Море волнуетсядва
Это не закончилось. Мы оба переполнены, каждый дал сто процентов себя, и налитая чаша любви кипела, как котелок сказочной колдуньи, ведь невозможно вместить в себя вдвойне, а мы вместили. Любили друг друга неистово и неустанно, никаких остро возбуждающих поз, лишь крепкие объятия и бесконечный поцелуй, лишь его движение во мне. И сладкие оргазмы под песнь китов.
Они неспешно кружили совсем рядом, то скрипели, то заливались соловьиными песнями, то посвистывали или вскрикивали. В ярком свете луны мы видели их силуэты, когда они с любопытством поднимали над водой огромные головы и будто звали нас протяжным рокотом. Удивительное эхо, неземное, странное, будоражило и будило в душе что-то возвышенное, восторженное. Казалось, эти исполины плавают и в океане, и в тёмном небе. Что они слилисьнебо и океан. Как слились в одно мы с Никитойнебо и земля.
Нессишептал Никита мне в губы, загадывай желание, самое заветное. Оно обязательно сбудется. Самое невозможноеон смотрел в глаза синими звёздами, лаская губами моё лицо.
И я загадала.
Лишь с рассветом растаяли в глубине левиафаны, будто и не было их.
Никита мне кажется, что этой ночью случилось что-то особенное
Случилось, моя девочка Когда киты поют людям свои песни, это приносит счастье.
А ты загадал желание?
Конечно, я не мог упустить такой случай.
А мне не положено знать?
Мне кажется, оно у нас одно на двоих
Глава 3
Россия, Москва
Человектакая скотина, к хорошему враз привыкает.
Когда летишь с моста вниз головой, раз и навсегда понимаешь, что всё в жизни, решаемо, кроме одноготы уже летишь с моста.
А я улетел. Для Нессиумер. Умер для самого себя.
Мне самое место на кладбище человеческих отбросов, но пока я собирался на то, где похоронили мою бабушку.
Большая кружка антидепрессокофе с горстью пилюльне изменила ничего ни внутрия всё так же был болезненно пуст, ни снаружиМосква моросила незаметным, как грусть, дождём.
Вёл пошло-красный «Мерседес» по Живописному мосту, три часа прокатавшись по улицам, и после двадцати лет жизни в Соединённых Штатах и путешествий по многим странам смотрел на Москву другими глазами.
Она разрослась, но её негласное деление на пять условных зон никуда не делось: центрдля чиновников, западдля олигархов, югприслуга, северсереднячки, а всё, что восточнее центрарабсила и полный отстой. Практически карта самой России, наглядное пособие отношений власти страны и простых людей. И новостройки ничего не изменили: всё архитектурно-красивое, неповторимое и элитное стремилось на запад, восток же всё больше походил на гетто с хостел-районами, похожими на выгребные ямы. В масштабах России выгребали всё: от детей для зарубежных семей до недр.
Мне хватило пролистать московские каналы, чтобы понять, что зомби-апокалипсис уже случился. Здесь, на моей родине. В России. Но разве зомби объяснишь, что он зомби? Для него всё нормально, привычно, по кругу, стабильно: работаза еду, другие вот вообще без работы сидят, а тут хоть какая-то копейка; предел мечтанийКрым, лет за пять на три дня отдыха точно накопить можно, а ещё доехать по дешёвке с BlaBlaCar; необходимостьпальто, авто, стиральная машина, собрать детей в школу и вылечить зубыв кредит; и вишенкойдети по стопам родителей. Полный комплект апокалипсиса. Политические телешоу и дебатычтобы зомби выпустили пар и не догадались, что безработица и дефицит продуктов создаются искусственно, что засилье тупой литературы и кинозвоночек о повальной запланированной реформами образования умственной отсталости: люди то, что они едят, и это не о котлетах и фуа гра, это о пище для мозга. Мне ли этого не знать? Впрочем, что взять с зомби? Их всё глубже загоняют в урбанистские ущелья с патриотичными названиями «ЖК Сергей Есенин», «ЖК Соловьиная роща», «ЖК Мичуринский» Но всё элитное тяготеет к «ЖК Манхеттен», «Английский квартал», «Ривьера», «Барселона», «Французский дворик» и многочисленные паласы, плазы, хаузы
Барвиха, где моя семья купила особняк, когда бизнес неожиданно и очень круто пошёл в гору, когда мне было лет шесть, тоже делится на районыТерритории: Кантри-Про, Барвиха-Хиллс, Барвиха-Виладж, Сады Майендорф С советских времён вожди строили здесь свои резиденции, а в постсоветские времена на Рублёво-Успенском шоссе случился бум строительства элитных коттеджей.
Наш особняк был далеко не бумовским, а самым что ни на есть генсековским. Построенный полу-амфитеатром, с чёрными мраморными лестницами, ведущими к круглой чаше фонтана из того же камня, в центре которого скульптура чёрного ягуара, лежащего над водой на толстой ветке.
Но туда я сегодня не собирался. Свернул с МКАДа на Рублёвское кладбище.
Могилку под старой липой на перекрёстке центральной и второй налево аллей нашёл сразу: невысокий цоколь из серого гранита, из него же полированная плита, чёрный кованый ажур и двойной памятниксупруга бабушки я помнил плохо, он был хирургом в Центре сердечно-сосудистой хирургии, но за собственным сердцем не следил, и умер однажды прямо во время многочасовой операции.
Цветов я не купил, что сказать мёртвому человеку, который любил меня и которого любил яне знал. Просто сел на гранитную скамью у изголовий, сложил руки на столике и уронил на них голову. Мелкий дождь совершенно не мешал молчать и нервоточить
Ёк теремок Эй, паренькто-то потряс меня за плечо, парень, ты как?
Запах мокрых грязных тряпок отравил едкой амброй. Я поднял голову и выпрямился. Бомж в стоптанных ботинках, при жизни вполне неплохих, в не менее живописной куртке без молнии и вытянутом свитере под ней участливо смотрел на меня ясными зелёными глазами под седыми патлами. Лицо не опухшее, застарелым перегаром от мужика не пахло, жилистые руки удивительно чистые.
Жив пока
Родные? бомж бросил взгляд на памятник. Я кивнул. Ни разу не видал тебя раньше.
А ты следишь за посетителями, что ли? я ухмыльнулся.
Та не, махнул рукой мужик и поморщился, могилки убираю, мне копеечку дают Всех уж по именам знаю, кто да к кому ходит, почитай, прижизненные истории каждого мертвяка тоже. Он поставил на асфальт большую китайскую клетчатую сумку, и она красноречиво забрякала пустой тарой, а сверху скинул небольшой рюкзак. Не подумай чего, заоправдывался бомж, банки у меня тут пустые.
Я удивился:
Зачем они тебе?
Ёк теремок, так яблоки варить, да сливы. В холода с кипяточком-то веселее жить. Я вот машину помыл, на сахар соточку заработал, заулыбался мужик, и я мимолётно поразился белизне его ровных зубов.
Ты всегда тут, что ли?
Шесть лет уж, ёк теремок, поскоблил под бородой мужик, меня тут знают уже. А на столике этом я чаёк пью и с упокоенными беседую.
Я улыбнулся:
Понимаю, всем не хватает того, кто выслушает.
Та не, парень. Ты недооцениваешь силу человеческого безразличия. Выслушаютзапросто, но не услышат.
А мёртвые услышат?
А вот мы сейчас чайку погреем и узнаем, он глянул на фото на памятнике и подмигнул бабушке и деду, как старым знакомым.
Вошёл в оградку и взглядом спросил у меня разрешения присесть. Я ответил тоже взглядом. Что-то в этом бездомном разрывало привычный шаблон. Мужик присел на каменную скамью напротив, достал кусок фанеры и положил на него какую-то круглую железку, расправил на ней запчасти и вставил небольшой баллон с газом. Из сумки появились литровая кружка из нержавейки, еще две поменьше, бумажный кулёк с чем-то и непочатая бутылка минералки без газа. Я молча наблюдал, как бомж налил воду и зажёг горелку, открыл таинственный кулёк и пластиковой ложкой насыпал смесь каких-то трав, цветов и сушёных ягод, залил кипятком и ошарашил:
Не боись, все чистое. Даже скотине кормушки чистят, а я того большечеловек, однако. Одёжа грязная, но то потому, что сушить теперь негде, вздохнул тяжело. Не побрезгуешь? лукаво усмехнулся.
Подвинул мне кружку, и я молча взялся за ручку. Не побрезгую.
Лёха я, Борисов. Когда-то Леонидычем был. Сейчас солнце выглянет, уверенно объявил без перехода и подул в кружку, разгоняя травинки.