Училка говорилаэто дело техники и парапсихологии. Последнее слово она произнесла по слогам.
А дед говоритэто чертовщина и не верит, что его оживляют. Вы, дяденька, специалист по трещинам, которого мы все ждем?
Повторила свой вопрос девчушка, словно и на самом деле вопрос об оживлении Дурдынина был пустяковым вопросом, или, по крайней мере, куда менее важным, чем сам Отченашенко.
Да, специалист, девочка, только вот не уверен, что меня ждут. С ноткой, естественной в таких обстоятельствах, горечи, ответил Никодим Филиппович.
Ждут, ждут! Еще как ждут! Мне дедушка сказал, что вот приедет специалист по «трещинам» и спасет «гору». Даже в газете об этом печатали, мне дедуля говорил. Только чё же её спасать, если трещина объявилась?
Девчонка была легка на язык и продолжала тараторить:
Нам училка сказала, что это все «прогресс» и «эволюция», а те, кто хочет спасатьотсталые люди, как мой дедушка. Воота! Но она зря так говорит, мой дедушка вовсе не отсталый, а «переведенный», но ведь это ничего? Правда? Что «переведенный»?
Отченашенко, разумеется, не понял, откуда и зачем перевели её дедушку и каким образом «перевели». Что это вообще означает: «оживление» и «переведенный», но упоминание «горы» пробудило в нем профессиональный интерес.
Какую, «гору» спасать? Недоуменно переспросил Отченашенко, пропустив непонятное.
Ну, что под нами, а что на поверхности то называется «на-гора», разве Вы не знаете?
Да, да, конечно Отченашенко совершенно растерялся, к тому же холодная влага медленно стекала по ягодицам и уже добралась подкалена.
А чего же мы стоим, дяденька? Спросила Аленка и потянула его за полу промокшего насквозь пальто.
Я ни чего не вижу, не знаю куда идти, повторил Отченашенко.
Да вот же, рядом, гостиница. Дурдынин и подвез Вас к гостинице. Он заходил, дедушке наказывал принять. А что не видите, так это пройдет. Мы тоже когда-то слепком бродили, а потомпрошло. Это, это адиадапация
Она взяла его за руку и повела. Тепло ладони ободрило Никодима Филипповича, Они и прошли-то не больше двадцати шагов, и Отченашенко увидел освещенный подъезд здания, а за стеклянными дверями, залитый светом вестибюль гостиницы.
Глава третья. Добрейший Семен Игнатьевич
Когда Никодим Филиппович вошел в здание, девочка вырвала свою ладонь из его руки, и побежала к стойке, с криком:
Дедушка, дедушка, я привела его! Я привела, а он сидит и ревет, как маленький. Это дяденька Дурдынин подшутил, я знаю, я знаю!
Из-за стойки вышел пожилой мужчина в зеленом, с галунами мундире и направился к Никодиму Филипповичу.
Рад, рад! А мы с внучкой смотрим, чегой-то человек на дороге в лужу сел, а этот куролес Дурдынин по газам и ходу, ну думаю, снова чой-то учудил. Нынче-то мода такая пошла, подшучивать называется. Подшутят другой раз так, что человек остается, в чем мать родила. Да Вы проходите, проходите Э, да Вы все мокры. Ну, ни чего, это мы мигом! И рявкнул так, что Никодим Филиппович вздрогнул:
Клашка-а!
Откуда-то появилась женщина лет сорока, одетая в коричневое платье с белым фартуком и в кружевном чепчике.
Клашка! Продолжал громыхать дед, белье по второму разряду, костюм и в тринадцатый номер, да ванну, ванну нагрей!
Затем, обращаясь к Отченашенко, сказал:
Вишь моду завели, после того, как «трещина» в горе приключилось, всех гостей по разрядам принимают. Вас, вот, велено принять по второму.
Отченашенко плохо соображал и еще хуже понимал, о чем говорит этот дед, он наслаждался светом и теплом.
Если Вы позволите, то я бы хотел получить документы, Сказал дед извинительным тоном и пояснил:
Нужно карту гостя заполнить.
Отченашенко машинально протянул ему паспорт. Дед внимательно поглядел на корочки, развернул, а потом вздохнул:
А у нас моду приняли в паспорте вместо национальности писать«гражданин мира». Оно, может и правильно, что все мы граждане мира, но я, своей глупой башкой думаю, что гражданин-то я гражданин, а вот какого-нибудь бельгийца понять не смогу. А он, меня не поймет, следовательно и «миры» наши разные. Он, в своем живет, где его понимают, а я в своем, где меня понимают.
Девчушка вертелась рядом, разглядывая Никодима Филипповича, как свою находку.
Ты бы, Алена шла и учила «Всеобщую историю», а не вертелась под ногами.
Он взял Отченашенко за локоть провел его к дивану:
Посидите малость. Зовут меня, Семеном Игнатьевичем. Можно по-свойскиИгнатич. Я тут вроде как временно исполняющий обязанности директора гостиницы, раздумчиво протянул, хотя, оно, конечно, все мы временные
Он обернулся к внучке и, шлепнув её по заду, сказал:
Алена, ты не выводи меня.
Он вернул паспорт обратно Никодиму Филипповичу, откашлялся и пояснил:
Дети-то нынче растут, как на дрожжах, а умнющиестрасть! И хитры! В мои-то времена дети до пяти лет «папа» «мама» с трудом говорили, зато по дому все уже делали, а в десять лет и по хозяйству, а эти к полутора годам Пушкина наизусть читают, а посуду за собой убрать не могут. В руках ни топора, ни молотка держать не умеют. Да что это я? Ладно, «карту» мы завтра заполним. И опять заорал дурным голосом:
Клашка-а!
Да иду я, иду, чего горло дерешь? Готово все. Пусть проходят.
Глава четвертая. Горничная Клава
Отченашенко пошел за горничной. Они поднялись по широкой лестнице на второй этаж. Тринадцатый номер находился в конце коридора и оказался довольно просторным и сносно убранным двухкомнатным, с отдельной спальней и ванной. Отченашенко увидел в номере свой чемодан, который стоял рядом с входной дверью и спросил у горничной:
Он как сюда попал?
Та удивленно посмотрела на него и спросила:
Что-нибудь не так?
Да нет, растерянно ответил Никодим Филиппович. Все правильно, только вот не пойму Он же в машине остался?