Пошли вперед и части 304-й стрелковой дивизии. Именно в этих боях мы впервые применили на практике огневой вал, за которым вплотную шли пехота и танки. Но поскольку этот тактический прием для нас был новинкой, мы приняли некоторые меры предосторожности. В частности, наши артиллерийские корректировщики разместились в танках. Находясь в гуще боя, они имели возможность по радио своевременно дать команду на перенос огня, на «замедление» или «ускорение» движения огневого вала таким образом, чтобы, с одной стороны, атакующие не слишком далеко отставали от него, а с другойне попадали под разрывы собственных снарядов.
В этом бою и мне довелось побывать в роли корректировщика. Не потому, конечно же, что это входит в обязанности начальника штаба артиллерийского полка. И не потому, что не хватало у нас специалистов в этой области. Были у нас отлично подготовлены офицеры и сержанты. Но поскольку в танки корректировщиков мы сажали впервые, надо было проверить, насколько успешно могут они работать в таких условиях. А что позволит сделать наиболее объективные выводы? Вне всякого сомнения, личное впечатление. Вот почему я оказался, получив предварительно разрешение у командира полка, в танке.
Тяжелая машина рывком взяла с места. И я тут же стукнулся обо что-то головой. Попытался поднять руку, для того чтобы пощупать затылок, но зацепил за что-то плечом. Словом, сразу понял, что лучше всего сидеть и покрепче держаться. Вокруг все гудело, скрипело. И самое главноея практически почти ничего не видел в узкую, бешено прыгающую перед глазами смотровую щель: то серое небо перед глазами, то покрытая снегом земля. А порой толчки следовали настолько часто, что я вообще переставал понимать, где небо, а где земля. А ведь задача корректировщика заключалась в том, чтобы наблюдать не за ними, а за разрывами снарядов артиллерийских дивизионов. И не просто наблюдать, а передавать соответствующие команды по радио.
На первых порах мне это не удавалось. Спустя некоторое время как-то попривык. И тем не менее свистопляска перед глазами продолжалась. Думаю, что так и не сумел чем-либо помочь в смысле корректировки артиллерийского огня. Не исключено, что в следующий раз дела пошли бы лучше, но следующего раза не было. После боя подготовил доклад, который был выслушан с полным вниманием и пониманием не только командиром полка, но и командующим артиллерией дивизии. Примерно то же самое рассказали и другие наши корректировщики: ограниченный обзор, непрерывная тряска мешают весьма существенно. Больше таких экспериментов в период боев под Сталинградом мы не проводили.
К вечеру 10 января части дивизии продвинулись от 1,5 до 4,5 километра. Враг упорно сопротивлялся. Вернувшись с корректировки, я узнал, что наши батареи действовали четко, вели огонь в высочайшем темпе. Мне рассказали, что кое-где, несмотря на 25-градусный мороз, артиллеристы сбрасывали на снег шинели и полушубки. «Так удобней», пояснили они.
Успехи радовали, но мы понесли и потери. Помню, я находился на командном пункте полка, когда туда позвонили из третьего дивизиона. В шипящей и гудящей трубке едва-едва пробивался чей-то далекий, незнакомый голос:
Почтаренко
Не слышу. Что? Повторите!
Почтаренко
С большим трудом удалось разобрать, что из дивизиона докладывают о том, что убит капитан Почтаренко. Трудно было поверить в это. Еще позавчера мы разговаривали с ним, уточняли детали, связанные с предстоящим боем. И вот нет больше нашего Николая Григорьевича. Не услышу его такой знакомый говорок, не увижу открытой, хорошей улыбки
Но война есть война. И думать в эту трудную минуту приходилось в первую очередь о бое. Я повернулся к капитану Е. М. Ряхину, который стоял рядом, и приказал принять командование дивизионом.
Есть, принять командование дивизионом!
Через несколько минут его уже не было на наблюдательном пункте. Я разыскал командира полка и доложил о принятом решении. Подполковник Холин одобрил его. Минут через 4050 капитан Ряхин уже докладывал по телефону, что благополучно добрался до места, что батареи поочередно меняют огневые позиции, что потери в личном составе велики, но задача, поставленная перед дивизионом, выполняется успешно. В метель и стужу, под ураганным огнем противника части дивизии упорно пробивались вперед. В конце дня 12 января соединение вышло на западный берег реки Россошка. Продвигались по заснеженной степи, и артиллерия поотстала. Однако когда подтянули пушки, наши войска с боем перешли Россошку и продолжали наступление. Теперь мы начали второй этап операцииштурм Ново-Алексеевского. В ночь на 15 января части 214-й и 304-й дивизий овладели аэродромом Питомник.
На аэродроме было захвачено свыше 200 вражеских самолетов, 300 автомашин, 23 танка. Согласитесь, что такие трофеи нечасто достаются в бою. С нами, во всяком случае, это произошло впервые. Красноармейцы, сержанты и командиры с любопытством рассматривали их, особенно самолеты. Ведь прежде гитлеровскую авиацию мы видели лишь у себя над головой. И это, прямо скажем, не очень-то располагало к созерцанию. Теперь же каждый имел возможность пощупать машины собственными руками, забраться внутрь.
Эх, хлопцы, сейчас полечу! Только скажите, за какую ручку дергать
Это точно, взлетишь, только где сядешь
Ребята, а тут вроде теплее. Залазьте сюда
И действительно, в самолетах, особенно в транспортных махинах, было заметно теплей, чем на улице. Во всяком случае, пронизывающий ветер не пробирал до костей. Бойцы быстро смекнули, что к чему. Вскоре они обосновались в кабинах, в фюзеляжах. Командование не возражало. Надо же в конце концов людям хоть немного согреться. Ведь уже сколько дней практически все время на морозе да на морозе. Только одно условие поставилив самолетах и рядом с ними не курить.
Штаб полка разместился в землянках, брошенных гитлеровцами. Там было по-настоящему тепло. После ужина легли спать с твердым намерением не просыпаться до самого утра, если какие-нибудь чрезвычайные обстоятельства не заставят подняться раньше. Но что может произойти? Передний край отодвинулся от аэродрома уже километров на пять-шесть.
Тем не менее произошло. Произошло то, что мы, ветераны полка, вспоминаем и по сей день.
Среди ночи на аэродроме загремели выстрелы. Схватив автомат, висевший у изголовья, я тут же выскочил из землянки.
Что случилось? схватил я за рукав кого-то из пробегавших мимо.
Воздушный десант!
Глянул в небо. И верно: парашюты. Чуть заметны в темноте, но все же заметны. И гул самолетов в небе.
Десант? Какой же смысл в нем? Неужели фашисты настолько глупы, что хотят увеличить количество своих пленных? Тут явно что-то не то. Да и парашюты вроде бы крупней обычных. Впрочем, это может и показаться ночью. А неподалеку уже звучал голос подполковника Холина:
Оцепить район приземления!
Однако вскоре выяснилось, что тревога поднята напрасно. С хохотом и шутками возвращались к самолетам, стоящим на аэродроме, бойцы блокирующих групп. Возвращались не с пустыми руками. На плечах, на самодельных санках, а то и просто волоком они тащили объемистые, тщательно упакованные в непромокаемую ткань тюки.
Гитлер нам подарочки прислал! шутили бойцы. Тут и боеприпасов полно, и консервы, и сигареты, наверное, найдутся!
Видимо, фашисты еще не знали, что аэродром уже занят нашими частями. И по-прежнему продолжали сбрасывать по ночам с транспортных самолетов на парашютах продовольствие и боеприпасы для окруженных. Тяжелые Ю-52 до рассвета еще дважды появлялись над аэродромом. Но теперь тревоги никто не поднимал. Пусть прилетают, пусть сбрасывают. Для нас продовольствие тоже не будет лишним.
Между тем 17 января соединения 65-й армии подошли вплотную к внутреннему обводу укреплений Сталинграда. 18 и 19 января происходила перегруппировка войск перед завершающим этапом операции.
Должен сказать, что и в эти дни части дивизии вели трудные, изнурительные бои. И фашисты упорно сопротивлялись, и погода отнюдь не благоприятствовала нам. Вовсю разбушевалась пурга. Ветер буквально валил с ног. Колючие снежинки обжигали лицо. Вернее, это были даже не снежинки, а острые, словно иголки, льдинки. Из штаба дивизии вновь поступило предупреждение: следить за людьми, не допускать обморожений.