Стефан Грабинский«Случай»Stefan Grabiński«Przypadek» (1930)
Проф. др. Роману Поллакову посвящается
Познакомились в поезде. Забжеский возвращался тогда с похорон скоропостижно скончавшейся невесты, окутанный свежим крепом грусти, еще пропитанный атмосферой дома скорби.
Зацепила его первойпо какому-то несущественному поводу. Отвечал поначалу неохотно, почти невежливо, в мыслях находясь где-то далеко отсюда. Однако медленно победила воспоминания о покойной, и господин Казимеж начал обращать на нее внимание.
Может, инстинктом женщины почувствовала ангела смерти рядом с ним? Подобно розам любви, что охотно приживаются на могилах
Когда выходила из вагона, выразил сожаление по поводу скорого расставания. Тогда назначила ему первое свидание в поезде.
Через три дня, говорила, очаровательно улыбаясь, возвращаюсь этим же поездом в Черск. Прошу быть у окна поезда в Рудаве, где буду садиться. Только не надо на этой станции со мной здороваться. Понимаете? Как будто мы совсем не знакомы. Прошу также быть готовым к тому, что мне придется возвращаться в компании; тогда сяду в другое купе.
Но в таком случае возникает вероятность больше никогда не встретиться, заметил Забжеский, которого начинала интересовать эта женщина, если вы всю дорогу будете в компании
На лице госпожи Лунинской отразилось удовольствие.
Вероятно, вы заинтересовались мной! Если бы было иначе, не проявили бы такой похвальной прозорливости.
Ну естественно, заинтересован, даже очень, очень заинтересован, заверил горячо.
Ну ладно уж, ладно, ответила, подавая ему руку на прощание. В таком случае можем увидеться через две недели.
Но где?
В поезде, всегда только в поезде. Пятнадцатого февраля снова поеду из Черска в Рудаву. Вам предстоит всего лишь вовремя появиться в одном из окон вагона. Только думаю, что увидимся раньше: постараюсь вернуться одной. Так что, до приятного свидания!
До свидания! ответил, поднося к губам ее руку. До свидания, милая пани! добавил тише, задумчиво вглядываясь в ее черты. Итак, в пятницу?
Да, около девяти утра.
И сдержала слово. Через три дня после этого встретились снова в поезде, который следовал из Бендзешина в Черск. Пани Стаха сразу увидела его в окне одного из вагонов на станции в Рудаве и, как только поезд тронулся, оказалась у негоудивительно зарумянившаяся, уютная, как кошечка, полная ошеломительных улыбок.
Так завязанное знакомство должно было постепенно перейти в отношения близкие, бурные, в полном смыслеun amore appassionato, когда страсть удивительно сплетается с поклонением.
Лунинская не была свободной женщиной. Данное обстоятельство придавало этому необычному знакомству особую привлекательность и пикантность, хотя одновременно скрывало в себе зародыши опасности: приходилось быть осторожными. Поэтому Стаха ни при каких условиях не желала соглашаться на свидание за пределами четырех стен помещения; только в поезде, в отдельном, дорого оплаченном любовником купе чувствовала себя в безопасности. Встречались два, иногда три раза в месяцвсегда на том же отрезке железнодорожной колеи между Черском и Рудавой. Как удавалось пани Лунинской не привлекать внимание мужа к своим частым отъездамдо конца осталось ее тайной. На вопрос об этом отвечала уклончиво. Да и не настаивал.
Для Забжеского отношения с этой породистой, страстной женщиной каждый раз были источником нового и все более сильного любовного опьянения. Почти год жил в состоянии постоянного подъема, в какой-то сладкой, пурпурной горячке.
Демонизм любовницы, ее утонченность и почти дьявольская ловкость в преодолении препятствий, которые бросали им под ноги обстоятельства, с каждым днем усиливали в нем непреодолимое влечение к Стахе, пронизывая одновременно удивлением и безграничным восторгом. Секретность свиданий в необычном окружении, та постоянная спешка, чтобы добраться вовремя, чтобы не опоздать ни на минуту, та беспрерывная железнодорожная нервозность обладали неописуемой привлекательностью, которая погружала все его естество в какую-то дрожащую, пульсирующую кровяными артериями мглу, раскачивала душу горячим, преданным ритмом.
Те ожидания в сладкой неуверенности в назначенный день, те протянувшиеся в бесконечность минуты перед самым свиданием, те замечательные часы, проведённые вместе в буйстве смыслов, в экстазе вознесения
Действительно, за один год такого счастья стоило отдать оставшуюся жизнь
Забжеский чувствовал, что любовь Стасиэто высшая точка его эротической жизни, это одна из тех красивых авантюр, которые уже никогда не повторятся, потому что ониуникальные, редкие, исключительные. Наверное, мог еще встретить на своем пути не одну женщину, но понимал, что ни одна уже не сыграет в его жизни такой роли, как госпожа Лунинская. Независимо от того, что должно было принести ему благосклонное будущее, знал заранее, с несомненной уверенностью, что лучшую жемчужину уже отдали ему в жертву.
Это был зенит, за которым не надеялся уже ни на какие неожиданности. Поэтому хотел перевести сделать вечным полдень любви, удержать на месте неумолимый бег вещей и отдалить в перспективу бесконечности грустную минуту заката.
С удивительной дрожью в сердце всегда разламывал печати депеш, которые еженедельно поступали от любовницы, нормируя его жизнь. Те краткие слова: «Еду в среду», «Возвращаюсь четвертого» или «Только через две недели» погружали его в экстаз счастья или в пропасть терзаний. Если не виделись долгое время из-за непредвиденного препятствия в последнюю минуту, или в силу того, что Лунинский сопровождал жену в поездке, Забжеский впадал в роковое настроение: сразу налетали на него, как бешеные псы, чернейшие предположения, дичайшие домыслыи трепали безжалостно до ближайшего свидания. Но потом у нее всегда получалось двукратно вознаградить его за дни разлуки и успокоить растревоженную горечью тоску
Чаще всего виделись в среду. Многомесячный опыт убедил, что это был наиболее подходящий день. Уже накануне свидания ходил Забжеский разгоряченный и воодушевлённый до крайности; знакомых в тот день не принимал, полностью отдаваясь подготовке к выезду на следующее утро, погрузившись исключительно в мысли о любимой. Хотя утренний поезд из Бендзешина, места его постоянного проживания, отходил только в семь, господин Казимеж был на станции уже в пятом часу и нервными шагами ходил туда-сюда по перрону. Тревожили его всегда одни и те же сомнения: «А если она не сядет по дороге? А если привяжется к ней какая-то навязчивая знакомая из Рудавы и поедет с ней вместе, пусть даже до ближайшей станции? Это было бы фатально!..»
Больше всего, однако, беспокоила его возможная смена проводников.
«Дьявол не спит, думал не раз, глядя в пространство. А если Стогрин подведет?»
И в момент прибытия поезда тревожно обшаривал взглядом толпу людей, отыскивая лицо знакомого работникалукаво-сердитое. Однако Стогрин, старый, хитрый волк железной дороги, никогда не подводил. Привлечённый щедрыми чаевыми, устраивал любовникам свидания поистине мастерски. Всегда как-то на его «участке», состоящем из трех поездов, находилась уютное отдельное купе, предназначенное исключительно для Забжеского и его любовницы. Хитрюга, чтобы не вызывать подозрений, не сразу пускал своего «клиента» в соответствующее купе, а советовал ему некоторое время крутиться в коридоре, пока «всё не успокоится». Только после отправления поезда, когда волна новоприбывших «гостей» растекалась по вагонам и освобождала проходы, Стогрин открывал зарезервированное купе и закрывал его за Забжеским на четыре замка. Со временем свою услужливость проводник довел до такой степени, что на станции в Рудаве или в Черске, в зависимости от того, где Лунинская садилась, сам указывал ей на «правильный» вагон и место. Одним словом, Стогрин в роли messagero dell'amore был бесподобен: окруженные его доброжелательной заботой, любовники предавались любовным излишествам в полной свободе.
Единственным темным пятном на горизонте был недостаток времени: могли проводить вместе непрерывно едва четыре часа. Хотя намеренно всегда выбирали поезд, который тащился по этому направлению в достаточно ленивом темпе, однако, хватало этого короткого, слишком короткого для них промежутка времени, только на то, чтобы преодолеть расстояние между Рудавой и Черском. Но собственно и та прерывистость впечатлений, ненасытность любовного опьянения, на которое были обречены, еще больше обостряли взаимную симпатию, подкармливая неутолимый голод счастья.