. С треском захлопывали дверцы «паккарда».
Следуйте!
Фрау фон Оберхоф возмущалась:
Конечно, иваны будут наступать, если даже эсэсманы пьянствуют! Боже, что будет с нами? Фельхен, почему ты сияла вуальку? Эти скоты так смотрят
Взвизгнули тормоза. Эрих шепотом чертыхнулся.
Человек с фонарем в руке был или пьян, или не из робких стоял посредине шоссе В слабом, свете подфарников (Эрих выключил фары) Фели увидела высокую фигуру в офицерской шинели. Опять патрульный офицер начнет придирчиво копаться в паспортах, спрашивать, сколько лет Фели и Маргот, и скажет, что они молодо выглядят для шестнадцати и четырнадцати лет Это была стандартная шуточка у доброй половины патрулей, что встречались фон Оберхофам от самого Кенигсберга.
Человек медленно подошел к левой передней дверце «паккарда», наклонился к приспущенному стеклу, глянул на Эриха.
Хайль Гитлер, сказал обер-лейтенант простуженным голосом.
Хайль Гитлер, сказал Эрих.
Вы в Данциг, господа?
Пытаемся, усмехнулся Эрих.
Почему пытаетесь? Обер-лейтенант дрогнул темными бровями. Он был совсем молод, этот высокий офицер с новенькими погонами
В наше время, господин обер-лейтенант
Пригласите меня в машину, и мы доберемся даже до ворот рая.
Фрау фон Оберхоф шевельнулась:
Господин обер-лейтенант, вы окажете нам честь
Благодарю.
Эрих, откиньте сиденье. Фельхен, перейди к нам.
Нет, нет, я старый солдат, удобств мне не требуется, улыбнулся обер-лейтенант, но Фели уже вышла из машины, мать открыла ей заднюю дверцу. Обер-лейтенант сел рядом с Эрихом, оглянулся, поправил фуражку.
Слава богу, что фюрер освободил нас от химеры, которая называется совестью. Фроляйн, вы не можете на меня сердиться.
Я не сержусь, сказала Фели.
О, господин обер-лейтенант, вы будете нашим ангелом-хранителем, сказала фрау фон Оберхоф.
Обещаю выполнять эти обязанности до последнего дыхания. Позвольте представиться ангелу-хранителю? Обер-лейтенант граф Толмачев, офицер для поручений при шефе пятой камеры министерства пропаганды докторе Циммермане к вашим услугам до самых ворот рая.
О, вы из Берлина, господин простите, но ваша фамилия проговорила чуточку смущенно фрау фон Оберхоф.
Владимир Толмачев. Несчастный беглец из России, которого обижать большой грех.
О, граф, это исключено. Вас послал нам сам господь. Ангелы всегда являются с вечерней зарей.
Русские ангелы действуют круглые сутки.
Все засмеялись.
Знаете, граф, а ведь я была в Москве, да, да, сказала фрау фон Оберхоф. Мой муж, полковник фон Оберхоф, был помощником военного атташе. Я очень хорошо помню Москву
Я не люблю вспоминать о Москве. Я точно знаю, что дорога в рай не идет через этот город.
Где же она идет, господин обер-лейтенант? сказала Маргот.
Через дверь в спальню фрау рейхсминистр Магды Геббельс.
Эрих захохотал.
Эрих! сейчас же сказала фрау фон Оберхоф.
Но я должен уточнить, сказал обер-лейтенант, Дверь в рай для каждого своя. Боюсь, что в раю не хватит дверей для всех немцев, господь бог разочаровался в своем любимом народе, и сейчас десяток батальонов ангелов мобилизован для заколачивания дверей. Но красивым девушкам бояться, думаю, не стоит
Маргот засмеялась.
Еду в Данциг выбирать невесту, сказал обер-лейтенант, сейчас самое благоприятное время, когда богатые блондинки жаждут найти попутчика посмелее для путешествия в рай
А как же фрау рейхсминистр? спросила Маргот.
Но доктор Йозеф Геббельс еще жив, засмеялся обер-лейтенант.
Как там Берлин, господин обер-лейтенант? Бомбят? спросил Эрих.
Не задавайте нелояльных вопросов, мой друг, сказал обер-лейтенант без особой резкости, но Эрих примолк.
Фрау фон Оберхоф довольно улыбнулась. Этот русский граф, безусловно, великолепный молодой человек Правда, он немного рискованно пошучивает в присутствии двух молодых девушек, но, господи мой, разве фронтовая уверенность тона, эта милая грубоватость настоящего солдата не служат в наши дни самой лучшей аттестацией для немецкого военного человека? Ведь это просто означает, что он верит в добрые дни, которые придут к нам, верит, что мы еще увидим нашу победу, да, да, этот русский граф чудесный молодой человек, я сразу увидела, что он из хорошего общества, этот а, Тольматшев
Два огонька вспыхнули впереди. Они покачивались по дуге.
Патруль, пробормотал Эрих раздраженно. Так мы никогда не доедем, проклятье