Со времен молодости моего отца явно что-то изменилось. Или он был куда более крепок и шустер, чем я. Прошло намного больше часа, когда я оказалась перед старинными воротами, возвышающимися в два моих роста. Не выглядящие ветхими, они выдавали свою допотопность скорее стилем и формой, которая была отлично реконструирована и подлатана, отливая на солнце новенькими металлическими заклепками, гвоздями и болтами. Петлями, наверное, тоже бы сияли, но они мудро вделались со стороны жилой части, так, чтобы с них невозможно было снять дверцыобдуманная страховка прошлых времен, когда могли ждать нападений и штурма. Стены из валунов, столь же высокие, как и ворота, заканчивались черепичными козырьками, но между ними оставались проёмы. По ту сторону вдоль стен должно быть обходной коридор. Хотелось бы мне увидеть изнутри, что там и как. Но в округе, утонувшей в горной глуши и прохладе деревьевтут было куда свежее, чем внизу, не слышно было ни звука. Монастырь казался вымершим. Не хватало стервятников над головой и покаркивания ворон. Вообще, всей атмосфере больше бы пошли руины, разруха и истлевающие доспехи, будто когда-то тут прошёл великий бой, и с тех пор место осталось нетронутым. В этой недоступности, в этом одиночестве следы недавнего строительства резали глаз киношностью. Но достаточно любоваться, пора было переходить к действиям. И я постучала в маленькую калитку, вставленную незаметно в ворота. По толстому дереву мои удары почти не раздались. Набравшись смелости, я постучала ещё раз. Потом ещё, сильнее и громче, пока, напугав меня, резко не отворилось окошко в этой калитке, которое я бы и не заметила, не растворись оно. Перекрытое вертикально тремя прутьями, квадратная прорезь нарисовала мне узкие недовольные глаза под черными бровями. Отпрянув невольно назад, я ждала, что у меня спросят. Ничего не спросив, недовольные глаза закрыли окошко.
Кхм растерялась я, запоздало подумав, что можно было бы и самой задать вопрос. Время шло, но возвращаться ко мне никто не собирался. Я постучала опять. И ещё. Я настолько некрасива, чтобы так испугать бедного монаха? Испуганным он не выглядел, да и я не была настолько Квазимодо. Костяшки пальцев начали краснеть. Простите! Извините, могу я только спросить вас?
Окошко опять резко распахнулось. Всё тот же взгляд.
Извините, я хотела спросить можно? смотря на меня, не моргая, он не исчезал не прощаясь, как в первый раз, и это, судя по всему, было позволение продолжать. Мне нужен один молодой человек он у вас тут учится или служит или работает, я не знаю, как правильнее назвать. У вас же тут есть молодые люди?
Моргнул. Помолчал. Захлопнул окошко. Плечи мои опустились, ощутив рюкзак, полупустой, с бутылкой воды, мобильным и закусками, чтобы не проголодаться за день. Руки обвисли и я повернулась спиной к воротам, оглядев небольшую вытоптанную площадку. Справа возлежал булыжник, подходящий как раз для того, чтобы паломник присел на него, развернув узелок с едой, поставил рядом посох и передохнул. Какое изумительное гостеприимство в святом месте! Я опустилась, поправив свою юбку, и достала расписание автобусов, распечатанное дома. Отлично, вот и выяснила, кто сорвал мой первый поцелуй! Два часа пути в одну сторону и никакого результата. Чудеснейшая прогулка с максимальной затратой сил и минимальной отдачей равной нулю.
Расправив сложенную дважды бумажку, я повела пальцем; так, ближайший автобус обратно, будет будет будет завтра. Не поняла. Я же смотрела вчера и и спутала день! Более поздние маршруты были по будням, а сегодня выходной, и автобусы от Хэинса уже не пойдут, даже если я скачусь отсюда за полчаса. Что же делать? Ловить такси? Тут вряд ли ездят часто машины. Вызвать? Для начала надо предупредить маму, что я могу оказаться дома очень поздно, я ведь соврала ей, что пошла гулять с подругами, а сама унеслась в такую даль. Боковым зрением я увидела движение и оторвалась от своих мыслей. Открывшаяся калитка выпустила лысого невысокого старика, зашагавшего ко мне. Подскочив, я почтительно склонила спину и, не разгибая её, уставилась на его босые морщинистые ноги, выглядывающие из-под длинных темно-серых, синеватых одежд.
Прошу простить брата привратника, дитя моё, теплый и располагающий голос позволил мне поднять взгляд. Рукой дедушка позволил мне выпрямиться. Он монах Тигриного лога, и ему нельзя говорить с женщинами, даже столь юными. Возможно, ты не знаешь о наших строгих запретах
Простите, я не знала, что нельзя даже говорить опять поклонилась я, боясь оскорбить чем-то по очередному незнанию обитателей загадочного места. Но я знаю, что туда нельзя девушкам.
Что же ты хотела? улыбался спокойно старик, засунув в противоположные широкие рукава свои ладони, где они и потерялись.
Я засуетившись, я перекрутила на одной лямке вперед рюкзак, расстегнув боковой карман и изъяв из него потерянную неизвестным юношей нашивку. Мне нужно найти одного человека, только и всего.
Настоятель, которым являлся, по-видимому, мой пожилой собеседник, чуть посерьёзнел, узнав знамя своего монастыря. Подойдя ближе, он внимательно вгляделся в вышитый ромб в моей руке.
Откуда это у тебя?
Я объясню, если вы поможете найти его владельца, пообещала я. Старик нахмурился, не оценив моей просьбы. Прошу вас! Мне очень нужно знать, кто был тот парень, что вчера ночью спускался отсюда.
Почему он сорвал её?
Он не срывал, а оторвал, случайно! И я не видела его лица покраснев, вспомнила я всё, что произошло тогда.
Чем же тебя так заинтересовал тот растяпа, что ты преодолела Кошачью тропу?
Он я помедлила, признаваться или нет? Всё-таки, с буддистами лучше быть честной, они люди веры и религии, зачем врать? Он поцеловал меня и, кажется, тоже меня не видел.
Оскверненный монах, прищурился настоятель и обернулся через плечо, окинув взором стены. Никто не признается в этом поступке, девочка, а насилу пытать у нас не принято. Никто не признается, потому что за это будет исключен. А исключенным никому не хочется быть.
Но как же?..
И я не могу оставить подобного ученика здесь, кряхтя, дедушка завел руки за спину. А как узнать? Вчерашней ночью была ежегодная традиция Распахнутых врат. По обычаю, на третий день после посвящения, когда наши новички узнают все тяготы монастырской жизни и знакомятся с ними лицом к лицу, мы даём последнюю возможность передумать и уйти. Просто открываем эти ворота на всю ночь и, если юноша понимает, что не выдержит трудности аскета, которым должен стать, то имеет права без объяснений и упреков уйти. Никто не следит за входом от заката до рассвета, но если порог переступлен, то обратно уже заходить нельзя. Никто раньше не пользовался этим, чтобы сходить куда-то, сделать свои дела и вернуться обратно.
Я замолчала, не зная, стоит ли продолжать свой поиск, если это приведет к изгнанию моего светлого рыцаря из обители. Сжав ткань с изображением тигра, я потупилась.
И как ты надеялась его узнать, если не видела лица? проникнувшись моей растерянностью, полюбопытствовал старик. Я выдала то, с чем и пришла:
Но ведь он же потерял нашивку с рукава
Уже вчера днем я не видел ни одного, у кого бы её недоставало, настоятель задумчиво покивал самому себе. Когда-то здесь было более пяти сотен воинов. В прачечной хранится достаточно таких вышивок, чтобы незаметно заменить пропажу. А так как своей одеждой мальчики занимаются сами, то никто не выведает, кто же пришил себе вчера новую. Они совершенно одинаковые.
Мальчики? глупо потерялась я.
Нашивки, улыбнулся старик. Итак, ты никак не опознаешь монаха, что нарушил правило.
Я могла бы я думаю, что узнала бы его, если бы обмолвилась хоть словом.
Но им нельзя говорить с девушками, напомнили мне, и я превратилась в красного рака. Захотелось попятиться отсюда бочком, как он. Что же будем делать? Я тоже желаю узнать ослушавшегося.
А внутрь мне заходить никак-никак нельзя? стесняясь, промямлила я, заглядывая за спину дедушки.
Да, женщинам запрещено проходить внутрь, я начала огорчаться, но он добавил:Но в истории бывали и исключения, когда у нас просили защиты, крова или больные и немощные, которым некуда было деться, оказывались у порога. Таких мы принимали, кем бы они ни были.