Это все-таки, скорее, человек, просто он давно умер. И в нем много человеческого, он пытается жить и нести добро, пока не рассердится. Вот история о девушке, которая погибла в Бангкоке, а семья в деревне об этом не знала; уже в виде мэнака она вернулась домой, готовила для мужа и детей еду, стирала, заботилась о них, и ничего бы не произошло, если бы муж однажды не под- смотрел, как она Оглядывается, видит, что вроде бы никого поблизости нет, и вытягивает руку на три метра, чтобы взять с полки лайм для настоящего, вкусного том яма.
В отеле все было спокойно, я увидел русую голову Аллы под зонтикомвот она повернула эту голову, все хорошо И тут мне вспомнилась еще одна фраза этой замечательно наблюдательной дамы: что-то ведь она сказала, насчет того, что служащие отеля из-за этих дождей какие-то сонные?
Они все знают? Или чувствуют?
Молотки из затянутого рогожей крыла оте- ля начинают, после перерыва, звучать снова. И я сворачиваю с прямой линии, ведущей меня по газону к зонтику и Алле, отправляясь к этому самому стуку и драпировкам. И первое, жуткое, сбивающее с ногэто запах здесь, в нескольких вычищенных, как рыба от внутренностей, комнатах.
Штукатурка стен, сваленная в кучу на полу, в бурых пятнах и потеках. И два участка стен, еще не ободранных. Что-то расплесканное по ним, багрово-лиловое, летающие вокруг мухи.
И тайские рабочие с лицами, завязанными платками по самые глазакак замороженные, машут мне рукой и продолжают свое тюк-тюк по этим кошмарным стенам.
Пятнадцать метров до того места, где мы с Аллой лежали по утрам все эти дни. Всего пятнадцать метров.
Я о многом думала, пока тут валялась, поприветствовала меня она. Например, что стала лучше относиться к собственной толстой заднице. Раз уж тебе она так явно нравится.
Хорошо! Еще что-то?
Конечно. Я решила, что у вас, христиан, очень добрая религия. Потому что мы тут предавались все эти дни как минимум двум смертным грехам, чередуя их. И ничего. Нас, по идее, должен был поразить какой-нибудь архангел с мечом. Или это мне индульгенция за московские страдания и, я не боюсь этого слова, погромы?
Кстати, да, сказал я, думая о своем. Но на нас наслали потоп, вообще-то Архангел жену, мог еще не прилететь Он задерживается
Сейчас, вспоминая тот день, я снова и снова думаю: нельзя было так рисковать, надо было схватить эту Аллу в охапку и нестись куда угодно, только подальше. Ведь это чудо, что ни с кем из нас в итоге ничего не случилось.
Но тогда я решил проявить выдержку. У меня были даже некоторые основания к тому.
Мэнаки, как я понял, совсем не пхи и не асвангиночь для них ничего особенного не значит. Нам оставалась последняя ночь, и
И раз за все эти дни ничего не случилось
Ведь правда жеоно могло сделать что угодно все эти дни и ночи. Значит, оно чего-то ждет?
Я даже знал чего. Но вода еще не превратила город в изолированный остров. Еще было время. Меньше сутокдолжно хватить.
Странный рай, сказала Алла. Дождливый. Теплый. Сырой. Теперь я знаю, какой он. И какого же черта я сижу там Жизньона здесь.
Ага, вот эти вороватые белко-хомяки с деревьев, зазеваешьсярастащат всю картошку с тарелки. И будут бороться за нее со скворцами. Всюду жизнь.
Да ладно этивон, муравьи. Слушай, я люблю здесь каждого муравья. Им и дождь нипочем
Из местных легенд: жил-был новый русский. Приехал в Таиланд. Укушался виски, утомился, упал на дорожку в саду. Десять минутуже доели муравьи. Остались тапочки, шорты и часы от Патека Филиппа.
Мы шли на вечернюю прогулку, сверху нависала гордая башня «Хилтона», виднелись грустные лица, обращенные к нам с балконов. Собственно, это был еще не совсем вечер, а время розовых облаков (если бы было солнце), час между птицей и мышью. Сейчас птицы дико орут все сразу на дереве у ворот с охранником, обсуждая уходящий день, мыши молча чертят свой размытый зигзаг в воздухе, тренируютсяа потом, когда спускается тьма, овладевают ночью.
«Если мы уедем отсюда без труда, тонаверноебудет потом уже некуда возвращаться», подумал я. И посмотрел на белые магнолии на фоне черепицы цвета подосиновика, на сплошные балюстрады вдоль всего фасада, плавный излом крыльев здания. Каждое дерево и куст с табличкой, вот на ближайшем«Рангунский вьюнок».
А там, на севере страны, вода продолжала заливать городские кварталы и деревни вместе с рисовыми полями. Бангкок с его дамбами и водосбросами в целом держался, заслоняя собой аэропорт Суварнабхуми.
И мы спокойно пережили эту ночьболее того, я отлично спал. До сих пор не понимаю, почему был так уверен, что с нами ничего не случится.
Утро, серые облака несутся над головами. Завтрака как вы думали? Да, мы пошли туда на завтрак.
Помню, как я обводил взглядом немногих оставшихся отдыхающих. И как им сказать, что надо было бежать, бежать еще вчера? Что они ответят?
Смешно.
И вот тогда на садовой дорожке из дождя возникли три фигуры. Женские, в одеждах цвета смертибелого. А женские ли? И совсем не тайки, три европейские блондинки непонятного возраста, все с тяжелыми челюстями, они шли над стелившимся над землей душным туманом, шли сюда, к нам, на веранду для завтрака. Они были голодны.
Сават ди ка! вскричал женообразный мэнак, бросаясь к ним и распахивая пасть.
Хай! с сиплым шипением ответила одна из белых фигур, и все три раскрыли рты в приветственной улыбке.
Я посмотрел краем глаза на их зубы и отвернулся: вот оно. Мы все сделали правильно и вовремя.
Видишь тот внедорожник, изящный как бегемот? сказал я Алле. Это за тобой. Ну-ка вот что: сейчас прямо туда и иди. Поговори с шофером о чем-нибудь. Не отходи ни на шаг. Я принесу твой чемоданчик.
Она не пыталась сопротивляться, хотя видно было, что еще прошлась бы по саду, кинула монетку в море
С ее чемоданом и моей сумкой, помню, я шел по дорожкам, обходя как можно дальше то место, где еще звенели вилки и ножи на завтраке, доносился запах кофе. Шел и думал: а ведь обидно будет, если в последний момент
Навигатор говорит: вся дорога хорошая. В одном месте чуть подтоплено, вот на столько, показал мне шофер. И там пробка. Но через пять часов максимум доедем.
Мы договорились с ним, что он позвонит мне, когда взлетит на эстакаду над поблескивающими водой рисовыми полями.
Ой, сказала Алла, поняв, что по нашей улице вверх, к видному отсюда шоссе, машине придется пробираться через сплошную воду, все равно что по реке. Она посмотрела на шофера, поняла, что он только что сюда проехал, и успокоилась.
Я вдохнул в последний раз запах ее волос.
Ну, ладно уж, ладно, сказала она с недовольством.
И дождь пошел снова.
С сумкой в руке и раскрытым зонтиком в другой я двинулся по этой же улице вверх. Штаны были подвернуты до колен, вода расходилась от моих ног длинными усами. За домик и все прочее я заплатил еще вчера, так что больше здесь делать было нечего.
На моих глазах две струйки сомкнулись, отрезая от мира еще одну боковую улицу.
Вы бы разобрались насчет вашего мэнака, сказал я по-английски охраннику у ворот. Это же опасно.
Да, да! весело сказал он, ничего не поняв. А чего еще я хотел?
Два часа я прождал у машины и в ней самой, пока не раздался звонок от шофера: внедорожник на эстакаде, дорога до аэропорта свободна. Я крутанул ключом в зажигании, развернул машину носом на юг. И поехал прочь.
В когтях орла
Никаких тайных ритуалов не было, улыбается мелкими морщинками великий человек. Без них обошлось. Я в волшебство не верю.
Он маленький, с узкими плечами и большой головой, на сценевсегда в крестьянской шляпе, поскольку он народный герой, сейчасбез нее, черные волосы с сединой свободно свисают до плеч.
Когда он выходил с гитарой на кромку громадной сценыздесь, в Маниле, или в Себу, или Замбоанге, Дагупане или Давао, стадионы ревели.
Золотой голос Филиппин. Фредди Агилерос.
Я бросаю взгляд на наш столик в залев мою сторону никто оттуда не смотрит. Не перед кем похвастаться, что я говорюпросто такс Фредди, что он наконец, кажется, вспомнил меня, вспомнил, что когда-то мы почти дружили, и я этой дружбой гордился невероятно.