Жди здесь, бросает Каша.
Он скрывается за дверью, и я опять остаюсь одна. Внутри меня поднимается накипь сомнений. Что вообще происходит? Что и кому он собрался рассказывать в учительской? Спустя пару минут Каша возвращается и тихо закрывает за собой дверь. В проёме мелькает грустное лицо Тора. Он поднимает руку в приветствии, но я не успеваю махнуть в ответ.
Каша снова протягивает ладонь, но на этот раз я засовываю пальцы в карманы и смотрю на него настороженно. Он понимающе усмехается и командует:
Пошли. Обещаю, тебе понравится.
Мы поднимаемся на четвёртый этаж, проходим мимо кабинета геометрии и останавливается перед белой дверью без опознавательных знаков. Каша открывает её ключом, и мы оказываемся в крошечной комнатке без окон, среди ведер и швабр. Эта затея кажется мне всё менее привлекательной, но Каша отпирает решётку в дальнем углу, и я с замиранием сердца понимаю, куда мы идем.
На крышу.
Ветер кулаком ударяет в лицо, и я почему-то смеюсь. Каша смотрит на меня и улыбается, а затем принимается скакать вокруг как сумасшедший. Я сбрасываю рюкзак и скачу вместе с ним. Я прыгаю, я парю, я летаю! Мы ничего не говорим друг другу. Только ветер свистит в ушах, и тихо шуршит под ногами странное чёрное покрытие крыши, похожее на бумажный асфальт.
Я останавливаюсь, только когда понимаю, что плачу. Я вроде бы всё ещё смеюсь, но слёзы текут по щекам, а смех вырывается из груди толчками, словно рыдания. Каша останавливается. Смотрит на меня и тяжело дышит, но не подходит, не пытается обнять. И за это я благодарна ему больше всего на свете. Я плачу, выплёскиваю наружу напряжение, и что-то внутри как будто разжимается. А потом слёзы просто кончаются. Высыхают, как русла ненужных рек.
Каша нашаривает в рюкзаке бутылку с водой и бросает мне:
Она новая. Я ещё не пил.
Я выпиваю половину, завинчиваю крышку и протягиваю бутылку обратно, но Каша качает головой:
Оставь себе.
Он садится на небольшое возвышение, похожее на прямоугольный подиум, и хлопает ладонью по свободному месту рядом с собой:
Садись. Тут какая-то труба внизу проходит или типа того. Короче, тут тепло.
Я сажусь и подтягиваю колени к подбородку. Я опустошена и вместе с тем чувствую себя умиротворённой. Словно место внутри освободилось для чего-то хорошего.
Хочешь поговорить?
Я отрицательно качаю головой, а потом говорю:
Мой папа изменяет маме. Я знаю, а онанет.
О, тихо произносит Каша, а затем, спустя некоторое время, добавляет: Я молчу не потому, что мне типа всё равно. Просто я тщательно подбираю слова. Во-первых, надеюсь, ты не обидишься, но я до усрачки рад, что это не из-за какого-нибудь парня. Я вообще ни черта не понимаю в девушках и ещё меньше в девушках, которые страдают от неразделённой любви. А проблемы с предками ну это мне знакомо.
Он передёргивает плечами, а я взглядом прошупродолжай.
Так я и оказался здесь. Мои развелись, когда мне было два или типа того. Я жил с мамой в Саратове. А этим летом она решила, что яглавная причина, по которой она никак не может найти нового ухажёра. Так что она собрала мои вещички, позвонила отцу и сказала: «Теперь твоя очередь». Словно я что-то типа старого ноутбука или шмотки какой. Ха-ха, чувствую себя ребёнком из секонд-хенда. Теперь я живу с отцом, но мы пока не очень-то ладим. И готовит он просто чудовищно, поэтому я и изображаю саранчу в столовке. Это, конечно, не ресторан, но они хотя бы не добавляют табаско во все свои блюда, включая десерты!
Каша кривится и так похоже изображает пальцами языки пламени, бьющие изо рта, что я смеюсь. Он тоже широко улыбается:
Вообще он вроде нормальный мужик. Но мы с ним чужие. И как бы он ни старался, все эти годы, что его не было рядом Они так и остались со мной. Они ко мне приросли. Не знаю, что должно произойти, чтобы я забыл и простил. Может, ему вынести меня на руках из горящего дома? Не знаю. Пока он просто пытается вести со мной дурацкие разговоры. Обычно они начинаются с чего-то типа «А вот интересный факт о Толстом», хотя ни фига этот факт не интересный. Не люблю читать. И это сама понимаешь. Ещё больше нас отдаляет.
Почему?
Каша смотрит на меня с любопытством:
Я думал, ты поняла. Мой отецСергей Владимирович, ваш учитель литры. Ну Тор так вы его называете?
Стоп, что? Кашасын Тора? КАШАсын Тора?
Ты бы видела своё лицо, смеётся Каша, а затем пародирует: Люк, я твой отец! Ха-ха-ха! Согласен, я не очень-то на него похож. А жаль. Я похож на мать. Она такая же худая и болтливая. Кстати, об этом. Прости. Планировалось, что это ты будешь изливать мне душу, а не наоборот. Хочешь хочешь поговорить о твоём отце?
Я качаю головой и спрашиваю:
Это То Сергей Владимирович дал тебе ключи от крыши? Они хранятся в учительской?
Каша кивает.
Что ты ему сказал?
Что мы влюблены и хотим целоваться.
Я вспыхиваю и вскакиваю на ноги, а Каша вскидывает руки вверх, словно при ограблении:
Шутка! Это шутка! Ты что, совсем шуток не понимаешь? Я сказал, что кое-кому очень нужно побыть одному. Сказал, что ты мой единственный друг в этой школе и всё такое. Ну и поиграл немножко на его чувстве вины. Типа я несчастен и одинок, как какашка в унитазе. Не такими словами, конечно, но короче, он дал ключ и не поставит прогул за литру.
А я уже твой друг?
Кажется, ты им становишься. «Present continuous», иф ю ноу вот ай мин.
Нам, наверное, пора спускаться, но уходить не хочется. Это место точно такое, как я его себе представляла: здесь холодно, пустынно и свободно. Я встаю почти у самого края крыши, но быстро отшатываюсь назад. Высоты я не боюсь, но кто-то может меня увидеть.