Титов опускает руки Еве на бедра, и она задыхается от того, как тяжело и горячо они ощущаются. Чувствуя, как по телу разливается лихорадочное тепло, сжимает ноги крепче. Ремень Адама задирает тонкий капрон и холодит ее колени, но она не может заставить себя пошевелиться. Застывает, подобно статуе.
Говоришь глупые вещи, Ева. Но мне нравится тебя разочаровывать. Из нас двоих ты будешь единственной пострадавшей стороной.
Девушка спешно перемещает взгляд. Что-то ищет в глазах Титова. Нечто важное для себя. Только он замыкается, не дает ей ответов.
Чтобы ни случилось отчаянно выдыхает она. Запомни, не хочу с тобой дружить.
Мы не друзья, грубо отрезает парень.
И никогда ими не станем, горячо настаивает Ева. Даже если я мертвой лягу, не приходи ко мне, Титов. Останься за чертой, заключает сделку с монстром и с собственной безумной натурой.
Не приду, легко обещает он ей.
Хорошо, выдыхает Исаева с облегчением. Отставив пиво на столешницу позади себя, берет Адама за руку. А теперь послушай, каким будет твое испытание.
Субъект. Информация. Действие, равнодушно внимает ее указаниям Титов.
Павел Исаев. Двадцать девятое октября, морской бизнес-центр. Знакомство, решительно выпаливает девушка, и безразличие Адама сменяется коварной ухмылкой.
Склоняясь, он задумчиво перебирает выбившуюся прядь ее волос.
По рукам?
По рукам, аномальная моя.
Беспечные, неуравновешенные, аморальные дети.
Они еще не осознают, что этим вечером запустили цепь чудовищных непоправимых ошибок. Они еще не знают, что этой ночью умрет чья-то маленькая мечта, ставшая первой жертвой их развлечений.
Они еще не ведают, что спустя каких-то сорок два часа своими опрометчивыми действиями потревожат настоящего дьявола.
Глава 4
Услышь меня и вытащи из омута.
Веди в мой вымышленный город, вымощенный золотом.
День четырнадцатый.
Папа! Пап, прилагая все усилия, Ева тянет на себя тяжелые дубовые двери отцовского кабинета. На мгновение нерешительно застывает в проеме. Отец не позволяет ей входит в свою святыню, но сейчас, когда мама в отъезде, девочке тоскливо и очень страшно. Папочка
Сминая в руках ночную сорочку, осторожно ступает в слабоосвещенную комнату. Вздрагивает, едва босые ступни касаются сверкающего пола. Черный мрамор пронизывает маленькие ножки ледяными шпорами, словно напоминая Еве, что ей здесь не будут рады.
Оглядывая помещение, девочка тоненько вскрикивает и тут же зажимает рот ладошкой, чтобы сдержать рвущийся из груди вопль.
Будто завороженная, смотрит, как узкая красная струйка шустро бежит по роскошному половому покрытию. Липким слабым теплом лижет детские пальчики и огибает пяточки. Страх, омерзение и полнейшее замешательство искажают миловидное личико Евы. Ее губы дрожат, пока глаза следуют вглубь помещения в поисках источника грязной лужицы.
Сердце с ужасом врезается в грудную клетку, колотится об нее, будто до безумия взбудораженная птица.
Густая алая жидкость скорым ручейком вытекает из лобового отверстия распростертого на полу человека. Еву пугают не столько рана и вид крови, сколько неподвижные пустые глаза мужчины.
Ева? Что ты здесь делаешь? слышит гневный голос отца.
Павел Алексеевич хватает ее за плечи и пытается развернуть к себе. Но девочка, словно упрямый бесенок, уклоняется и вертится, не желая отрывать взгляд от потухших человеческих глаз.
Что случилось с этим человеком, папочка? взволнованным шепотом спрашивает Ева.
Ничего, выплевывает Исаев и встряхивает дочь, будто тряпичную куклу, насильственно разворачивая ее к себе.
Всматривается в искаженное ужасом детское личико недовольным взглядом.
Этот человек мертв? Ему больно?
Тонкий голосок Евы со звоном отлетает от высоких стен помещения и извлекает наружу то, что Исаев всеми правдами и неправдами пытается скрыть. Сражаясь с подспудным желанием накричать на дочь и силой заставить ее молчать, он вынужденно ищет слова утешения, способные успокоить детский пытливый мозг.
Нет, Ева. Он не мертв, отмеряет каждую интонацию в своем голосе. Пытается звучать благожелательно и миролюбиво, чтобы расположить ребенка к себе. Папа ему поможет.
Последняя фраза понукает застывших у порога людей в черных костюмах двигаться. Тихо переговариваясь, они проходят мимо Евы и Павла Алексеевича. Склоняются над неподвижным телом.
Это ты наказал его? Что он сделал? Ева оглядывается через плечо, невзирая на то, что тело опутывает жгучая боль от силы сдерживающих ее отцовских рук.
Исаев запальчиво вздыхает.
Он хотел обокрасть папу, выдает часть правды.
Ева, поворачивая голову, обращает свой взгляд к отцу, и Павел Алексеевич едва удерживает самообладание. Так обличительно и укоризненно она на него смотрит. Пронзает насквозь.
Думаешь, он больше не станет так делать?
Исаев на мгновение прикрывает глаза и медленно выдыхает. Его пятилетняя дочь проявляет снисхождение, благосклонно создавая вид, что верит отцовским словам. Павел Алексеевич чувствует себя мерзким подонком и глупцом, но ничего не может с этим поделать.
Нет, Ева. Он никогда больше так не сделает.
Резко распахивая глаза, девушка судорожно вздыхает и стремительно садится на постели. Несколько раз, по счету, планомерно вдыхает-выдыхает и устало растирает лицо. Откидывая одеяло, встает с постели. На ходу, по устоявшейся привычке, щелкает пультом дистанционного управления. Быстрая зажигательная песня растворяет удушающую тишину комнаты, но Ева накручивает громкость повыше, стремясь поскорее скинуть с плеч оковы дурного сна.
Поднимает руки вверх, мимолетно досадуя на неприятную тяжесть гипса, и тянется на носочках. С минуту методично вращает плечами и головой. Десяток раз приседает. Наклоняясь, растягивает мышцы ног и ягодиц. Совершает эту элементарную зарядку не с целью поддержания формы. За годы занятий каратэ ее тело привыкло к большим нагрузкам. С помощью же подобных упражнений Ева просыпается.
Ровно к девяти тридцати девушка спускается к ненавистному ею воскресному завтраку. Трудней всего выдерживать именно воскресенье, потому что, как правило, оба ее родителя никуда не спешат, и засиживаются за столом дольше положенного.
Всем доброе утро! улыбаясь, здоровается чересчур бодро.
Чувствует на себе пристальные взгляды родителей, но не устанавливает зрительный контакт ни с одним из них. После этого неотвязного, повторяющегося годами кошмарного сна тяжелее всего смотреть в глаза отцу.
Стремясь сохранить равновесие, игнорируя повисшую за столом тишину, изучает бушующее за окнами море.
Почему на твоей футболке написана какая-то похабщина? голос Павла Алексеевича ржавым скальпелем вскрывает черепную коробку Евы. Расщепляясь на эховые волны, множится в ушах, будто крики буревестников.
Какая разница, что на ней написано? смеет противиться отцовскому недовольству. Это же моя футболка. Не твоя.
Ей не нужно поворачивать голову, чтобы знать отец приходит в ярость от подобной дерзости.
Большая разница, громко чеканит он. И если мне не нравится, ты ее носить не будешь. Тратишь мои деньги на всякое барахло, еще и огрызаешься?
Павел, мягко останавливает мужа Ольга Владимировна.
Что Павел? обращает свою злость на жену, так как Ева игнорирует его. Молча размазывает масло по двигающемуся на тарелке за ножом тосту, беспокоясь лишь о том, сможет ли проглотить хоть что-нибудь. Вырастили на свою голову! Восемнадцать лет, а разговаривать с родителями так и не научилась!
Громкий лающий кашель дедушки Алексея прерывает сердитую брань отца.
Прикрывай рот, папа, раздраженно бросает Павел Алексеевич.
Старик, заходясь надрывным кашлем, сгибается над столом. Что-то звякает о пустую тарелку, и Ева машинально поднимает глаза, чтобы увидеть выпавшую на нее вставную челюсть.
Господи, Боже мой!!! В этом доме хоть когда-нибудь можно нормально поесть??? взрывается криком Павел Алексеевич.
Лидия Михайловна!
Ева чувствует внутри себя настолько сильное угнетение, что не может даже рассмеяться. Слабо улыбаясь, провожает дедушку Алексея взмахом руки и с омерзением смотрит на принесенную ей овсяную кашу. Взяв в руку ложку, пытается заставить себя есть. Но желудок протестующе сжимается, посылая все ее попытки к чертям собачьим. Тост с маслом таким же нетронутым грузом лежит на блюдце.