Он сел в шезлонг и стал ждать в надежде, что она покажется. Интересно, о чем она тогда подумала? Почему изменилась так внезапно? Была такая ласковая и разговорчивая, точно влюбленная невеста, и вдруг в одно мгновение снова стала чужой.
Гарри задремал, а когда проснулся, уже была ночь. Он собрался было спуститься за вечерним выпуском газеты с результатами биржевых торгов, но передумал. Вместо этого он выпил стакан томатного сока, проглотил таблетку и снова лег. От Этели его отделяла всего лишь тонкая стена, но у стен своя власть. «Может быть, поэтому некоторые предпочитают жить в палатке?»подумал он. Вопреки собственным ожиданиям он быстро уснул и снова проснулся от какого-то странного давления в груди. Который час? Люминесцентный циферблат наручных часов показал, что он проспал два часа с небольшим. Ему что-то снилось, но что именноон забыл. Осталось только ощущение какого-то кошмара. Он приподнял голову и прислушался. Интересно, спит она сейчас или нет? Он не мог различить ни шороха.
Он опять уснул и на этот раз проснулся от шума многих голосов, хлопанья дверей, беготни на площадке. Он всегда боялся пожара. В газетах писали, как старики заживо сгорают в домах для престарелых, больницах, гостиницах. Он вылез из кровати, надел шлепанцы и халат и приоткрыл дверь. Никого. Или ему показалось? Он закрыл дверь и вышел на балкон. Нет, никаких пожарных внизу не было. Люди возвращались домой, уезжали в ночные клубы, гуляки выкрикивали что-то пьяными голосами. Некоторые жильцы на лето сдавали квартиры латиноамериканцам. Гарри опять лег. Какое-то время было тихо, потом снова раздались шаги на площадке и гул мужских и женских голосов. Что-то случилось, но что? Он собрался было опять выглянуть, но передумал. Ему сделалось не по себе. Вдруг он услышал гудение домофона на кухне. Когда он взял трубку, незнакомый мужской голос произнес: «Это не тот номер». Гарри щелкнул выключателем и зажмурился от слепящего света. Открыв холодильник, он вынул кувшин со сладким чаем и налил себе полстакана, то ли от жажды, то ли просто чтобы успокоиться. Вскоре ему понадобилось в уборную.
В этот миг раздался звонок в дверь. А вдруг в здание ворвались грабители? Ночной сторож слишком стар, чтобы оказать им серьезное сопротивление. Гарри заколебался: открывать или нет? Он стоял возле унитаза и дрожал. «Может быть, это мои последние мгновения на земле», пронеслось у него в голове. «Боже Всемогущий, смилуйся надо мной», пробормотал он. Тут он вспомнил, что в двери есть глазок. Как он мог об этом забыть? Совсем выжил из ума.
Он неслышно подошел к двери и посмотрел в глазок. На площадке стояла седая женщина в халате. Он сразу ее узналэто была его соседка справа. Он все понял. У этой женщины парализованный муж, наверное, с ним что-то случилось. Он открыл дверь. Старушка держала в руках конверт без марки.
Мистер Бендинер, женщина из соседней квартиры оставила этот конверт у вашей двери. Здесь стоит ваше имя.
Какая женщина?
Соседка слева. Она покончила с собой.
Гарри Бендинер почувствовал, как внутри у него что-то оборвалось, а живот напрягся и стал твердым, как барабан.
Блондинка?
Да.
Каким образом?
Выбросилась из окна.
Гарри протянул руку, и женщина отдала ему конверт.
Где она?
Ее увезли.
Мертвую?
Да.
О, Господи.
Это уже третий случай здесь. В Америке люди сходят с ума.
Рука Гарри тряслась, и конверт дрожал, как на ветру. Он поблагодарил соседку, закрыл дверь и пошел за очками. «Только бы не упасть, подумал он. Сейчас не хватает только ногу сломать». Он добрался до кровати и включил лампу. Да, очки лежали там, где он их оставил: на ночном столике.
У него кружилась голова. Стены, занавески, ночной столик, конверт прыгали перед глазами, как нечеткое изображение на телеэкране. «Я что, слепну?»подумал он, Он сел и стал ждать, когда пройдет головокружение. Он чувствовал такую слабость, что еле распечатал конверт. Записка была написана на идишекарандашом, криво и с орфографическими ошибками. Он прочитал:
«Дорогой Гарри, простите меня. Я должна была уйти к мужу. Если вас это не слишком затруднит, прочтите по мне кадиш. Я буду там молиться о вас.
Этель»
Гарри положил листок и очки на ночной столик и выключил свет. На него напала икота. Все его тело содрогалось, и даже матрасные пружины вибрировали. «Больше никогда ни на что не буду надеяться», торжественно поклялся он самому себе. Ему стало холодно, и он натянул на себя одеяло.
Когда он проснулся, было десять минут девятого. Может быть, все это ему приснилось? Нет, письмо лежало на столике у кровати. В тот день Гарри Бендинер не стал спускаться за почтой, готовить завтрак, умываться, одеваться. Сидя в пластиковом шезлонге на балконе, он думал о другой Сильвиидочери Этели, поселившейся в палатке в Британской Колумбии. Почему она забралась так далеко? Может быть, из-за смерти отца? Или из-за невыносимых отношений с матерью? Или уже в свои годы она осознала тщету всех человеческих усилий и решила стать отшельницей? Может быть, она пытается найти себя и обрести Бога? Сумасшедшая мысль пришла в голову старику: полететь в Британскую Колумбию, разыскать девушку, приласкать ее, заменить ей отца и, может быть, вместе с ней постараться понять, зачем человек рождается и почему умирает.
ОШИБКИ
Разговор свернул на ошибки, и стекольщик Залман сказал:
В наше время можно ошибаться сколько угодно, причем совершенно безнаказанно. Поэтому все и стали такими невнимательными. Раньше не так было. В Пятикнижии сказано, что, если рубишь дрова и твой топор слетит с топорища и кого-то убьет, ты должен бежать в другой город, иначе родня убитого будет тебе мстить. В Радожице жил один помещик, Заблоцкий, человек в общем-то неплохой. Но не дай Бог было его рассердитьусы у него начинали топорщиться, как у кота, он выхватывал плетку, и беда, если кто-нибудь попадался ему под руку. Однажды он заказал сапожнику пару ботинок. И они оказались тесны. Заблоцкий приказал бросить ботинки в костер. А кожу-то сжечь непросто. Она жутко дымится и воняет. Заблоцкий велел сапожнику Шмерлу спустить штаны и высек его до крови. А в другой раз он в клочки разорвал дорогую шубу, только потому, что меховщик слишком низко пришил петельку. Дошло до того, что портные и сапожники отказывались выполнять его заказы. При этом Заблоцкий сам был довольно рассеянным и тоже нередко ошибался. Как-то раз ему нужно было поехать в Желехув, а он сказал извозчику, чтобы тот вез его в Вегрув. Проехав много верст, он вдруг сообразил, что дорога незнакомая. Извозчик рассказывал потом, что помещик так разозлился, что сам себя стукнул кулаком по носу.
А как он изводил жену, это же ужас! Крепостное право давно отменили, а он продолжал пороть своих крестьян. «В моем имении язакон!»орал он. Мужики боялись его как огня. Он даже собак запугал. У него была свора гончих, размером с волков, и у каждойсвое имя. Если он звал одну собаку, а прибегала другая, провинившуюся запирали в темный сарай на трое суток.
Помещик без конца судился; все свое состояние спустил на эти тяжбы. Причем случая не было, чтобы дело решили в его пользу. Но он не унимался: подавал жалобы в Люблин и Варшаву и снова проигрывал. Однажды к нему приехал его адвокат. Они сидели в гостиной, и адвокат спросил: «Ваше сиятельство, вы не возражаете, если я выкурю сигару?»
Помещик позволил.
Адвокат достал сигарету, которые были тогда еще в новинку. Помещик схватил тростьбыла у него такая гнутая трость с серебряным набалдашникоми начал охаживать несчастного адвоката. «Что я такого сделал?!»завизжал тот.
«Я разрешил тебе выкурить сигару, а не сигарету, заявил помещик. Я не потерплю этих новомодных штучек в своем доме. Нам французы не указ!» Вот таков был этот Заблоцкий.
Он и свою родную дочь, Софию, которую любил без памяти, тоже мучил. Если она по забывчивости вплетала в волосы зеленую ленту, а не синюю, как он велел, он давал ей оплеуху прямо при гостях.
Из-за его репутации София не могла выйти замуж. Кому же охота иметь такого тестя?
Не мне вам рассказывать, что женская мода постоянно меняется. У дворян было заведено отдавать платье, надетое пару раз, какой-нибудь бедной родственнице. Но дочери Заблоцкого приходилось донашивать платья времен короля Яна Собеского. Аристократы над ней смеялись и не приглашали на свои балы. Ей было стыдно показаться на улице.