Можно медленно открывать глаза и поделиться друг с другом своими переживаниями.
Мне было как-то спокойно, говорит Инна. Я никогда так не делала. Точнее, мы. И вот тут, когда мы взялись за руки, я поняла что мои руки так бережно обнимают, и здесь какая-то нежность. Которой не было раньше. Раньше был холод.
Руки были у тебя очень сжаты, негромко сообщает Константин, как будто ты боишься. Не меня, наверно, а того, что будет завтра.
Мне кажется, что сейчас вы говорили о том, что у вас на душе, и это было очень искренне. Вы это можете. У вас уже это получается, вот прямо сейчас, добавила я.
Они смущенно смотрели то вниз, то на меня, то друг на друга. Впервые за много лет произошло то, чего не было раньше: одна израненная душа увидела другую. Это ценное открытие, но с ним можно сделать все, что угодно: и сохранить в сердце, и забыть. «Интересно, что они с этим сделают?»
До встречи через неделю, в то же время, попрощалась я.
Спасибо.
До свидания.
Они расплатились и вышли. В их шагах уже не было тех переживаний, что вначале: не было борьбы и отчаяния, напротив, в них появилось что-то другое, но пока трудно сказать, что Под конец дня голова гудела, в ушах появился легкий звон.
Я замкнула дверь ключом и дернула ручку вниз проверка. Коридор встретил меня пустотой, ярким светом и тишиной. В последнее время я часто уходила из здания последней.
Объявления на дверях пестрили предложениями на любой вкус салон красоты, юрист, швея, быстрое питание, флорист. Прямо напротив моего офиса висела бирюзовая табличка с надписью: «Аквариумный рай».
Очень хотелось есть, чашку горячего латте с молочной пеной, взбитой в теплый пар, выкурить одну сигарету, глядя на звезды, и лечь. Проcто лечь А буду ли я спать сегодня?
Папа всегда молчал.
Его рот, сжатый в тонкую линию, выражал презрение ко всему, что происходило вокруг. Чаще всего это были дети: я и моя забавная маленькая сестра Катька. По
крайней мере, так казалось мне, и я не понимала, почему он молчал.
Ведь он мог говорить! У него была работа, куда он ходил каждый день: уходил рано утром, а приходил поздно ночью, когда за окном уже сгущались сумерки, и пели сверчки в огороде. Я все думала, как он может не есть весь день? Ведь в четыре года
тебе не приходит в голову, что люди могут где-то обедать и ужинать, кроме как дома.
Он для меня был чем-то вроде безмолвно-презрительного сверхчеловека, который много работает и не ест. Это было забавно до какого-то времени, пока не появилась
в поле зрения моя двоюродная сестра Маня.
Я очень сильно и по-детски (а это значит, еще острее) завидовала ей: у нее нос прямой, а у меня курносый, у неё волосы прямые, а у меня кучерявые, она не носит очки, а я да
И самое главное, папа! Её папа, дядя Витя, брал её на руки, подбрасывал, целовал и называл котенком. Я мучилась вопросом, почему её папа такой ласковый, а мой молчит. «Может, потому что она младше? Точно всё! Теперь всё сходится», удовлетворенно вздыхала я. Маня вырастет, и никто никогда её больше не обнимет, не подбросит в воздух под радостные всплески и умилительные вздохи бабушек-тетушек, и никакого «котенка» больше не будет.
Как же горько я ошибалась. Мне исполнилось пять. Ничего не менялось. Тогда я подумала, что наверно, я просто очень некрасивая, раз я родилась с такими ужасными волосами и ношу очки, может, поэтому я и не заслуживаю тепла?
Затем мне исполнилось шесть, семь, затем восемь, девять Росла и Катька. Выводы про очки теперь казались мне неубедительными. Я просто понимала, что кому-то это достается даром, а кому-то не достается вообще.
Двоюродная сестра Маня по-прежнему была для своего папы котенком, которого он нежно обнимал, брал на руки, целовал в щёчку. Нас с Катькой такое отношение обошло стороной.
Спустя годы я поняла, наконец, как пробить стену презрения и как достучаться до того человека, который спрятался за каменной стеной, за ухмылкой, выражающей отвращение ко всему происходящему. Нужно просто было быть лучше всех. Честно признаться, это было очень тяжело. Но тогда я все же могла хоть изредка услышать хорошее слово.
За годы обучения в школе я привыкла к тому, что я недоразвитая и тупая, по крайней мере, по папиной версии, что даже дегенерат поймет то, что написано в учебнике по физике. Я не понимала. Чистый гуманитарий, я мучилась над всеми точными науками, и со временем я смирилась с тем, что я действительно хуже других. Папа умнее, ему лучше знать.
Добрых слов со стороны папы было мало, а недостатков он видел много. Справедливости ради скажу, что он презирал не только нас с Катькой, но и всех людей вокруг. Я не понимала, откуда в нем столько желчи и ненависти к этому миру. Он всегда испытывал острое отвращение ко всем, кого видит: к детям, взрослым, соседям, учителям, родственникам
Но те теплые слова, которые я заслужила, я помнила до сих пор. В моей памяти отложилось всего один-два эпизода, да и то, сказано вслух это было не передо мной, а перед другими. Я подслушала.
Это был гром среди ясного неба! Он признал тот факт, что во мне есть что-то хорошее? Нет, не красота, конечно, ради Бога. Не внешность, не обаяние. Знания, ум. Я заслуживала любовь через отличную учебу. Вот, что он оценил, назвав меня «подарком Судьбы».
После стольких лет унижений я так до конца и не поняла, как к этому относиться? То ли это был момент озарения, который быстро забылся, как редкий луч освещает грозовое небо, а потом тучи вновь затягивают его. То ли это было его истинное отношение ко мне, которое он скрывал, всячески боясь испортить ребенка похвалой.
Глава 2. Гениальное открытие
После ухода моих клиентов осталось двоякое ощущение. «Черта с два это им поможет», если коротко. Есть «непробиваемая» категория людей, с которыми мне сложнее всего работать, потому что помочь можно тогда, когда есть хоть капля доверия.
У «непробиваемых» доверия ноль. Причем, не только к психологам, но и вообще, по жизни. На душе было тяжко.
Что поделать, это моя работа, и в целом она мне нравится. Нравится распутывать сложные клубки эмоциональных связей и решать интеллектуальные задачи. Таков мой мир.
На выходе с работы бабушка-вахтерша проводила меня ласковыми словами:
Пока, солнышко.
Пожелав доброй ночи, я сдала ключи, расписалась в журнале и вышла из здания. Темная улица осматривала пешеходов глазами фонарей, направляя на них желтые лучи. Рынок по пути на остановку редел, продавцы расходились по домам.
Возле овощного ларька на табурете сидела женщина, торгующая цветами прямо с земли. Перед ней стояли в пластиковых бутылках несколько букетов из крошечных роз.
Девушка, стойте!
Я оглянулась. Меня окликнул мужчина низкого роста в темной шапке: серая куртка, спортивные синие брюки, кроссовки. На вид лет тридцать, кавказской национальности.
Это вам! с этими словами он вручил мне букет.
Кто это? Незнакомый парень улыбался мне лучезарной улыбкой. Растерянно поблагодарив его, я смешалась с толпой и направилась к автобусу. Кремовые розы пахли весной, хотя на дворе стоял декабрь. Незаметно парень последовал за мной и, когда я наслаждением закрыла глаза, усевшись в угол, он плюхнулся на соседнее сидение.
Можно с вами познакомиться?
«О, да. Букеты нынче не достаются даром», разочарованно подумала я. Как будто теперь за этот букет я ему что-то должна. «На самом деле, ничего не должна, но раз уж сидит рядом, можно поболтать», решила я и представилась.
Мы ехали полдороги вместе, за это время я узнала, что парень мастер спорта по боксу, и он недавно расстался с девушкой, вот как раз сейчас ему ужасно плохо.
А вы с такими работаете?
Конечно.
Наверно, мне нужна ваша помощь! Дайте телефончик? он улыбнулся.
Я замужем, ответила я. Вот там, где вы мне цветы подарили, в синем здании, моя работа. На пятом этаже. А телефон это очень личное. Надеюсь, вы не обидитесь.
Парень явно расстроился, затем сделал еще несколько попыток взять телефон, но окончательно убедившись, что ему ничего не светит, вышел на следующей остановке. Видеть людей насквозь мое наказание за то, что выбрала себе труд по душе.