До пяти лет ребенок бегал, играл, затем болезнь начала прогрессировать. Кошмар в том, что она помнит, как была раньше подвижной, нормальной, веселой...
Лучше бы Катя умерла до того, как мы пришли за ней.
Я не полено, да. Я плачу, когда думаю о своей жене, да. И с полоумным сержантом я в Поляны не пошел, чтобы.
Чтобы что?
Чтобы не покидать Нелю надолго.
Однако Белкин трус, да. Ничего не попишешь. Я сбежал от Нели, чтобы не видеть ее глаз. У нее... У нее понимающие глаза, хе. Я решил, что прогулка по поселку меня несколько взбодрит, отвлечет... В результате трус Белкин в проигрыше, хе. В полном ауте. Потерял все, да.
Однако я не притворяюсь, как другие, что верю в боженьку. Это же ваш боженька наказал мертвых оставить мертвым, а мы постараемся выжить.
Мы не все сгнием, как считает дурная Тамара Маркеловна.
Сгниют те, кто устал бороться.
Мы многого добились, хе. Я имею в виду, за двадцать первых «коротких» дней. Научились перебегать дорогу, даже когда шевелится земля. Научились отпугивать белых. Научились пить сок ржавых проволочных деревьев. Научились мыться песком. Научились прятаться от розовых. А прятаться от стеклянных волн — проще простого. Надо просто следить за поведением белых, слушать их под землей. Медведи и розовые шары прячутся заранее, они ощущают, когда материя встает на дыбы... Но гораздо печальнее другое.
Мы снова научились спать. Я имею в виду, жизнь налаживается, хе. Милое дело. Есть и другое мнение... У части оппозиции, скажем так. Относительно страшного будущего. Я трогаю свое лицо, оно становится подвижным. Оно подвижное, но пока еще глаза на месте, уши тоже, только волосы выпадают клочьями. На их месте растут другие, рыжие, жесткие, как щетина от карщетки. Не хочу думать, что там на спине, не хочу.
На спине режутся крылья, хе.
Когда выходили, поцеловал жену, оставил ей гранату. Намеренно не смотрел на Нелю, умолял не покидать гараж, чтобы. Чтобы не привлекать внимания, чтобы отсиделась в темноте. В гараже темно, да. У Нели имелся шанс, хе. Назовем это шансом.
Шабаш, о личном — молчок, молчок!
Первые обычные сутки никто не сомкнул глаз. Я торчал у подвального окошка и слушал эти гулкие вздохи, доносившиеся с озера. И соседи слушали. Кто-то молился, иконку притащили. Двое ушли наружу, они не поверили Деду насчет стекла и заявили, что им не нужны чужие вши, и они не будут спать вповалку. Милое дело, хе. Я с этой парой, Зинчуками, немножко был знаком, неплохие ребята, у них свой цех колбасный, двое мальчишек. Кажется, Зинчуки так и не поверили, что владельцы коттеджа, родители Элеоноры, утонули. Ушли, хлопнув дверью, поругались с Дедом и милиционерами. Понеслись искать своих мальчишек. Родительский инстинкт, милое дело, да.
Минут десять было тихо, потом закричала женщина.. Она вопила и вопила, громче и громче, на пределе дыхания, и, кажется, пока она извергала легкие, никто не смел вдохнуть. Потом крики резко смолкли, и донесся противный этот звук. Точно долгий печальный вздох. Милое дело...
Никто не вышел посмотреть, что случилось с Зинчуками.
А на озере монстров не наблюдается, огоньки только в темноте. Так что вздохи театральные рождаются гораздо дальше, из-за леса доносятся. Вскоре мы к стонам и вздохам привыкли, а в первые часы я просто не мог себя заставить отойти от окна. Хорошо, что появились раненые, хе.
Я имею в виду, хорошо для моей психики. Позволило отвлечься слегка от мыслей гадостных. Отвлечься слегка от гранаты, которую хранил с первой чеченской, да. Да к тому же Неля. Ее спина меня пугает. Так что, пусть будут раненые, чтобы. Одним словом, отвлекать...
Вначале мнилось мне, что вот-вот на пустую улицу выползет чешуйчатая мокрая тварь, вроде анаконды из фильма.