Сударыня, начал он не совсем твердым голосом, мы знаем друг друга давно. Поэтому меня нисколько не удивляет то, что вы сделали честь своим посещением. Мы должны смотреть друг на друга, как старые друзья, которые хотя никогда не говорили между собою, но зато видались ежедневно. Вы очень хорошо знаете, что это почти одно и тоже. По всей вероятности, вы имеете какую-нибудь надобность во мне.
О да, и самую настоятельную.
В самом деле? воскликнул Клавдий.
«Сказал я ей или нет о том, что мне сорок лет? подумал предатель. Сохрани Бог, теперь мне только двадцать пять».
Но, продолжал он, если вы нуждаетесь в моем добром совете, то скажите только, отчего вы плачете.
Мне совестно!
Не любите ли вы кого-нибудь?
Я, право, не знаю, сказала она, потрясая головой. Она была подобна молодому, качаемому ветром дереву, с которого падали капли росы.
Лице и платье моего друга были окроплены этими блестящими жемчужинами.
Наступал вечер.
Внезапно склонила она свою прекрасную, удрученную горем головку на плечо моего друга.
Ах, я очень несчастна! сказала молодая особа. Мой отец воспитал меня в незнании настоящей жизни. Большая вина на его совести, но он также наказан. Его дела идут дурноон должен обанкротиться.
Что вы говорите? вскричал Клавдий.
То, что я вам сказала; сегодня мы получили письменное распоряжение об описи
Да, за неоплаченные векселя я отчасти также был знаком с маленькими затруднениями такого рода.
Но теперь, конечно, вы не знаете их!
Клавдий невольно наморщил лоб, но тотчас же устыдился этого.
Скажите мне теперь, сказал он, сколько нужно вашему отцу для поправления его дел?
Ах, тихо проговорила она, как много! нам необходимы 50.000 франков.
50.000 франков! закричал почти Клавдий, подпрыгнув на стуле.
Боже мой! прошептала молодая девушка. Теперь рыдания ее сделались до такой степени сильны, как будто бы плакальщицы всего света собрались в салон и составили хор своим воем.
Добрый Клавдий ужасно испугался этого и пал ниц пред молодой девушкой.
Он чувствовал, что должен выпроводить эту сладко плачущую сирену, но он не знал, как к этому приступить.
Он начал с того, что дал ей понять, что 50,000 франков нельзя, так сказать, высыпать из рукава, и прибавил к этому, что он сделает все возможное, что он посмотрит
Но вы посмотрите; вы постараетесьда? спросила девушка.
Он поднял ее со стула, обвивши рукою ее талию; при этом он был поражен гибкостью и стройностью ее стана.
Мало-помалу он довел ее до передней, где ждала ее нянька.
Завтра, сказал он, я посмотрю, что я могу сделать; а вы ободритесь и осушите ваши слезы. Скажите мне ваше имя!
Завтра я вам напишу!
Они дошли до порога двери; молодая девушка бросилась ему на шею и сказала:
Я приду опять!
Конечно, послал ей в ответ Клавдий.
Затем он погрузился в бездну предположений, из которых не мог найти выхода.
Ах, слабое сердце! он охотно поверил бы в чистоту этого ребенка с его ангельским личиком, но он не мог верить, не мог рисковать.
Быть может, малютка была приведена к нему отчаянием и горем или сердечным влечением, быть может, она только помощница какого-нибудь негодяя, которого она называет своим отцом.
Сама ли по себе пришла она, или была подослана? Как это знать?
Он размышлял далее. «Пятьдесят тысяч франков, ворчал он сквозь зубы. 2.500 золотых изображений моего императора, моего монарха».
К черту! вскричал он громко. Я должен уехать; если я останусь здесь, я должен буду отдать ей эти деньги.
И он уехал к жене.
Что можно вывести из этой истории? И зачем с молоденькой девушкой была нянька?
Юстина, мы идем отсюда к моему двоюродному брату; он, бедняжка, не совсем ладит с моим отцом и потому отец не должен знать ничего о нашем посещении.
Юстина смеялась. Эта нянька была отличной горничной. Она думала: «Теперь моя барышня не будет уже меня бранить, она у меня в руках».
Глава VБАЛ-МОБИЛЬ
«Можно ли прожить день без танцев?» Это любимая поговорка парижан.
Едва только пепел постного времени, подобно горному савану, покроет мишуру карнавала, повсеместно открываются другие заведения для танцев; во всех частях города гремят так называемые польки нужды (может быть, постные польки) и другие.
Нужно упомянуть в особенности о так называемом бал-мобиле. Бал-мобиль прежде был не что иное, как скромная беседка в одном из уголков Елисейских полей, и посещался только искательницами приключений, гризетками предместий и неустрашимыми конторщиками; но почему-то внезапно поднялся он из мрака неизвестности, оставив далеко за собой самых гордых из своих соперников.
Сегодня суббота, большой день большого собрания; вторникмалый; в четверг прилив множества танцующих из других танцклассов, а о воскресенье нечего и говорить.
Приличные люди, известные лоретки и однообразно проницательные покровители считают низким для себя смешиваться с воскресной толпой; эти воскресные собрания так мало уважаются самим управлением заведения, что воскресная плата за вход понижается до 1 франка 50 сантимов, тогда как в дни, назначенные для аристократии, пропуск в святилище стоит не менее 5 франков. Конечно, как и везде, платят мужчины, а особы прекрасного пола не платят ничего.
Довольно бросить один взгляд на длинный ряд экипажей разного родаулитко- и колбасообразных, на милордов и цитадин, наполняющих вдовью аллеючтобы убедиться в том, что бал-мобиль посещается сливками Бреда и улицы Жоржа.
Наступила ночь; газ зажжен, смычок капельмейстера, представляющего в этом увеселительном месте Орфея, подал знак начинать танцы.
Кавалеры (пятифранковые) бросаются со всех ног к оркестру и увлекают за собою в своем стремительном деле множество роз, время цветения которых, к сожалению, давно уже миновалось. Начинается бал, описывающий огромную спиральную линию вокруг павильона, где играет полковая музыка.
Очень много было говорено о том новейшего изобретения, достойном удивления танце, который называется его не называют, но охотно бегут туда, где можно на него посмотреть. На бал-мобиле он нисколько не лучше, чем в других местах.
Те же, скорей странные, чем соблазнительные позы, те же прыжки с теми же странными вывихами.
Все это давно уже приняло окаменелые и стереотипные формы.
Юные адепты этого современного танца Пирра вносят достойный удивления порядок в этот хаос.
Теперь существуют особенные ординарные профессора для этого искусства; прежде они вдохновенно отплясывали на сцене.
Эти добродетельные наставники юношества обучают искусству толкаться в обществе, не попадаясь в руки полиции.
Таким образом по определению строгой дидактики помянутый танец есть только символ, воспоминание, идол, принятая оргия. Он неприличен в особенности потому, что здесь мысль соединена с своевольством. В сущности же он менее неприличен, чем известный полутактный вальс (Walzer im Zweiviertel-Tact), принятый одобрительно в высших кругах и выполняемый с пристрастием на семейных вечерах; точно также, как фанданго, болеро и мазурка, публично выполняемые на театральной сцене.
Приветствую тебя, молодая Ирида, с твоею пробуждающеюся миною и с твоим снегоподобным передником.
Куда идешь ты так поспешно с своим вечным букетом в руке? Ты проталкиваешься во все группы и шепчешь каждому на ухо какое-то таинственное заманчивое слово.
Как тяжка работа продающей цветы! Она предлагает, если я не ошибаюсь, каждой танцовщице один и тот же букет.
Букет остается неизменяемым, так как продающие его женщины слишком переменчивы.
Этот букет цветов не совсем обыкновенный: его не покупают, его только рассматривают, любуются им и продающая его женщина довольна.
Можно, однако, и не до такой степени простирать свое бескорыстие и все-таки торговля пойдет блестяще: когда недостаточно обнюхать приветствие, но не мешало бы его прочитатьменяются с вами карточками.
Какою простою и душистою речью веет от резеды и фиалки.
Вот идут две дамы, ревностнейшие заступницы, покровительницы и дорогие гости бал-мобиля.