Лёшка, предупреждающе рычу я, но он счастливо смеётся.
Бакинский подхватывает его смех, и сейчас они так похожи, что я замираю. Не смею отвести взгляд. И как бы меня не выворачивало наизнанку от отравляющего знания, откуда у меня ребёнок, я любуюсь ими. И знаю, что всё это время, все эти мучительные шесть лет, я молила лишь об одном.
Чтобы именно он оказался отцом моего сына.
Он, а не его наркоман-сын.
Этому нет и не может быть оправдания, но из двух зол я предпочитаю меньшее, поэтому и утешала себя мыслью, что отец моего ребёнка хоть и чудовище, но вполне здоровый физически и ментально мужчина. Не азартный игрок и наркоман. Не тот, кто «не вышел приличным представителем рода человеческого», по словам собственного же отца, который, несмотря на ужасный поступок по отношению ко мне, не терял человеческого облика, убивая себя наркотиками.
Думаю, именно это факт стал прочной основой моей веры и надежды. По крайней мере, в этом случае у меня был шанс, что со временем пагубный образ жизни Лёшкиного отца не скажется на здоровье моего мальчика.
Вот тут мы живём! радостно вопит Лёшка, и я с облегчением дожидаюсь того момента, когда Николай Петрович избавит нас от своего общества.
Но Бакинский не останавливается перед входом, и я удивляюсь. Он просто идёт через весь холл, прямо к лестнице, и лишь там спрашивает, какой этаж.
На нужном этаже я тут же подхожу к нашему номеру и открываю дверь, а он снимает моего сына с плеч и ставит на пол.
Ну до завтра, дружочек! он подставляет руку, и Лёшка звонко по ней бьёт.
До завтра, Полина. говорит мне мужчина.
Не дожидаясь ответа, он делает пару шагов дальше по коридору и открывает соседний номер.
Хорошего вечера. не оборачиваясь, говорит он и скрывается за дверью.
Да вы прикалываетесь?
Я хлопаю дверью громче, чем хотелось бы, и обессиленно падаю на кровать. Сдерживаемые изо всех сил эмоции берут верх, и я начинаю рыдать. И пока я завываю в подушку, мой мальчик гладит меня по голове и обнимает.
Как миллионы пустых и тоскливых вечеров одинокой молодой женщины с ребёнком до этого момента. Только теперь в моих слезах ощущается некая обречённость.
Я понимаю, как круто изменилась моя жизнь сегодня. До невозможной невероятности.
Я знаю, что Бакинский не дурак и когда он вспомнит меня, легко сведёт возраст моего сына с датой когда это всё произошло. И вот когда он поймёт, что Лёшка его родственник вот тогда, тогда-то, что мне делать?
Постепенно я затихаю, погружаясь в сон. Я знаю, что Лёшка умный мальчик. Когда у меня случаются вечера, подобно этим, он послушно ложится рядом и засыпает.
Всю ночь меня терзают кошмары. Рвут на части и раздирают по живому, на куски. Огромные разрозненные части моего тела, раскинутые на много километров вокруг этого корпуса, где за стеной, в соседнем номере сейчас не спит мужчина и думает обо мне.
Я уверена, что думает. Пытается вспомнить, где он меня встречал. Когда. При каких обстоятельствах.
А, может, я ошибаюсь, и ему глубоко неинтересен ответ ни на один из этих вопросов.
Может, он просто выкинул из головы то, что произошло по его вине. Из-за него. Из-за его наркомана-сына. Забыл, чтобы никогда не вспоминать.
И мне должно быть всё равно, но я хочу, хоть и боюсь, узнать это наверняка.
Ведь после встречи с ним одно звено моего кошмара исчезает, а сам сон трансформируется в нечто иное. Меня не истязают двое. Меня любит один.
Он один.
До изнасилованияя научилась называть вещи своими именамиу меня был только один партнёр, Стас. Послеслучались несколько. Но удовольствие дарил только один мужчина. Запретное. Мрачное. Искушающее. Тёмное. Потому что, несмотря на обстоятельства, я как сейчас помнила, хотя отчаянно хотела забыть.
Его руки. Его губы. Его член.
Повсюду. Везде. Томительно сладко. Опьяняюще близко. Упоительно невесомо. Ужасающе чувственно. До мерзости восхитительно.
Когда я закрывала глаза, я представляла, что он один и это по взаимному согласию.
Наверно только воображение помогло мне выжить в ту ночь. И оно же сохранило жизнь, разум, способность чувствовать после. Когда я анализировала произошедшее, то понимала, что всё могло быть в разы хуже. Именно из-за действий Бакинского самое мерзкое, что только могло произойти, стало хотя бы сносным. Он заботился об этом. Разве чудовища так поступают? Разве должны стирать удовольствием и искусными ласками суть отвратительного действа? У меня не было ответа на этот вопрос. И сколько бы я не пыталась понять, даже узнавая какие-то новые детали, я не могла. В его поступках не было логики. Ни в том, что он сотворил со мной, чтобы проучить своего сынка, ни в том, как себя при этом вёл.
Я распахиваю глаза, когда на улице уже светло. Целую сынишку в растрёпанную головку и иду в душ. Привожу себя в порядок, пытаюсь убрать отёчность вокруг заплаканных глаз при помощи патчей, но в итоге всё равно вынуждена наложить тонну косметики. И только после этого бужу Лёшку.
По дороге на завтрак мы обсуждаем его поведение.
Сынок, неприлично так себя вести с незнакомыми мужчинами. Тем более, что он мой начальник. Это некрасиво. говорю я ему перед самым входом в ресторан.
Он не успевает ответить, потому что мне на лопатку ложится тяжёлая рука. Меня обжигает его прикосновение, и я замираю.
Доброе утро, Полина, Лёшка! говорит Бакинский. Как спалось?
И вам доброе утро, Николай Петрович, сдержанно отвечаю на приветствие. Замечательно.
Привет, Николай, вежливо кричит мой сын, но его взгляд загорается, и я вздыхаю.
Я абсолютно не понимаю, за что мне это наказание и как я должна его пережить, но вынуждена признатькак и любая любящая мать, я не могу игнорировать маленькое счастье своего сыночка.
Всё станет как раньше, когда мы вернёмся домой. Там я объясню Лёшке, что Николай Петрович очень занятой бизнесмен. А пока я потерплю его общество.
9. Николай
Весь вечер я прислушивался к каждому шороху в соседнем номере, но мои соседи, казалось, съехали. Даже не выходили на ужин. Я усмехнулся насмешке судьбы, что поселила меня рядом с ними, будто специально затеяла нашу встречу.
Я лениво просматриваю страничку клиники, занимающуюся анализами. Я уже выбрал тест. Самый точный из доступных, способных подтвердить родство второй степени. Но выполняется почти три недели. Плюс доставка образцов в швейцарскую клинику и доставка результатов до меня. Итого: примерно пятьдесят дней. Но что такое пятьдесят дней, если дело касается моего потенциального внука, правильно?
Я открываю приложение почты и уже собираюсь оформить заказ этого теста, как вдруг слышу тихий стук в дверь и обмираю. В голову упрямо лезет мысль, что это Полина, но я её поспешно отгоняю. Странно, я никого не жду, и время уже совсем не подходящее для деловых визитов, а вызов проститутки я отменил по понятным, хоть и странным для меня, соображениям.
Откладываю в сторону телефон, открываю дверь и усмехаюсь. Ну конечно!..
Лёшка, строго говорю мальчонке, ты почему не спишь? Опять от мамы сбежал?
Она заснула давно. Опять плакала, доверительно шепчет он. А я есть хочу.
Ну заходи, приглашаю я. Сейчас сообразим.
Он проходит и садится прямо посередине моей кровати, и я невольно улыбаюсь. Малыш, совсем кроха в своей пижамке, но такой поразительный, харизматичный и умный малый.
И что же ты хочешь, Лёшка? я сажусь рядом, и он перебирается ко мне на колени.
Мороженое.
Это не еда, а десерт.
Тогда я хочу макароны с котлетой и десерт, хитро говорит он.
Уно моменто, мой юный друг, говорю ему и набираю номер ресепшн.
Через двадцать минут нам приносят очень поздний ужин на двоих, и, пока мы едим горячие рожки с котлетами, я внимательно наблюдаю за ним.
Кроме очевидного внешнего сходстватеперь очевидногоу нас ещё и очень много одинаковых привычек. Это такие мелочи на самом деле. Вроде: сморщить нос, прежде чем начать пережёвывать пищу, жевать то на одной, то на другой стороне (а точнеепо три раза на каждой, прежде чем проглотить), вся его мимика, все движения руками во время разговораэто всё я видел столько раз! У своего отца и своего сына, у себя в зеркале шкафчика для хрусталя, что стоял напротив стола в зале моих родителей.