А эти полсуммы на что? спросила я как можно равнодушнее. Училась на ходу.
На голосование. Когда прокуратура поставит вопрос о снятии юридической неприкосновенности, боюсь, не все захотят поддержать неизвестного им сенатора.
Справедливо, кивнул Иван.
Ну, думайте быстрее, Михаил опрокинул остатки чая в рот, выплюнул чаинку, бросил на стол салфетку. Встал и улыбнулся мне ласково. Солнышко, можно тебя на минутку? Простите, Иван, мы по личному вопросу, потянул он меня за локоток к выходу.
Я наивно подумала, что речь снова пойдёт о Моцарте.
Но, остановившись в глубине длинного коридора, он заговорил о Сашке.
Глава 10. Евгения
Солнышко, прости, что я тебя вмешиваю, кашлянул Михаил, словно у него запершило в горле. Но ты, наверное, в курсе, что Саша от меня ушла.
Да, как учил меня Иван, воздержалась я от пояснений, что, так и просились на язык: «Конечно, ведь она живёт у меня. И она беременна. И разводом занимаются юристы Моцарта».
Ты не могла бы, снова кашлянул он, ни в службу, а в дружбу, организовать нам встречу.
И я снова чуть не выпалила: «Говно вопрос!». Но что-то меня остановило. Даже насторожило.
В этот раз не убедительный шёпот Ивана «не давай ему лишней информации», а заискивающий голосок самого господина Барановского, это его нетерпеливое переминание с ноги на ногу, суетливые движения, которыми он крутил на пальце обручальное кольцо.
Я Мнезаикалась я. Мне надо сначала поговорить с Сашей.
Конечно, конечно, Солнышко, я понимаю, кивнул он.
И так стало его жалко, когда он обречённо повесил голову.
При Иване он был таким агрессивно-важничающим, таким суетливо-храбрящимся, всячески подчёркивающим своё привилегированное положение в этом доме, а, может, и вообще своё положение. Но сейчас я видела настоящую тоску. И неподдельную грусть.
Кто бы мог подумать, но я чувствовала то же самое. Только Сашка ушла от него сама, а нас с Сергеем разлучили. Но разве это важно: Михаил её любил Сашку, я любила Мо.
Миш, я погладила его по плечу, первый раз так по-панибратски, мне очень жаль.
Он ткнулся в моё плечо лбом и так тоскливо вздохнул, что у меня сердце оборвалось.
Есть ещё вариант, сказал он тихо. Мне кажется, если бы ты поговорила с отцом, он поднял голову. Ведь он тоже действующий сенатор. То я мог бы
С отцом?! перебила я. До меня доходило как до утки, что именно Михаил предложил. И буквально парализовало от ужаса, когда я поняла, что должна попросить отца отказаться от своего кресла в Совете Федерации в пользу Сергея. После всего, что он мне наговорил. После всего, что я от него услышала
Твой отец мне обязан, пояснил Барановский. И даже, не побоюсь этого слова, должен. Денег. Много. Он занял, когда покупал особняк. Но, если это поможет вернуть жену, я готов простить ему долг. Я даже сам с ним поговорю и предложу.
А это может тебе помочь? опешила я.
Твой муж сказал, что вернёт мне жену, невысокий, полненький, взмахнул он руками как упитанный лебедёнок с подрезанными крыльями, что не может взлететь, если я помогу ему выйти. И я сделаю что угодно ради неё.
О, чёрт! Я выдохнула.
Чёртов Моцарт! Так вот почему он взялся помогать Сашке. Вот почему поселил её в свой блядский номер «1221». Вот почему приставил охрану. Он, как всегда, знал, или предвидел, что может сесть, поэтому подстраховался. Сашка пришла к нему сама. Но теперь он использует её как наживку. Как средство давления на Барановского.
И умело, надо сказать, использует.
Первый раз я не знала восхищаюсь им или ужасаюсь.
Первый раз не понимала радоваться, что он такой умный и хитрый, или возмущаться, насколько подло поступает. Или он знает секрет как заставить Сашку вернуться к мужу? Как заставить её полюбить этого некрасивого коротышку, для которого на ней сошёлся свет клином? Или, главное, всё же выбраться из тюрьмы, а там они пусть сами разбираются?
Я бы и дальше хлопала глазами, но в дверь позвонили, а мама крикнула из кухни:
Солнышко, открой, пожалуйста!
Миш, я с ней поговорю, кивнула я и побежала открывать.
Иван молча проводил меня глазами.
Андрей Ильич, отступила я в прихожую, распахнув дверь перед господином Шуваловым. У нас в семье его называли «граф Шувалов». Но каждый раз, когда я слышала это «граф», вспоминала бабушку, что его почему-то не любила и всегда презрительно фыркала: «Граф! Этих Шуваловых как конь наёб, поди пойми кто из них граф, а кто так».
Евгения Игоревна, степенно поклонился статный пожилой мужчина.
Я не испытывала к нему никаких особых эмоций, как и к большинству отцовских влиятельных знакомых. Немного меня удивил тот факт, что граф нанёс визит, когда отец уехал, но как радушная хозяйка я промолчала.
А граф положил трость. Снял перчатки. Бросил на спинку стула сырое от дождя пальто. И, перевесив трость на сгиб локтя, проследовал за мамой, что освободилась и вышла его встретить.
«Он приехал к маме?» ещё больше удивилась я, провожая их глазами.
Но у меня в кармане зазвонил телефони граф Шувалов, и разговор с Барановскимвсё отошло на второй план, когда адвокат сказал, что мне разрешили свидание с мужем.
Глава 11. Евгения
Вновь оказаться в руках мужаэто было похоже на сказку, на волшебный сон, на сбывшиеся мечты.
«Только не плакать! Не плакать! Не плакать!» уговаривала я себя, глядя на разбитую губу, на сбитые костяшки и старалась не думать про синякиподрался? избили? что заметила, когда на ходу он расстегнул знакомый спортивный костюм.
Малыш, выдохнул Сергей, и прижал меня к себе, едва дверь в комнату для семейных свиданий захлопнулась. Потянулся к лицу, к волосам, к губам. А потом подхватил на руки и прижал к стене.
Я бы всё равно не устояла. Вспыхнула как спичка. Завелась мгновенно.
Ноги подкашивались от его близости. Голова кружилась. Дыхание сбилось. И всё, что хотелось говорить, сдирая платье: «Мой мой мой мой».
Мой родной. Мой любимый. Мой желанный. Мой
А-а-Ах! выдохнула я в его плечо, когда он в меня вошёл.
М-м-м-н! застонала, обвивая его шею руками, когда начал двигаться.
И на каждый толчок, на каждый его резкий выдох, на каждое упругое движение ягодиц умирала и воскресала вновь.
Мысли рождались и не заканчивались, перекрикивая друг друга, перебивая, жаля:
Пусть это никогда не заканчивается, пусть
Господи, как я соскучилась, как невыносимо я соскучилась
Я не отпущу его, я не смогу. Не смогу больше с ним расстаться
Я люблю тебя, ловила я его губы.
Люблю, шептала сквозь солёный вкус крови.
Тебя! Одного А-а-А! всхлипывала, дрожа в предвкушении неминуемой разрядки.
И в блаженном мареве небытия, ловя судороги его сильного тела, истаивала тонким облачком в его небесах, теряя связь с реальностью, рассудок, сознание.
Привет! открыла я глаза, чувствуя себя, словно возродилась из пепла.
Привет! улыбнулся он, поставив меня на пол, вытер пот, что тёк по лицу, вытер кровь, что текла с рассечённой губы и уткнулся в шею. Как же я соскучился. Но мне понравилось так здороваться.
Надо ввести в привычку, погладила я его по лысой, гладко выбритой мокрой голове, ощупывая старые шрамы, свежую ссадину.
Обязательно, согласился он.
Куда мы двигались дальше, о чём спрашивал он, что отвечала я, как мы оказались на узкой койке, что стояла в маленькой камерея не помню. Да разве это было важнослова, действие, движение. Важными были звук его голоса, тепло его рук, запах его кожи, колкость его щетины.
Ты решил отпустить бороду, провела я рукой по лицу.
Говорят, в мужском коллективе всё просто: кто с бородой, тот ебёт, а кто безтого ебут, засмеялся он, увидев моё вытянувшееся лицо. Прости, тюремный юмор.
Для человека, на котором живого места нет, вела я пальцем по рёбрам, покрытыми синяками, ты что-то слишком радостный.
Малыш, когда ты видела меня без синяков? Это моё обычное состояние. День прошёл зря, если я не отдам кому-нибудь печень или не получу две пули в грудь.
Чёрт бы тебя побрал, Моцарт! Ну как у тебя это получалось? Как выходило, что рядом с тобой ничего не страшно? Как ты умудрялся вселять в меня эту веру в завтрашний день, эту уверенность, спокойствие, счастье просто тем, что был рядом?