Тут же мне вручают в них.. цыпленка. Мягкого, пушистого, небольшого такого. И я смотрю на него и не понимаю, почему у всех в руках куклы, а у меня этот цыпленок. Тетя спешно говорит в воздух:
«Ну нету больше кукол, пусть с цыпленком танцует»
И у меня такое тоскливое чувство «нетакойкаквсе», что хочется снова допятиться до той стенки и не участвовать в этом. Но я участвую. Я так сильно не люблю цыпленка в этот момент, но делаю все так, как остальные девочки.
И с тех пор я не танцую
4
Любое свободное время мы с братом проводим на улице.
Сначала осваиваем двор и очень быстро уже знаем все окрестности. С мальчишками я играю в «Ножички». Обожаю увязаться за ними и стоять за спиной брата. После, даже кидать перочинный ножик самой.
Выходит у меня плохо, но Сережа из четвертой квартиры спокойно учит меня, как зажимать в ладони рукоятку и бросать, чтобы лезвие точно попало туда, где будет отрезан самый смачный кусок воображаемой территории.
Вспоминая сейчас эти магические звуки (особенно, как лезвие разрезает песочный круг на сегменты) у меня мурашки рассыпаются по телу. Оно всегда помнит. Всё помнит. И это ощущение окруженности мальчишками я пронесу на всю свою жизнь.
А пока мы с братом отправляемся на поиски палочек для другой игры и на тропинке одновременно видим две стальных монетки. По двадцать копеек.
Два пломбира! тут же с удовольствием выпаливает Женька, и мы, с хитрой по умолчанию договоренностью, мчимся в киоск за соседним бараком.
Но не успеваем пробежать и нескольких метров, как нас останавливают мальчишки постарше:
Жених и невеста? в лоб спрашивает один. Он живет в соседнем доме, и мы мало его знаем.
Я возмущаюсь и ноздри раздуваются, молчаливо тыча в бок брата.
Это моя сестра, спокойно говорит он, но пацаны не верят и начинают подтрунивать еще громче:
Жених и Невеста, Жених и Невеста!
Я хватаю Женьку за руку и мы убегаем.
Пока стоим в очереди за пломбиром, молчим. От этого ухмыляемся, прыскаем дурацкие смешки сквозь сомкнутые губы. Отворачиваем глаза и снова воздух изнутри вырывается наружу. Предвкушение удовольствия.
Ожидание прохладного стаканчика в горячих ладошках и обязательный ритуал: выбрать деревянную палочку из бумажного конвертика.
Женька тайком берет две и хвастается, что у него больше.
А я не обижаюсь, потому что рот у меня один и сейчас он самый счастливый рот на свете. Его угощают самым вкусным пломбиром из натурального молока и сливочного масла..
5
В детском саду мы спим на раскладушках.
В тихий час самостоятельно вытаскиваем их из кладовки и раскладываем среди комнаты, которая только что была столовой и учебной.
Возле меня лежит Лида и кривляется. Она у нас такая рыжая коротко стриженая девочка, наполненная веснушками и курносым носом. Когда я долго смотрю в ее глаза, мне они тоже кажутся рыжими.
Сегодня она вертится. Дотрагивается маленькими пальчиками до соседской раскладушки, на которой уже спит Вова. Он всегда засыпает быстро и ему не мешает наш шум. А потом Лида снимает свою сережку гвоздик и катает языком во рту. Давится и делает «кхе-кхе». Мы смеемся и уверены, что она дурачится. Но она подавилась.
Пока взрослые поняли, что произошло, Лида проглотила свой гвоздик. Смутно помню, что было дальше. Я заснула. Но, видимо, от увиденного мне стало страшно и проснулась я в мокрой постели.
После сончаса мы заворачиваем свои матрасы в рулетик и несем в кладовку, где уже стоит няня и принимает, укладывая по ячейкам. Они высокие, до самого потолка.
Няня берет мой рулетик и останавливается в своем движении. Мне очень стыдно. Это я сейчас понимаю, что она чувствует запах мокрой постели. А тогда мне казалось, что меня видят насквозь и умеют читать мысли.
Так всегда говорила мне моя мама. И я очень боялась ее. Но в садике меня не отругали, а помыли, переодели и отправили к остальным детям на стульчики.
Лиды не было несколько дней и я боялась ходить в садик. Мне казалось, что теперь дети будут по одному исчезать. И я ждала своей очереди.
Но Лида пришла ближе к зиме, как ни в чем не бывало. Такая же задорная и со старыми гвоздиками. Она снова села напротив меня за столом, а я не могла есть. Смотрела на ее ушки и не понимала, как сережка снова оказалась снаружи
6
С Женькой я могла быть веселой и дурашливой.
Однажды мы плескались в одной ванне и решили показать друг другу письки. Мама зашла ровно в тот момент, когда я расставила ноги по краям (как балерина в оперном театре), а брат сосредоточенно смотрел. Влетело нам обоим. Помню, как уже сижу на бабушкиной кровати (завернутая в мохнатое полотенце) и не понимаю, что страшного мы натворили и от чего сейчас в квартире нависла тишина. Мама рядом гладит белье. Она очень любит утюжить и запах теплой чистоты.
Постельное белье так ласково и бережно сворачивает, обнимая утюгом с двух сторон, что мне в такие моменты хочется превратиться в эти тряпки, которые так нежно гладят ее пальцы. Но нас с братом она так не обнимала почти никогда.
В этот момент я замечаю, что уставилась в одну точку, где мамины руки складывают пододеяльник и тут слышу смех брата. Я смотрю на него исподлобья (прямо в наглую ухмылку), готовая запустить невидимыми искрами. Но, вместо этого, у меня изо рта вылетает так звонко, прорывая тишину:
«Пи-да-рас!!!»
Утюг грохается об пол.
Мама в ужасе роняет гладильную доску. И тут мои губы разбиваются об ее пальцы.
Белью повезло больше, а я чувствую вкус железных прутьев нынешней зимой. От них мои губы отрывали вместе с кровью воспитатели в садике, когда мы гуляли на прогулке. Они еще не зажили до конца. Я перед сном любила заботиться о них, нежно облизывая ранки. А теперь придется делать это снова. Жаль.
Этот липучий случай меня ничему не научил и я продолжала испытывать терпение своей матери.
Однажды я вылила себе на волосы прямо из папиного флакона одеколон. Глаза щиплет, я ору. И мама орет. Я от боли, а мама от страха и растерянности.
А вот с братом экспериментируем. Достали из серванта стопку с семенами красного жгучего перца. Брат сидит не шелохнувшись, а я перебираю пальчиками, а потом тру глаза. Ору. И мама снова орет. Я опять от боли, а она от ужаса.
Летом накануне сентября я прибежала счастливая, нажравшись гудрона прямо из строительной бочки, с предательскими следами от него на новом платьице. Мама орет. Я молчу. И не понимаю, почему, ведь эта черная жвачка такая вкусная.
7
Очередным осенним сухим днем, вскоре после своего шестого дня рождения, я решаю, что такая мама мне больше не подходит. Договариваюсь в группе с одной девочкой, а вечером вприпрыжку топаю к ним домой.
Тетя Лена оказывается бдительной и на полпути выясняет, кто я и зачем иду с ними. Я без тени смущения говорю:
«Буду жить у вас, потому что вы добрая мама, а моя злая».
Так я оказалась снова дома. И наша жизнь впятером потянулась стабильной для меня чередой разных событий.
С рождения я сплю с бабушкой. Жизнь в бараке: это единственная комната с двумя кроватями (одна для мамы с папой и, через коврик, наша с бабушкой). Панцирная сетка полуторки и ежедневная возможность раздавить меня толстой бабушкиной рыхлой тушкой ночью. И в маленькой кроватке братик.
Но даже переезд в двушку не отменил однопостельных ночевок. Мама с папой перебрались в одну комнату, а я обосновалась в спальне, с бабушкой и младшим братом.
По вечерам смотрю, как бабушка расстилает кровать, прыгаю рыбкой к ней под бок, и она начинает рассказывать свои сказки. Таких сказок я больше не слышала нигде. Они были такими длинными, что я не успевала дослушать до конца и ждала вечера, чтобы услышать продолжение. Только бабушка не знала на каком месте я засыпаю и начинала сказку заново.
Днем во дворе я активная заводила и двигатель идей.
Сцены с нашими концертными выступлениями регулярно располагаются под окнами дома; приюты для животных под окнами милиции; собирание выброшенных на больничную помойку капельниц и плетение чертиков из них; просмотр диафильмов всем двором на втором этаже большого и уютного подъезда; перепрыгивание через вырытые ямы, заполненные искореженными трубами и водой.